Читать интересную книгу Уайнсбург, Огайо - Шервуд Андерсон

— Она вызывала у меня странное ощущение. Она сидела со мной в комнате и была слишком велика для нее. У меня было ощущение, что она вытесняет оттуда все остальное. Мы говорили о разных пустяках, но я не мог усидеть на месте. Мне хотелось дотронуться до нее, поцеловать. Руки у нее были такие сильные, лицо такое хорошее, и она все время смотрела на меня.

Надтреснутый голос старика смолк, по его телу пробежала дрожь, как от озноба.

— Я боялся, — зашептал он. — Я очень боялся. Мне не хотелось впускать ее, когда она стучала в дверь, но я не мог усидеть на месте. «Нет-нет», говорил я себе, все равно вставал и открывал дверь. Вы понимаете, она была такой взрослой. Она была женщиной. Мне казалось, что в комнате она становится самой большой, гораздо больше меня.

Енох Робинсон, не отрываясь, смотрел на Джорджа Уиларда, его детские голубые глаза блестели в свете керосиновой лампы. По его телу снова пробежала дрожь.

— Я хотел, чтобы она приходила, и все это время я не хотел, чтобы она приходила, — объяснил он. — А потом я начал рассказывать ей про моих людей, про все, что было для меня важно. Я старался промолчать, оставить свое при себе, но не мог. Я чувствовал то же, что перед дверью, когда открывал ей. Иногда мне до боли хотелось, чтобы она ушла и больше не возвращалась.

Старик вскочил, и голос его прервался от волнения.

— А потом это случилось. Как-то вечером мне вдруг стало невыносимо нужно, чтобы она меня поняла, чтобы она узнала, какой я самый главный в этой комнате. Я хотел, чтобы она убедилась, какой я тут по-настоящему важный. Я повторял это снова и снова. Она попыталась уйти, но я подбежал и запер дверь. Я ходил за ней по пятам. Я говорил, говорил, говорил, а потом вдруг все рухнуло. У нее в глазах появилось такое выражение, что мне стало ясно: она поняла. А может быть, она с самого начала понимала. Я пришел в ярость. Это было нестерпимо. Я хотел, чтобы она поняла, но — как вы не видите! — я не мог допустить, чтобы она поняла. Я чувствовал, что тогда она будет знать все, что я утону, захлебнусь. Вот как это было, не знаю почему.

Старик опустился на стул перед лампой, а молодой человек слушал, полный благоговейного страха.

— Идите, юноша, — сказал Енох Робинсон. — Уйдите от меня. Я думал, что будет хорошо, если я вам расскажу, но это не так. И я больше не хочу говорить. Уходите.

Джордж Уилард покачал головой и сказал настойчиво:

— Вы не можете вот так замолчать. Расскажите мне, что было дальше, потребовал он. — Что произошло? Расскажите мне все до конца.

Енох Робинсон вскочил и подбежал к окну, которое выходило на пустынную Главную улицу. Джордж Уилард тоже подошел к окну. Они стояли рядом у окна высокий нескладный мальчик-мужчина и щуплый морщинистый мужчина-мальчик. Детский захлебывающийся голос продолжал рассказ.

— Я обругал ее, — объяснял Енох Робинсон. — Я говорил грязные слова. Я велел ей уйти и больше не приходить. Да, я говорил ужасные вещи. Сначала она притворялась, будто не понимает, но я не переставал. Я кричал и топал ногами. От моей брани трясся дом. Я больше не хотел ее видеть и знал, что наговорил такого, после чего уже никогда ее не увижу.

Голос старика надломился, и он покачал головой.

— Все рухнуло, — сказал он негромко и грустно. — Она вышла в дверь, и вся жизнь, которая была в комнате, выскользнула следом за ней. Она увела всех моих людей. Они все ушли в дверь следом за ней. Вот как это случилось.

Джордж Уилард повернулся и вышел из комнаты Еноха Робинсона. Выходя в дверь, он слышал, как в темноте у окна хнычет и жалуется надтреснутый старческий голос.

— Я тут один, совсем один, — говорил голос. — В моей комнате было тепло и уютно, а теперь я совсем один.

ПРОБУЖДЕНИЕ

Перевод В. Голышева

У Беллы Карпентер были смуглая кожа, серые глаза, толстые губы. Она была рослая и сильная. Когда ее одолевали черные мысли, она злилась и жалела, что она не мужчина и не может подраться на кулаках. Белла работала в мастерской модистки миссис Кейт Макхью и все дни просиживала у окна в задней части магазина, отделывая шляпки. Жила она с отцом Генри Карпентером, бухгалтером уайнсбургского Первого национального банка, в унылом старом доме в дальнем конце Каштановой улицы. Дом окружали сосны, трава под ними не росла. Когда дул ветер, ржавый сорванный с крючьев желоб стучал по крыше сарайчика нудным барабанным стуком, который продолжался иногда всю ночь.

В раннем девичестве отец отравлял Белле жизнь почти до невыносимости, но, повзрослев, став женщиной, она освободилась из-под его власти. Жизнь бухгалтера состояла из бесчисленных ничтожных пустяков. Собираясь утром в банк, он заходил в чулан и надевал черный люстриновый пиджак, истрепанный от старости. Вечером, вернувшись домой, он надевал другой черный люстриновый пиджак. Каждый вечер он гладил уличный костюм. Для этой цели он изобрел приспособление из досок. Уличные брюки закладывались между досками, и доски стягивались мощными винтами. Утром он обтирал доски влажной тряпочкой и помещал стоймя за дверью столовой. Если их днем передвинули, он немел от гнева и неделю не мог прийти в себя.

Бухгалтер был мелким деспотом и боялся дочери. Он понимал, что Белла знает о том, как грубо он обращался с ее матерью, и ненавидит его за это. Однажды в поддень она зашла домой и принесла пригоршню грязи с улицы. Этой грязью она измазала доски гладильного аппарата, после чего отправилась обратно на работу с чувством радостного облегчения.

По вечерам Белла Карпентер иногда выходила прогуляться с Джорджем Уилардом. Втайне она любила другого человека, но этот ее роман, о котором люди не знали, доставлял ей много беспокойства. Любила она Эда Хэндби, бармена из салуна Эда Грифита, а с молодым репортером гуляла, чтобы несколько разрядиться. Она считала, что ей, по ее месту в обществе, неприлично появляться на людях с барменом, — и чтобы дать разрядку своим влечениям, от природы весьма неуемным, прогуливалась под деревьями с Джорджем Уилардом и позволяла себя целовать. Она чувствовала, что сможет удержать младшего поклонника в потребных границах. Относительно Эда Хэндби она была не совсем уверена.

Бармен Хэндби, высокий, плечистый тридцатилетний мужчина, жил в комнате над салуном Грифита. Кулаки у него были большие, а глаза необыкновенно маленькие; голос же, тихий и мягкий, как будто нарочно скрывал силу, стоящую за этими кулаками.

Двадцати пяти лет от роду он получил в наследство от дяди большую ферму в Индиане. Продажа ее дала восемь тысяч долларов, каковые Эд употребил за полгода. Он отправился в Сандаски на озере Эри и приступил к оргии развлечений, повесть о которых потом повергала его родимый городок в благоговейный трепет. Он ездил с места на место, швырялся деньгами, гонял на пролетках по улицам, поил ораву мужчин и женщин, играл по большой в карты, содержал любовниц, чьи туалеты обходились ему в сотни долларов. Однажды ночью в курортном местечке Кедровый Мыс он затеял драку, после чего зверски разбушевался. Он разбил кулаком большое зеркало в отхожем месте, а затем принялся высаживать окна и крушить стулья в танцевальном зале, забавляясь звоном стекла и ужасом в глазах конторщиков, приехавших на вечерок из Сандаски со своими подругами.

Внешне роман у Эда Хэндби с Беллой Карпентер не клеился. Ему удалось провести с ней всего один вечер. В этот вечер он нанял в конюшне Уэсли Мойра коляску и повез Беллу кататься. Укрепившись в мысли, что Белла именно та женщина, какая ему надобна, и что он заставит ее остановить свой выбор на нем, Эд сообщил ей о своих желаниях. Бармен готов был жениться и попробовать содержать жену, но по простоте душевной затруднялся изъяснить свои намерения. Тело его ныло от физического влечения, и телом он изъяснился. Обхватив модистку руками, он крепко держал ее, невзирая на сопротивление, и целовал, покуда она не обмякла. Тогда он отвез ее обратно в город и выпустил из коляски.

— В другой раз доберусь до тебя — не отпущу. Со мной не побалуешься, объявил он, повернув прочь. Потом выскочил из коляски и сильными руками схватил ее за плечи. — Тогда сгребу насовсем, — сказал он. — Так что давай решайся. Ты со мной — и никаких, а пока моя не будешь, не успокоюсь.

Однажды январской ночью, когда светил молодой месяц, Джордж Уилард, представлявшийся Эду Хэндби единственным препятствием в овладении Беллой Карпентер, вышел погулять. Перед этим, ранним вечером, Джордж с Сетом Ричмондом и сыном городского мясника Артом Уилсоном побывали в биллиардной Ренсома Сёрбека. Сет Ричмонд стоял у стены и молчал, а Джордж Уилард разговаривал. Биллиардная полна была городских парней, и разговаривали они о женщинах. Молодой репортер подхватил эту тему. Он заявил, что женщины должны сами беречься, что, если парень с девушкой встречается, он за последствия не отвечает. Толкуя так, он озирался, жаждал внимания. Он занимал слушателей минут пять, а потом вступил Арт Уилсон. Арт ходил в подмастерьях у парикмахера Кела Праузе и уже считал себя знатоком в таких вопросах, как бейсбол, бега, выпивка и обхождение с женским полом. Он стал рассказывать о том, как однажды ночью с двумя уайнсбуржцами посетил публичный дом в окружном центре. Мясницкий сын держал сигару в углу рта и, разговаривая, плевал на пол.