Мы поднимаемся на самый верх жилого дома. Бывшего жилого дома, сейчас здесь никто не живёт. Сверху видать весь город. Торчат башни котельных, крыши домой скомканы, все в тёмных прорехах. Зелень деревьев внизу прикрывает стыд разрушений.
Светает, но небо ещё укутано сумраком ночи. Моросит дождь, щебечут птицы. Визжат, бешено кружа, собираясь и рассыпаясь по пасмурному небу, стаи ласточек.
Чу! Где-то далеко начинает стрекотать. Стрекот нарастает, всё громче, громче, громче. И вот я вижу, как справа над городом на низкой высоте пролетают чёрные вертолёты. Один, второй… Это наши вертолёты.
Потом, уже ближе к нам, пролетает ещё одна пара. Третий, четвёртый…
И ещё спустя некоторое время две чёрных стрекозы стрекочут уже прямо над головой. Их чёрные силуэты уменьшаются и путаются с роем ласточек.
Через несколько минут, взрыхлив еле видимыми дымками горизонт, все шесть вертолётов возвращаются. Летят они уже очередью один за одним. Первый, второй, третий, четвёртый, пятый, шестой… все вернулись.
Ласточки вверху визжат. Небо постепенно светлеет.
Пах! Пах! – слышно, как заработал «Тюльпан», сокрытый в листве. Это такая коробочка на колёсах с трубой, миномёт.
Бам! Ба-бам! – это «Акации», дула грозные, «гроздья душистые». Мощные гаубицы заговорили в полях.
Увж! Увж! Увж! Увж! Звук от «градов» идёт с опозданием, ты оборачиваешься на него и видишь, как слева светлячки, прорезая небо, скрываются в хмурых тучах. Через секунд десять, вглядевшись в даль, видишь, как изогнулся грибком дым. Там пролились железные дожди.
Так начался ещё один недобрый день войны.
Эх, а сколько ещё пройдёт этих дней, сколько ещё выпадет утром железных дождей! Сколько их ещё днём и вечером прольётся! Но когда-нибудь они закончатся, и я вернусь домой. Дома книгу напишу. О кино.
Беспокоящий огонь, или письма к украинскому ДРГ[3]
17 августа 2022 г.
«…никогда мы не будем братьями» ©
«Беспокоящий огонь… блуждающий миномёт…» Ночью не спится, и услышанные днём слова постоянно вспыхивают в памяти. Вспыхивают, переливаются блуждающими мыслями-огоньками.
Я лежу на койке в расположении спецназа Росгвардии. Росгвардейцы расположились в подвальном помещении – наверху находиться небезопасно. Да и негде – над нами разрушенный на 90 % город Попасная. Противник поливает город кассетными дождями.
В помещении подвала полумрак, за полиэтиленовой шторкой медпункт и светит холодным бледным светом лампа. Сквозит. Ночь плотной темнотой стоит за толщей бетона, и с улицы веет прохладой. Изредка на посты проходят, меняя друг друга, бойцы. Справа и слева от меня несколько коек. Часть из них занята, часть – пустые. Некоторые бойцы пошли на ночное дежурство, и мне выделили место ушедшего в ночь росгвардейца – я нашёл под подушкой кобуру с оптическим прицелом и переложил её на соседнюю койку.
«Под Попасной работает ДРГ…» – сказал днём Амур – командир подразделения росгвардейцев, с которыми я сегодня съездил за город на зачистку.
«Это ездит блуждающий миномёт… они открывают беспокоящий огонь…»
Блуждающий миномёт… беспокоящий огонь… ДРГ… – жонглирую я в уме таинственными и опасными словами. И думаю.
► Росгвардеец Амур
«Письма к немецкому другу» – так называлось эссе французского писателя и философа Альбера Камю, написанное во время Второй мировой войны. В нём он обращался к некому безымянному визави из Германии. Впрочем, в этом безымянном друге филологи угадывали другого философа, только немецкого – Мартина Хайдеггера. Французский экзистенциалист писал письма немецкому экзистенциалисту, задавал риторические вопросы и, не дождавшись ответа, высокопарно и риторически отвечал.
Никаких «друзей», тем более «философов», по ту сторону фронта у меня не осталось. Поэтому лёжа на уровне пяти метров под разрушенной Папасной, я, буравя мыслями потолок, пожалуй, напишу письмо не к украинскому другу, а к безымянной украинской ДРГ, орудующей в ночи. Слог мой, может, не столь изящен, как у Камю, но начну я с высокопарного вопроса.
Как же так случилось, что мы, братья, украинцы и русские, стали убивать друг друга?
Я-то сам наполовину украинец, надо признаться. Да ещё какой – родня с Западной Украины. Хотя родился, вырос и жил я в России, но на Украину я часто приезжал – мать возила меня маленьким на лето к бабушке, пока и она, и бабушка были живы. Так что всё украинское мне до боли и тоски знакомо.
«Ты помнишь, как всё начиналось?» – пел тогда артист Макаревич. Артист он оказался тот ещё – сейчас в Израиле топит за Украину.
Я помню. Помню долгую дорогу до сельского центра, которую мне, ребёнку, было тяжело преодолевать. Помню холмы Прикарпатья за околицей. Помню молодую дубовую рощу, в которой в любую жару стояла прохлада. Помню и трёхсотлетний дуб, который рос на опушке – мы собирались у него летом всей многочисленной роднёй: дядьки, тётки, двоюродные, троюродные братья, сёстры, кто родился на Украине, кто в России, кто жил здесь, кто работал далеко на севере – все встречались у дуба и делали коллективные фотографии.
Сейчас эти фотографии сгорают в моей памяти. Трещит в огне войны райский эдем детства, сгорает старая, советская Украина.
Хотя тогда, когда я её помню, советской она была уже формально. Вовсю дули «ветра перемен», ураганы горбачёвской перестройки, сметая всё на пути. СССР находился в периоде полураспада. Люди в республиках Советского Союза вдруг стали вспоминать старые национальные обиды, искать в себе и каждом оттенки крови и искать возможность, чтобы отделиться.
На Украине все стали обсуждать, как же им хорошо заживётся без России.
– Ведь на Украине всё е – объяснял мне один мой украинский брат. – Пшеница – е, уголь – е. Украина – житница России, она её кормит. Если мы отделимся, то сами хорошо жить будем.
Резонно! Хотя сейчас смешно – лет мне было тогда немного, и пусть я всем интересовался, но многого пока не знал. А после таких раскладов всерьёз озадачился вопросом: как же Россия проживёт без Украины, если та отделится? Может, всё-таки не надо отделяться?