Глава тринадцатая.
БРАСЛЕТ АДМИРАЛА ЩАСТНОГО
Адмирал Алексей Михайлович Щастный… Немногим ныне скажет что-нибудь эта странная фамилия, столь похожая на слово «счастливый».
Был ли счастлив адмирал Щастный? До тридцати семи лет — наверное…
Детство — безусловно, счастливое, обеспеченное достатком генеральской семьи, согретое семейным теплом бабушек, мамы, нянек, братьев, сестры. Да и есть ли лучший город для мальчишества, чем тихий зеленый древний Житомир на реке Тетерев?
Он счастливо окончил киевский кадетский, а затем Морской корпус в Петербурге — по высшему разряду. Он пережил резню офицеров в марте 17-го в Гельсингфорсе. И октябрьский переворот обернулся ему неожиданным валетом — матросы выбрали его за доброту и толковость командующим Балтийским флотом.
Он был всего-навсего капитаном 2-го ранга, но народная молва и газетчики возвели его в адмиральский чин, упраздненный большевиками. Так и вошел в историю адмиралом..
Он был счастлив в семейном кругу. Милая выпускница Смольного института благородных девиц Антонина (по-домашнему — Нина) Приемская-Сердюкова подарила ему дочь Галю и сына Льва.
Он был счастлив в звездный час жизни, когда вывел из осажденного немцами Гельсингфорса, пробившись сквозь льды, в Кронштадт большую часть Балтийского флота. Двести вымпелов, двести боевых кораблей — линкоров, крейсеров, эсминцев, тральщиков, подводных лодок — спас он для России. Он был счастлив, когда 30 апреля 1918 года 3-й съезд моряков Балтийского флота стоя аплодировал ему, скромному военмору, совершившему титанический подвиг во славу Отечества. В любой другой стране офицера, спасшего свой флот, увековечили бы в памяти потомков. А его, Щастного, — расстреляли… Он был несчастлив всего один раз — в день ареста, 28 мая 1918 года…
Гельсингфорс Кронштадт. Шлиссельбург. Весна 1918 года
Чтобы по-настоящему оценить, что свершил этот человек и чего стоил ему сей подвиг, нужно вспомнить, что Балтика — море замерзающее и никогда до того злополучного февраля боевые корабли во льдах не ходили, а пережидали зимы в гаванях. И прежде чем решиться на этот немалый риск — вести корабли, особенно тонкобортные эсминцы и хрупкие подводные лодки, меж острых ледяные глыб, — Щастный призвал себе на помощь капитана 1-го ранга Новопашенного и старшего лейтенанта Транзе, обладавших уникальным опытом плавания во льдах, к тому же арктических. Впрочем, главным ледовым советником его был Николай Транзе, так как на Новопашенного Щастный возложил военно-дипломатическую миссию. Петр Алексеевич вел с немцами переговоры в Ганга, выторговывая льготные условия эвакуации флота, оттягивая время ультиматума…
* * *
РУКОЮ ОЧЕВИДЦА. «Этой делегации, — писал бывший старший офицер эсминца “Новик” капитан 2-го ранга Г. Граф, — было передано требование, чтобы к 30 марта весь русский флот покинул Гельсингфорс; те же корабли, которые по своему состоянию принуждены будут остаться, должны в условленный час поднять флаг “Щ”. Это значило, что на них осталось минимальное количество команды, необходимое лишь для охраны, и то, что они не примут никакого участия в борьбе финских красных с немцами. В случае неисполнения этих требований германский адмирал угрожал принять активные меры.
По возвращении делегации капитан 2-го ранга Щастный решил во что бы то ни стало вывести все корабли в Кронштадт. Совершенно не считаясь ни с двусмысленными приказаниями Москвы, требовавшей то вывода, то оставления флота, ни с определенным давлением со стороны англичан, требовавших его уничтожения, Щастный приступил к выполнению этой трудной задачи.
Началась лихорадочная подготовка к предстоящему переходу. Лед еще был довольно прочный, в особенности от Гогланда до Кронштадта, а потому сильно опасались, что часть кораблей, не осилив его, затонет во время пути. Однако рассуждать не приходилось, затих даже Центробалт. Было решено послать все суда, даже те, которые стояли в ремонте, с разобранными машинами. Они должны были идти на буксире ледоколов.
Работа кипела. Команды, напуганные слухами, что немцы будут вешать матросов без суда и следствия, работали так, как не работали и в доброе старое время. Один за другим корабли быстро изготовлялись к выходу в море.
В порту творилось что-то невообразимое. День и ночь там курсировали баржи и подводы; грузились провизией, углем и всем, что только можно было захватить на корабли.
На многих кораблях всевозможным добром были завалены все палубы, каюты и коридоры. На одном из линейных кораблей возник вопрос, куда девать огромные запасы муки, чтобы она не подмокла. Думали недолго: решено было спрятать в… орудийные башни. В результате многие механизмы оказались испорченными.
Первыми, еще задолго до прихода германцев, ушли дредноуты. Потом дотянулись другие большие суда: линейные корабли, крейсеры, заградители и транспорты. В последнюю очередь — миноносцы, тральщики, яхты “Штандарт” и “Полярная звезда” с членами Центробалта и посыльное судно “Кречет” с А.М. Щастным Больше всех волновались и торопились члены Центробалта, которые боялись, что германцы не выпустят яхты из Гельсингфорса и всех их немедленно расстреляют.
В Гельсингфорсе осталось самое незначительное число судов, не имевших никакого боевого значения. Согласно условию, они в назначенный час подняли флаг “Щ”.
30 марта германская эскадра вошла на Гельсингфоргский рейд и, одновременно с войсками, ее десант занял город.
Переход в Кронштадт был особенно труден маленьким кораблям. С большим трудом ломая лед, они страшно медленно продвигались вперед. При нормальных условиях этот переход занял бы всего 10 — 12 часов, теперь же многие миноносцы совершили его в 8 — 9 дней. Однако, несмотря на такие трудности, все корабли благополучно дошли до Кронштадта, и только несколько миноносцев оказались с сильно продавленными бортами. Некоторые корабли дошли, имея у себя весьма малое количество людей, едва достаточное, чтобы обслуживать котлы и машины на одну смену. Так же мало на многих кораблях было и офицеров — иные дошли только с одним командиром.
Это был исторический, но вместе с тем и глубоко трагический поход русского флота, недавно такого мощного, в блестящем состоянии, а ныне разрушенного, не пригодного ни к какой борьбе. Во время этого последнего похода во флоте еще раз вспыхнула искра прежней энергии. Личный состав сумел привести оставшиеся корабли в последнюю базу.
Главная заслуга в том, что флот был приведен в Кронштадт, без сомнения, принадлежит капитану 2-го ранга A.M. Щастному.
Только благодаря его настойчивости корабли не были оставлены неприятелю или затоплены, как того хотели союзники.
Придя в Кронштадт, часть судов перешла в Петроград и расположилась там вдоль всей Невы, часть же миноносцев и тральщиков была поставлена в Шлиссельбург для охраны берегов Ладожского озера.
Теперь флот оказался вблизи от центра власти, под непосредственным влиянием и неусыпным наблюдением Смольного. Тем не менее далеко не все было спокойно, в особенности в Минной дивизии. На многолюдных митингах, где выступали и офицеры, там стали раздаваться речи против власти комиссаров и призывы к открытому восстанию. Наряду с этим готовился и план овладения Петроградом после переворота на флоте.
Смольному, конечно, сейчас же стало об этом известно. Немедленно начались аресты как среди офицеров, так и среди команд. Миноносцы, как ненадежные корабли, были переставлены значительно выше по течению Невы, вне черты города.
Одним из первых был арестован и затем отправлен в Москву A.M. Щастный, которому предъявили обвинение в измене. Депутация от команд, выезжавшая туда, чтобы требовать его освобождения, не была никуда допущена.
Обвинение, предъявленное А.М. Щастному, было сформулировано так: “Щастный, совершая героический подвиг, тем самым создал себе популярность, намереваясь впоследствии использовать ее против Советской власти”.
Такая странная формулировка обвинения не может не поразить каждого здравомыслящего человека, тем более что на суде не было ни фактов, ни свидетелей, показывавших против А.М. Щастного. Наоборот, все показания говорили в его пользу.
Против Щастного выступил только один — Троцкий. У него не было фактов, он высказывал лишь предположения, но все же утверждал, что Щастный искал популярности, чтобы направить ее против Советской власти.
A.M. Щастного защищал присяжный поверенный В.А. Жданов. Он произнес блестящую речь. Защищать было легко, так как за подсудимого говорил его подвиг.
Присутствовавшие ни одной минуты не сомневались, что будет вынесен оправдательный приговор.
Когда судьи наконец удалились в совещательную комнату, Троцкий, бывший только “свидетелем”, тоже моментально шмыгнул туда: он боялся, что под влиянием речи защитника судьи вынесут оправдательный приговор.