Читать интересную книгу Бич Божий: Партизанские рассказы - Герман Садулаев

Калкин готовился к самому худшему, но молил, чтобы бедствие не пришлось на суровую зиму. Центральное отопление работать не будет, а обогревать квартиру мангалом долго не получится. К тому же придется открывать окно, чтобы выходил дым. Калкин запасся теплыми вещами — одеялами на синтепоне, овчинным тулупом, шерстяными носками, варежками, теплой шапкой.

Лекарства. Необходимы были лекарства. Виктор собрал внушительную аптечку из жаропонижающих, обезболивающих, антисептиков, антибиотиков, сосудорасширяющих и прочих препаратов, купил бинты, вату, марлю и бактерицидные пластыри. Он часто думал, в какое ужасное положение человека, удаленного от благ цивилизации, может поставить внезапно разболевшийся зуб. В книгах и фильмах у Робинзонов зубы не болят. Но в жизни это может произойти с очень большой вероятностью.

Калкин посещал стоматолога несколько месяцев, превентивно перелечил все зубы, а наиболее подозрительные удалил.

Калкин с трудом нашел в хозяйственном магазине хорошие, толстые свечи и купил два больших ящика. Свечи будут освещать квартиру по ночам и немного согревать. Он подумал об опасности пожара и купил огнетушитель. Придется быть начеку, ведь совсем без открытого огня обойтись не удастся!

Виктор подумал и о своем досуге, и о связи с внешним миром. Вся его бытовая техника — радиоприемник, телевизор, магнитофон — работали на батарейках. Запас элементов питания был сделан внушительный. В своей фонотеке он держал дюжину нераспечатанных кассет с музыкой — преимущественно классической. На книжной полке дожидался времени, когда досуга будет хоть отбавляй, десяток новых книг, толстых, в массивных переплетах. После прочтения они пойдут на растопку мангала — двойная польза.

Маленькая однокомнатная квартира Калкина превратилась в подобие мелкооптового склада. Вдоль стен громоздились ящики, коробки, канистры, банки. Часть мебели пришлось выкинуть, иначе запасы не помещались. Виктора это не смущало. Он давно перестал приглашать к себе друзей и даже девушек. Семьи Виктор не заводил.

О какой семье можно было думать сейчас, на пороге катастрофы? Какое будущее планировать? Калкин с грустью думал о мужчинах, которым, когда придет беда, будет нужно заботиться не только о себе, но и о беспомощных орущих детях, о бьющихся в истерике женщинах, которых станут отлавливать и насиловать банды ментов и подростков. Им будет точно не выжить, не выдержать, не спастись. Они погибнут — все вместе. Семья — тяжкая обуза, кандалы, балласт. Семьи быть не должно. Только одному можно хотя бы попытаться выжить. С семьей на спасение не останется ни единого шанса.

Дом — крепость. Виктор вставил двойные железные двери. Но, чтобы не привлекать внимания, оббил внешнюю дверь самым дешевым дермантином, да еще и расцарапал его. Квартира не должна выглядеть так, как будто в ней живет богач. Седьмой этаж, без балкона. Решетки можно было не ставить. Но на случай, если выбьют стекла, Калкин вырезал и поставил у окон щиты фанеры. С внутренней стороны он закрыл окна тяжелыми светонепроницаемыми шторами. Такие шторы будут хранить тепло и скрывать свет огня, зажженного в квартире.

Вечерами после работы Калкин, если не шел в магазин, сидел дома, в одиночестве. Осматривал свои запасы, пересчитывал, заносил в журнал. Проверял сроки годности продуктов. Если срок годности подходил к концу, Калкин нес упаковку на кухню, для употребления в ближайшее время, а в журнал записывал, что надо заменить запас этого продукта свежим.

И еще Калкин думал, мучительно: «Что еще? Чего он не учел, не предусмотрел? Самая незначительная ошибка могла стать неисправимой, фатальной, когда катастрофа настанет».

Деньги. Калкин ничего не держал на банковских счетах и картах. Только наличные. С самого начала кризиса банкоматы будут взломаны, банки перестанут работать. А наличные еще будут в ходу, по крайней мере, какое-то время. Калкин хранил в квартире накопленные деньги в трех самых распространенных валютах: отечественной, долларах и евро. Однажды, получив зарплату, Калкин подумал и разменял часть денег на китайские юани.

Еще у него было немного золотых украшений. Он не был богат и не мог позволить себе бриллианты или что-то подобное.

Но что, если и через месяц помощь не придет, инфраструктуры не будут восстановлены, беспорядки не прекратятся? Или катастрофа будет развиваться так, что для того, чтобы выжить, необходимо будет еще раньше покинуть город?

На автомобиль рассчитывать не приходилось. Много автомобилей — не исключено, что и его собственный — будут сразу разбиты, сожжены. Заправки работать не будут. К тому же даже если и будет автомобиль, и бензин в баке — когда из города на машинах попытаются выехать сразу все, это парализует движение. Летом, стоя в пробке, Калкин думал, что городские трассы не приспособлены, не готовы к массовой эвакуации. Если даже одни дачники и отдыхающие по выходным закупоривают движение на всех выездах из города, то что будет твориться, когда объявят об эвакуации?

Следовательно, выбираться из города нужно пешком. И держаться подальше от магистралей. Калкин изучил карту и наметил путь личного спасения. Мимо гаражей, по пустырям и дальше — на юг. Идти надо на юг, туда, где мягче климат.

Калкин купил хорошие крепкие ботинки, непромокаемый комбинезон, вместительный рюкзак и палатку. Выходить надо в предутреннее время, не днем, когда светло, но и не ночью. Перед самым утром человек вял, даже если этот человек — злодей. В предрассветные часы удастся избежать встречи с шайками погромщиков. Если не удастся — у него будет с собой карабин и дешево он свою жизнь не продаст.

В рюкзак он сложит патроны, палатку, небольшой запас продуктов, воды. Надо не забыть документы.

Калкин был готов. Но ожидание томило его, неопределенность угнетала.

В один сырой осенний вечер он пришел домой, опустил свое усталое тело на маленький диван, еле помещавшийся в комнате меж груд запасов, и включил телевизор. Шло старое кино, которое Калкин видел уже раз двести. Калкин стал засыпать.

Его разбудил экстренный выпуск новостей. С экрана к гражданам обращалось первое лицо государства. Было не совсем понятно, о чем оно говорит. Фразы звучали как ритуальные заклинания: «Мы призываем сохранять спокойствие… принимаются все необходимые меры… ситуация полностью контролируется правительством… у нас достаточно ресурсов, чтобы обеспечить… все возможные провокации получат адекватный ответ… затруднения носят временный характер… мы гарантируем, что в течение ближайших…»

Тогда впервые за несколько последних месяцев, а может, и лет, ему стало легко и спокойно. Он подумал: «Наконец…» Улыбнулся светло. И сказал: «Храни нас, Господи!»

Блокада

Гул тяжелых бомбардировщиков не стихал уже ни днем, ни ночью. Иногда слышались визг и скрежет железа, крики и ругань, потом выли сирены пожарных и милицейских машин — стало быть, сбили супостата!

Маленькая девочка до вечера сидела у мутного окна, крест-накрест заклеенного желтой бумагой: светомаскировка. Однако свет и вечером не включался. Лампочка в комнате давно перегорела. Зато и счет за электричество платить не приходилось.

Собрав на сморщенной ладони крошки черного хлеба, девочка отправила их в беззубый рот и долго жевала деснами, смачивая тугой и бедной слюной. В сумерки, пересчитав в который раз деньги — несколько мятых бумажек и горсть железных монет, — она упрятала кошелек в облезлую сумку, натянула на себя пальто фабрики «Большевичка» с разодранной подкладкой, шерстяную шапку, обула ноги в резиновые сапоги и вышла в коридор.

За соседней дверью пел и плясал телевизор, муж с женой разговаривали матом. Другой жилец только зашел в коммунальную квартиру и, проходя на кухню, неловко задел девочку плечом. Она отшатнулась к стенке и, кажется, услышала бормотание:

— Когда ты уже сдохнешь, старая ведьма!

Девочка боком, по стеночке, прошла к выходу и долго возилась с замками двери. Наконец, на лестничной площадке она вызвала лифт, скрипящую клетку, и спустилась на первый этаж.

Дверь подъезда выходила прямо на улицу, к дороге, по которой неслись сплошным потоком машины. Легковые авто, длинные фуры, грохочущие самосвалы, катки и бульдозеры. Почти на всех машинах было написано что-то по-немецки.

Девочка подумала сначала — трофейные. Но люди в машинах не были похожи на русских солдат. Все были злые и страшные. И девочка опустила голову: стало быть, фашисты все же прорвали оборону.

Девочка пошла по улице, оглядывая вывески, и в который раз удивляясь: как быстро оккупанты поменяли все названия! Вот здесь, кажется, еще вчера была «Булочная». Теперь «Coffee shop» и из-за зеркальной витрины слышна иностранная музыка. А тут, где недавно висело вырезанное из жести теплое «Молоко», светилось ядовито-синим написанное по-русски незнакомое страшное слово: «Супермаркет». Девочка шла дальше, туда, где на углу улицы была аптека. Аптека осталась. Над входом было обозначено крупными буквами — «Drug Store», а ниже мелкими буковками, для населения захваченного города, — «Аптека». И часы работы.