Он не мог подобрать слов. Не мог дать ей понять, что любит ее. И в то же время не мог уехать, не дав ей этого понять. Все было так сложно и запутанно, что он просто физически ощущал разрывающие его противоречия.
И все же он произнес:
— Джилл…
Но она остановила его взглядом.
— Не надо, Люк… — Ее голос звучал глухо и отстраненно. — Я понимаю, что у тебя есть Кристи. И не могу просить тебя о том, чтобы ты остался с нами, потому что… Потому что она хорошая девчонка и очень понравилась мне. Вы будете счастливы…
— Но мы же… — собирался возразить он. Однако Джилл перебила его.
— Нет никаких «мы», Люк. Есть ты. И есть я. Только так, и никак иначе.
Некоторое время они молчали.
— Отличное вино, — заметил он, сумев взять себя в руки и улыбнуться. — Наверное, ограбила какой-нибудь винный погреб?
— Как же хорошо ты меня знаешь, — улыбнулась Джилл.
С какой-то странной радостью, смешанной с грустью, она отметила, что тучи рассеялись и они вновь стали друзьями, как в старые добрые времена.
И лишь когда самолет, на котором он улетал в Сан-Диего, оторвался от земли, Джилл с неожиданной тоской осознала: она потеряла одного из самых дорогих для нее людей. Потому что прекрасно понимала, что ни за что на свете она больше не позвонит Люку, ни за что на свете не напомнит ему о себе, так как у него теперь своя жизнь, а у нее своя…
Грустно вздохнув, Джилл покинула здание аэропорта и взяла такси, которое отвезло ее в клинику.
Скрупулезно выполнив все предписания врача: надев шапочку, маску на лицо, халат и бахилы, а также вымыв руки специальным антисептическим раствором, она направилась к дочери в палату. Тихонько приоткрыв дверь, чтобы не потревожить Джессику, вошла. Прокралась к креслу, забралась на него с ногами.
— Я не сплю, — подала голос дочка.
Джилл подскочила, встала, подошла к кровати, присела на краешек и взяла Джессику за руку.
— А я думала, что тебе надо отдыхать и набираться сил, — мягко заметила она, погладив детскую ладошку.
— Мамуль, знаешь… — дочка подняла на нее огромные карие глаза, — ты самая лучшая на свете.
— Ты у меня тоже, солнышко мое. — Джилл послала Джессике воздушный поцелуй.
— А папа подарил мне телефон и сказал, что я могу звонить ему в любое время. Не беспокойся, Трейси специально обработала его. — Джессика достала из-под подушки маленький красный мобильник. — Он просил ничего тебе не говорить, но я просто не могу…
— Зайка моя. — Джилл трепетно обняла одной рукой девочку, прижалась щекой к ее плечику, но аккуратно, чтобы не придавить ее своим телом. — Я так тебя люблю.
— Я тебя тоже, мамочка. — Она улыбнулась и закрыла глаза.
Когда дыхание ее стало ровным, Джилл выпрямилась, на цыпочках подкралась к креслу и вновь забралась на него с ногами. Устроила голову на спинке, прикрыла глаза.
Сон пришел почти мгновенно, потому что предыдущие дни ужасно вымотали ее…
12
Кристи медленно брела по супермаркету, заполняя тележку продуктами. Сегодня прилетает Люк. И она хотела порадовать его какими-нибудь кулинарными изысками.
Кристи с детства любила готовить и красиво оформлять приготовленные блюда. Еще играя с куклами, она много времени уделяла внешнему виду тортов из песка и салатов из придорожной травы. И впоследствии это ее увлечение переросло в желание совершенствоваться и дальше в кулинарном искусстве.
Тележка наполнялась. Кристи усмехнулась, глядя на нее. Как всегда, набрала множество продуктов, даже не задумываясь, что из этого получится.
Подъехав к кассе, захотела набрать номер Люка. Но все-таки сдержалась.
Ему и так тяжело сейчас, будет только хуже, если она начнет звонить и надоедать своими заверениями в любви.
Небольшая морщинка пролегла у нее на лбу. В последнее время их отношения стали более холодными. После той, первой командировки в Сан-Франциско Люк вернулся словно другим человеком.
Нет, они, конечно, продолжали спать в одной постели, но создавалось впечатление, что все его действия были машинальными, будто отработанные движения хорошо отлаженного механизма. Кристи все это списывала на усталость. Люк много работал, приходил поздно, уходил рано. И она его почти не видела.
Однако раньше это не мешало ему хотя бы позвонить ей в течение дня, чтобы узнать, как ее дела.
Нет, что-то произошло в их отношениях с Люком, наметилась какая-то отчужденность, от ощущения которой Кристи никак не могла избавиться. И надо было что-то срочно предпринимать, чтобы противостоять этому, не дать их отношениям сойти на нет, потому что Кристи любила Люка и просто не представляла себе дальнейшей жизни без него.
Размышляя обо всем этом, она мельком глянула в сторону, и глаза ее натолкнулись на вывеску магазина белья.
А почему бы и нет? — мелькнула мысль. В конце концов, если она устроит Люку романтический ужин, за которым последует своеобразный десерт, он из-за долгой разлуки может оттаять и тогда в их совместной жизни наметится прогресс, которого Кристи так не хватало в последнее время.
Выйдя из машины, она направилась в бельевой бутик. Ей казалось, правильно подобранное сексуальное белье поможет наладить отношения, которые в последнее время дали трещину.
Ведь она любила Люка, любила больше всего на свете.
И готова была бороться за свое счастье.
Люк забрал багаж. Вышел из здания аэропорта, взял такси. Он очень устал. Все события предыдущих двух недель сплелись в какое-то странное месиво, редкими кадрами проплывая перед его затуманенными усталостью глазами.
Вот Джессика, лежащая на подушке в своем боксе. У нее совсем нет волос на голове, и от того личико ее кажется более нежным и трепетным, и хочется защитить ее от всего на свете, спасти от тяжелой болезни, быть рядом с ней и ни на секунду не разлучаться.
Но он не мог. Ведь Джилл не пожелала видеть его рядом, а он любит ее, поэтому сделал так, как она хотела.
Он злился на жизнь за то, что столько времени не знал о существовании дочери. Злился на себя, потому что легко позволил Джилл исчезнуть, когда она этого захотела. А ведь при желании мог разыскать ее, спросить, как у нее дела. И тогда бы он точно узнал о Джессике…
Однако он тут же вспомнил, что все эти годы Джилл была уверена, что Джессика дочь Себастьяна. Из ее памяти стерлась та ночь, когда Люк спас ее от самоубийства, и теперь, когда Джилл начала все припоминать, он опасался, что она может возненавидеть его за то, — что в ту тяжелую для нее минуту он воспользовался ее слабостью, чтобы удовлетворить свои желания.