Читать интересную книгу Толковая Библия. Том 5 - Александр Лопухин

1. О, если бы ты был мне брат, сосавший груди матери моей! тогда я, встретив тебя на улице, целовала бы тебя, и меня не осуждали бы.

2. Повела бы я тебя, привела бы тебя в дом матери моей. Ты учил бы меня, а я поила бы тебя ароматным вином, соком гранатовых яблоков моих.

3. Левая рука его у меня под головою, а правая обнимает меня.

4. Заклинаю вас, дщери Иерусалимские, - не будите и не тревожьте возлюбленной, доколе ей угодно.

1–4. Нормальная половая любовь, хотя и отлична по природе и характеру от любви по крови и свойству, но в отношении интимности, простоты и непосредственности, первая естественно берет за образец вторую; и потому как Жених книги Песни Песней не раз именовал Невесту сестрою (ст. IV: 12 ), так и Невеста, не удовлетворяясь положением своим - первой из цариц ( VI: 8–9 ), жаждет теснейшего невозбранного общения с своим Женихом - наподобие ласк сестры и брата. При этом главенствовать должен Жених-брат - он должен учить Невесту-сестру (ст. 2), а она должна дарить ему беззаветную любовь и преданность. Ст. 3 повторяет сказанное в ст. 6 гл. II-ой. По объяснению проф. Олесницкого, в рассматриваемых стихах «земля, совершившая свой летний труд и сдавшая свои плоды, выражает желание, чтобы солнце было ее братом, т. е., неразрывно пребывало вместе с нею для того, чтобы ее виноградники и гранаты непрерывно цвели, чтобы старые плоды немедленно сменялись новыми. Песнь опять оканчивается обращенным к дочерям Иерусалима заклинанием не нарушать царствующей в природе любви и гармонии» (цит. соч. с. 377).

5. Кто это восходит от пустыни, опираясь на своего возлюбленного? Под яблоней разбудила я тебя; там родила тебя мать твоя, там родила тебя родительница твоя.

5. Вопрос «кто это?..» как и в аналогичных местах III: 6 и VI: 10 , принадлежащий, вероятно, иерусалимским женщинам, относится, без сомнения, к новому и теперь уже последнему выступлению Невесты. В евр. Библии: ала мин-гамидбар , Vulg. ascendit de deserto, русск. синод.: восходит (архим. Макария; восходящая) от пустыни, что буквально согласуется с III: 6 и, вероятно, искусственно перенесено оттуда. LXX читали иначе и передали: λελευκανθίσμενη, слав. убел е на , что гораздо ближе соответствует общему ходу мысли и речи священного поэта: Невеста в его книге представляется усовершающеюся, и если в начале книги она являлась черною от загара солнечного (1, 4–5), то теперь, в конце книги, она - по противоположности - представляется убеленною, достигшею ослепительной белизны. По мнению проф. Олесницкого, «последняя стадия Песни Песней VIII: 5–14 приближается к картинам первой стадии и изображает первую половину зимнего сезона, охлаждение и усыпление или - так сказать - сокращение жизни природы… Не напрасно Палестина в предшествующей песни так боялась удаления солнца. Солнце уклонилось - и вот в одно утро Палестина является вся белая от снега. Эта мысль прямо выражается в первых словах песни по чтению LXX: кто это выступает блестящая таким белым цветом (по LXX) и яркостью этого снежного цвета уподобляющаяся другу своему солнцу?» (с. 377); «главным зимним украшением Палестины служат созревающие в декабре апельсины… священный поэт их, и только их одних разумеет под общим именем яблок. Обремененные зреющими плодами апельсинные деревья - один уцелевший залог близких отношений между землею и солнцем; в этих запоздалых плодах зимнее солнце едва возбуждает к жизни Палестину, спящую на лоне матери - земли» (с. 378).

6. Положи меня, как печать, на сердце твое, как перстень, на руку твою: ибо крепка, как смерть, любовь; люта, как преисподняя, ревность; стрелы ее - стрелы огненные; она пламень весьма сильный.

7. Большие воды не могут потушить любви, и реки не зальют ее. Если бы кто давал все богатство дома своего за любовь, то он был бы отвергнут с презреньем.

6–7. В ст. 6–7, по согласному признанию всех древних и новых толкователей, выражена основная мысль или идея всей книги Песнь Песней - о несравненно высоком достоинстве и непреоборимой силе истинной любви, как начала по существу и источнику своему божественного. Даваемое здесь священным поэтом изображение любви - крепкой, как смерть, и ревности, ненасытимой, как самый шеол, любви, как божественного пламени неугасимого и неподкупного, является поистине неподражаемым, истинно классическим. Но все глубокое значение этой картины делается понятным лишь в связи с типологическим толкованием книги Песнь Песней. Воспользуемся и здесь превосходным объяснением проф. Олесницкого. «Как писатели пророческих книг в изображение крайнего политического падения еврейского народа вводят черты блаженного мессианского царства в видах утешения и ободрения народа, так и писатель Песнь Песней, дойдя в своем описании до низшей ступени жизни обетованной земли, как бы уснувшей от действия зимнего холода, неожиданно вводит в свое описание не имеющую отношения к изображаемой им действительной Палестине черту высшего непосредственного отношения Бога к земле своего народа. Изображение любви в ст. 6–7, которая не прерывается даже смертию и адом, не потушается никакими (зимними) водами и не приобретается никакими сокровищами, есть изображение той божественной любви, которая служит основанием всего ветхозаветного учения о Мессии. Приспособительно к тому, что в нашей книге вообще говорится о солнце и его благодетельной теплоте, и любовь Божия называется здесь пламенем (по первоначальному чтению; пламя Иеговы Яг [ 7 ]. Таким образом, совершенно справедливо древние толкователи видели в Песни Песней одно из самых высших и самых светлых пророчеств о Мессии. С того высшего пункта, на котором мы стоим в VIII: 6–7 , общая мысль всей книги Песнь Песней должна быть определена так: среди всех превратностей судьбы Палестины, среди сменяющихся картин ее природы, для народа еврейского есть только одно твердое и неизменное основание жизни, это - обещанная ему высшая и совершеннейшая любовь Иеговы, с раскрытием которой не нужно уже будет солнца на земле избранных, Божиих, потому что сам Иегова будет для нее солнцем незаходимым» (с. 378–379). О параллелизме ст. 6–7 с Рим VIII: 35–39 мы говорили.

8. Есть у нас сестра, которая еще мала, и сосцов нет у нее; что нам будет делать с сестрою нашею, когда будут свататься за нее?

9. Если бы она была стена, то мы построили бы на ней палаты из серебра; если бы она была дверь, то мы обложили бы ее кедровыми досками.

10. Я - стена, и сосцы у меня, как башни; потому я буду в глазах его, как достигшая полноты.

11. Виноградник был у Соломона в Ваал-Гамоне; он отдал этот виноградник сторожам; каждый должен был доставлять за плоды его тысячу сребреников.

12. А мой виноградник у меня при себе. Тысяча пусть тебе, Соломон, а двести - стерегущим плоды его.

13. Жительница садов! товарищи внимают голосу твоему, дай и мне послушать его.

14. Беги, возлюбленный мой; будь подобен серне или молодому оленю на горах бальзамических!

8–14. Общий смысл этого заключительного отдела состоит в указании полного довольства и удовлетворения, какого достигла Невеста в осуществившемся, наконец, давно желанном ею безраздельном общении со своим Возлюбленным. Частности же, как и во многих местах нашей священной книги, с трудом поддаются удовлетворительному, бесспорному объяснению. Так, трудно определить, кто именно та младшая сестра, о которой говорят - по предположению, имеющему много сторонников (см. напр., русский перевод Архим. Макария) - братья Невесты в ст. 8–9. Мидраш и многие толкователи (в том числе и проф. Олесницкий) видят и в этой, младшей сестре, Невесту - героиню Песни Песней, и именно в применении к ней, т. е. ближе всего к историческому библейскому Израилю, изъясняют упомянутые здесь несовершенства и нужды этой сестры. Однако за отличие ее от Невесты говорит уже самое название ее меньшею, а также и то, что в ст. 10 Невеста по своим качествам прямо противополагается, как «достигшая» полноты (у архим. Макария: «нашедшая мир»), несовершенной младшей сестре. Поэтому естественнее видеть в последней чуждую Израилю и его богодарованному достоянию общину язычников, хотя и верующих, но далеко не имевших благоприятных условий для развития и практического осуществления этой веры (можно здесь для сравнения привести изображение состояния язычества у апостола Павла, напр., Еф II: 12–13).

Виноградник, ст. 11–12, напротив, есть, как и в Иc V: 1 сл., образ ветхозаветного библейского Израиля с его теократическим устройством. «Ваал-Гамон», как собственное имя, в ветхозаветных канонических книгах не встречается. Сопоставление этого имени с городом Валамоном, упомянутым в книге Иудифь, VIII: 3 имеет лишь ту вероятность, что последний находился (Onomast. 191, 228) вблизи Дофана или Дофаима (Onomast. 396), т. е., вблизи и Сунема - родины Суламиты. Но еще вероятнее, что «Ваал-Гамон» есть нарицательное имя, буквальное значение которого «владетель множества (народов)», вполне приличествует Соломону, а еще более прообразованному им Мессии.