Вот решение судьбы: послышался сверху, где-то по лестнице, голос мужественный, но и как бы ласковый.
— Давно пришли?
— Давно уже.
— Почему ты мне раньше не сказал?
— Они еще собираются, — оправдывал себя кто-то, похоже, как его слуга.
Одна секунда, и на крыльце появился человек, "грах", наш учитель. Все обнажили головы и низко поклонились. Я с замиранием сердца ухватился за сестру, держась ее сзади, и стоял за ней, как за маленькой крепостью.
— Здравствуйте! Вы привели своих детей? — обратился Лев Николаевич к родителям.
— Так точно, васятельство, — отвечали старшие с поклоном.
— Ну вот, я очень рад, — сказал он, улыбаясь и осматривая всех. И он быстро пронизал глазами толпу, отыскивая маленьких, что спрятались за отца или мать. Он вошел в середину толпы и начал спрашивать первого мальчика:
— Ты хочешь учиться?
— Хочу.
— Как тебя звать?
— Данилка.
— А фамилия твоя?
— Козлов.
— Ну вот, мы будем учиться. — И он начал обращаться к каждому мальчику:
—
— Тебя как звать?
— Игнатка Макаров.
— Тебя?
— Тараска Фоканов.
Поворачиваясь в другую сторону, Лев Николаевич наткнулся на мою сестру.
— Ты что, учиться пришла? Будешь учиться? И девочки приходите. Все будем учиться.
— Нет, я не учиться пришла, я вот… — слезливо, застенчиво недоговорила сестра.
Очередь дошла до меня.
— Ты что, учиться хочешь?
И глаз на глаз я стоял перед учителем, трясся, как осиновый лист.
— Хочу, — ответил я ему робко.
— Как тебя звать?
— Васька.
— А фамилию знаешь свою? — спросил он, и мне показалось, он смотрит на меня, как на заморуха.
— Знаю.
— Скажи.
— Морозов.
— Ну, я тебя помнить буду. Морозов Васька-кот. — И улыбнулся, и лицо его показалось мне одобрительным. Мы будто как виделись когда-то с ним раньше.
— Ну, Морозов, пойдем! Макаров, Козлов, идите все за мной. А вы идите с Богом домой. Я им покажу школу. Присылайте еще детей. И девочки пусть приходят. Мы все будем учиться.
…На другое утро мы как бы по сигналу собрались дружно и пошли такими же убранными, как вчера, но беседа у нас не вязалась. Каждый думал за себя: "Как-то будет мне учеба?" У дома мы не дожидались. К нам вышел слуга Льва Николаевича, Алексей Степанович, и спросил:
— Все пришли?
— Все.
— Идите в школу, граф скоро к вам выйдет.
Мы потянулись лентой по лестнице и взошли в знакомую комнату, прошли в другую, где были черные доски и где еще не были смараны вчерашние буквы. Мы свернулись клубочком, тесно стояли около черной дос-
Лев Николаевич Толстой идет по аллее «Прешпект». Фотография А. Л. Толстой. Ясная Поляна, 1903 г.
Дом JI. Н. Толстого в Ясной Поляне. Фотография «Шерер, Набголъц и К0». 1892 г.
Никольская церковь в Кочаках.
На прилегающем к ней кладбище находятся могилы Толстых.
Софья Андреевна Берс — невеста. Лев Николаевич Толстой — жених. Фотография М. Б. Тулинова. 1862 г. Фотография М. Б. Тулинова. 1862 г.
Венчальные свечи С. А. и Л. Н. Толстых,
флердоранжевый венок и перчатки свадебного убора Софьи Андреевны.
Дети С. А. и JI. Н. Толстых. Слева направо: Илюша, Лёва, Таня и Сережа. Фотография Ф. И. Ходасевича. Тула, 1870 г.
Масонский перстень отцаЛ. Н. Толстого, Николая Ильича.
Золотой перстень с бриллиантами и рубином — подарок Льва Николаевича жене в благодарность за переписку романа «Анна Каренина». В семье Толстых перстень получил название «Анна Каренина».
Чернильный прибор отца Л. Н. Толстого. Писатель пользовался им, когда работал над романом «Война и мир».
Боевые награды Jl. Н. Толстого: знак ордена Святой Анны 4-й степени, медаль на георгиевской ленте «За защиту Севастополя» и медаль «В память войны 1853–1856 гг.».
Шашка, подаренная Льву Николаевичу Толстому его кунаком чеченцем Садо Мисербиевым.
Татьяна Андреевна Кузминская. Александра Андреевна Толстая. Фотография «Мейер и Пирсон». Фотография 1860-х гг.
Париж, 1867 г.
Сергей, Николай, Дмитрий и Лев Толстые. Фотография 1854 г.
Деревня Ясная Поляна. Фотография «Шерер, Набгольц и К0». 1892 г. Деревня Ясная Поляна. Фотография В. Г. Черткова. 1908 или 1909 г.
Афанасий Афанасьевич Фет. Иван Сергеевич Тургенев.
Михаил Никифорович Катков. Николай Николаевич Страхов.
Л. Н. Толстой в кругу семьи и гостей. Ясная Поляна, 1887 г.
Мария и Александра Толстые с крестьянками Авдотьей Бугровой и Матреной Комаровой и крестьянскими детьми. Ясная Поляна, 1896 г.
Лев Николаевич и Софья Андреевна. Ясная Поляна, 1895 г.
ки, посматривая на буквы. Тишина была мертвая, никто I ie шептался между собой, каждый думал, что Бог даст. Идруг издали звонко, весело раздалось: "А, Б, В, Г, Д". И частые шаги послышались по первой комнате. И к нам изошел вчерашний знакомый, наш учитель, дюжий, черный.
— Здравствуйте!
— Здравия желаем, васятельство, — ответили редкие голоса, те, которых родители раньше научили, как вести себя.
— Все пришли?
— Все, — робкими голосами отвечали на вопрос его каждый за себя.
— Как все? А что же я не вижу кесаря Морозова?
Я стоял в кучке товарищей, сжатый, как спичка. Фронт развернулся, попятились в стороны, и я оказался I ia виду. Весело улыбающиеся глаза его глядели на меня.
— И Шураев пришел?
— Присол. — Этот Шураев был более всех ростом и старше всех, 17 лет, сюсюка.
— Ну, теперь будем заниматься, начнем учиться.
Он взял мелок и написал все остальные буквы.
— Ну, теперь говорите за мной.
Затем взял палочку, которая служила указкой, и воткнул указкой в первую букву
— Ну, говорите за мной: а, бе, ве.
Переводя указку на другие буквы: ге, де, же, сделал запятую, поворачивая опять к первой букве.
— Это — а, бе…
И так далее до отметки.
Мы тянули нараспев за ним, поначалу потихоньку, без голосу, но дальше усвоили голоса, громче и громче твердили за ним. Каждому хотелось, чтобы и его голос был бы слышен, и мы до того распелись, что потеряли нее приличие, — сперва боялись даже взглянуть "на гра- ха", а то так разошлись, что его стеснили и несколько раз держались за его блузу.
— Вот и прекрасно. Кто может повторить? Я буду спрашивать, — сказал Лев Николаевич, тыкая в первую букву указкой. — Это что?
У нас вышло замешательство, хотя знали и запомнили первую букву, но что-то оторвалось, будто боялись своего голоса.
— Вы забыли? Кто скажет, кто помнит? — и свой взгляд он перевел на доску. Он понял, что мешает нашему ответу. В этот момент я пропищал как бы не своим голосом, а будто чьим-то чужим, скороговоркой:
— А.
За мною дружно потянули все.
— Так, хорошо. Дальше. Это что?
Опять заминка. Я опять тявкнул, но неправильно.
— Би.
За мною послышались голоса:
— Бе.
Я, как выскочка изо всех, за свою ошибку почувствовал стыд. От зоркого глаза мой стыд не ускользнул. И вот мне уже представилось наказание, как слышал раньше, линейкой наказывали дьячки или учили отставные солдаты.
— Так, так, это хорошо! Кто сказал первый? — полусерьезно, с милой улыбкой, смотря на меня, спрашивал Лев Николаевич.
Я не отвечал, робел. Кто-то из толпы выдал меня, кажись, Кирюшка.
— Морозов, ты как сказал? Прекрасно, хорошо. Ну а за буквой бе, как называется?
Опять столбняк Все молчали. Буква казалась мудреной.
— Ну, кто скажет? Морозов, ты помнишь?
Я молчал, боясь промаху.
— Ну, кто?
Все смотрели на букву молчком, никто не отвечал, все забыли.
— А кто знает, чем воду таскают из колодца?
— Ведром, — сказал Игнатка.
— А буква какая?
У нас будто на язык память пала. Мы дружно отвечали:
— Ве-э! — И так дальше мы твердили. Если нам не удавалось, он намекал на какой-нибудь предмет, например, железо, мы отвечали — же.
Прошла в учении неделя, за ней другая, скользнул ме
сяц. Незаметно кончилась осень. Наступила зима. Мы успели ознакомиться хорошо со стенами школы, успели привыкнуть душою ко Льву Николаевичу. Однажды Лев Николаевич сказал нам: "Не называйте меня 'ваше сиятельство'. Меня зовут Лев Николаевич, так и зовите меня". И мы уж после того никогда не говорили ему "ва- сятельство".