Нет, одиночества как такового Тина совсем не боялась. Было оно не страшным, а иногда даже и необходимым состоянием, было «временем чистки–уборки души», как часто говаривал Антон. Они с ним вообще с полуслова–полувзгляда понимали друг друга и часто давали один другому время на это самое одиночество. Боже, какая жизнь у нее была там, в доме с мезонином - с огромной библиотекой, с душевным комфортом, с любовью, с тихой музыкой счастья внутри… Нет, не боялась Тина одиночества. Боялась она обиды, которая могла войти в нее полностью всей черной своей сутью, забрать ее себе на долгие годы, стать полноправной ее хозяйкой. Может, из–за страха оказаться с обидой этой один на один да не победить ее она и не отправила Леню в один из вечеров домой, как обычно, нарушив данное Полинке слово. А потом и на другой вечер он у нее задержался до ночи, и на третий…Полинка, правда, больше к ней не приходила. Терпела, наверное. Что и говорить - домой–то Тина «спасителя» своего честно отправляла, хоть и под утро иногда…
В общем, действительно спас он ее тогда, отогрел своей любовью, вытащил из черной внутренней глухомани, силы для жизни дал. И не только силы. Еще кое–чего произошло с Тиной за время этого «спасения». То самое и произошло, которое по всем ранее принятым от жизни приговорам–обстоятельствам вовсе не должно было с нею произойти. Но произошло же! Взяла и плюхнулась в обморок посреди урока в Белореченской родной школе, куда устроилась на работу учителем русского языка и литературы, перепугав бедных восьмиклассников вусмерть. А потом, в больнице уже, вылупила глаза от удивления на старую врачиху, которая сообщила ей менторски–равнодушным голосом:
— Да вы, милая моя, беременны… А что такое? Почему вы на меня с таким ужасом смотрите?
— Нет, я не с ужасом…Просто этого не может быть, знаете ли… — пролепетала совсем уж невразумительно Тина, торопливо натягивая на себя одежду.
— То есть как это – не может быть? Почему? Вы не хотите ребенка, что ли?
– Я?! Что вы! Я–то хочу, конечно! Но понимаете, мне ведь врачи сказали, что у меня никогда не будет детей… Что у меня матка неразвитая, как у десятилетней девочки…
— Да глупости вам сказали, милая! - рассердилась вдруг на ее лепет врачиха. – Матка как матка, и срок у вас где–то пять–шесть недель уже…
— Да? Правда? Нет, этого быть не может… Ой, чего это я… Спасибо! Спасибо вам, конечно! Если б вы только знали, какое вам спасибо… – попятилась Тина к двери, со священным ужасом продолжая пучить на удивленную докторшу глаза, одновременно ей улыбаясь и часто–часто кланяясь, как заведенная ключиком кукла.
— Хм… Да мне–то за что? Странная вы какая… — пожала плечами врач, подумав про себя, что такую вот действительно странную женскую реакцию видит, пожалуй, впервые. Чтоб растерянность от услышанного так эмоционально переплеталась с радостью - это очень редко встречается. Обычно бывает или грустная растерянность, или просто радость…
А вечером Тина огорошила своей новостью и Леню. И все трясла его, расплывшегося в счастливой улыбке, за плечо, все требовала с него каких–то объяснений случившемуся:
— Вот скажи, ну как это могло произойти, как? Неужели тот профессор–светило мог ошибиться? Он же меня всю вдоль и поперек обследовал, он же точный и окончательный приговор–диагноз свой вынес! Леня! Ну как же это…Он же так уверенно тогда сказал – детей не будет…И мне, и мужу сказал… Неужели он ошибся, Лень? Ну как же это?!
— Да какая теперь тебе разница, Тинка, что да как… Главное, ребенок у нас с тобой будет! Радость–то какая, Тинка! А насчет твоего профессора я тебе вот что отвечу – не мог он, конечно же, ошибиться. Скорее всего, что не мог.
— Ну так… А как же тогда?
— А вот так! Просто природа взяла и распорядилась твоим организмом по–своему – подарок такой тебе сделала. Митеньке, племяннику своему, спасибо за него скажи…
— Почему – Митеньке?
— А потому! Ты ж его на руки в каком возрасте приняла?
— Так сразу почти. Света пришла с ним из роддома, а через две недели в больницу попала…
— Ну, вот! Получается, что практически год целый ты его с рук не спускала? Кормила–поила–нянчила…А главное – любила по–матерински, по–настоящему! А природа–матушка – она что? Она и сама обманываться в таких случаях рада! Взяла да и включила твой организм на настоящее материнство! Ты, Тинка, его, материнство это, заочно считай заслужила, потому и организм твой на Митеньку так вот среагировал… Да не пялься ты на меня так, никакого здесь чуда нет! Так бывает иногда. Редко, но бывает. Человеческую природу, ее в рамки грубо–медицинские вообще вогнать нельзя. Она сама свои законы диктует. Вот и тебе продиктовала…
— Ой, Ленька… Неужели это правда? Ой, счастье какое…
— Конечно, счастье! Надеюсь, сейчас–то ты меня домой уже не погонишь? Ребенок ведь у нас будет! И я, как честный благородный мужик, просто обязан теперь на тебе жениться… Пойду я, вещи соберу, ладно, Тин? Или не надо вещи? Или Полинке все оставить? Хотя зачем ей мои носки–пиджаки–галстуки…
— Леня! Остановись! - властно окликнула его Тина. — Никуда ты от жены своей не уйдешь, понял? И вообще – не забыл ли ты, что у тебя уже есть ребенок? Вот и расти его, ему тоже отец нужен! А я как–нибудь сама… Я… Спасибо тебе за все, Ленечка…
— То есть как это – сама? Ты что, Тинка? Я ведь уже не могу по–другому… Да я живу в последнее время только тобой! Меня сюда, в твой дом, как магнитом тянет. Знаешь, вот сидел бы и смотрел на тебя целыми днями… И даже на работу бы не ходил…Ну как, как я без тебя? Не гони меня, Тинка… Или ты из–за Полинки так решила? Добродетель свою поранить боишься, да?
— Лень, не надо! При чем тут добродетель… И Полинка тут ни при чем. Просто так надо. Не могу по–другому. Не обижайся. Ну, пожалуйста…Уходи, Леня. Я и правда хочу побыть одна…
— Значит, мы к этому разговору еще вернемся?
— Нет, Лень, не вернемся. Не будем мы с тобой вместе жить. Нельзя. Обман это.
— Не любишь меня, значит?
— Нет, Лень, не люблю. Прости. Ты добрый, ты замечательный, ты спас меня, но все равно – прости…
— Ладно, Тин… Но ребенка–то я имею право признать?
— Да, конечно. Как захочешь…
Конечно, жестокость свою по отношению к Лёниным чувствам Тина с трудом вынесла. Получилось, что всех она обманула – и Лёню, и Полинку. Но ведь не ангел же она с крылышками, в конце концов! Просто человек, просто женщина. Женщина, радующаяся предстоящему своему подарку судьбы — материнству…
А через три месяца привезли Тине из Устинова и Митеньку. Не справились молодые папаша с юной мачехой с капризным малышом, решили обратно тетке отдать на воспитание. Тем более и она этому страшно рада была. Митенька вцепился ей в шею намертво и не оторвал своей белой головки от Тининого плеча до тех пор, пока Алеша с заплаканной виноватой Варей не скрылись за калиткой. Потом только отстранился чуть, заглянул счастливо–хитро Тине в глаза и протянул радостно: «Ма–а–а–ма…»
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});