В вагоне автопоезда Локшин развернул купленные днем газету и еженедельники. Первое, что бросилось ему в глаза это кричащий заголовок «Голоса»: «Еще о миллионах, брошенных на ветер. РКП начинает ревизию. Диефикаторы и их делишки».
«Планирование, проводимое комитетом, – писал в очередной статье Бугаевский, – является заведомо вредительским актом. Достаточно напомнить о консервации „Красного Пути“ вопреки воле рабочих и профорганизаций».
Не было ни одного смертного греха, в котором был бы неповинен злосчастный комитет по диефикации и его фактический руководитель. Очередной фельетон, написанный тем же Бугаевским, доказывал, что если Локшин и его «теплая компания» еще находятся на свободе, то объясняется это только нашей мягкостью и безразличием. Комитет непроизводительно расходует отпущенные ему суммы. Искусственное солнце Загородного представляющее не что иное, как сильно увеличенную кварцевую лампу, потребовало дорогого заграничного оборудования, а неизвестно, оправдает ли себя этот опыт. В лучшем случае солнце это можно будет использовать в качестве одного из аттракционов парка культуры и отдыха. Завод «Вите-гляс» давно затоварился производя дорогую и никому ненужную продукцию.
– Мы надеемся, – заканчивались почти все статьи, – что прокуратура и РКП не преминут заглянуть в тайники пресловутого комитета и вывести на чистую воду тех, кто под флагом «научной» работы устроил выгодное для себя «дельце».
Дальше в коротенькой заметке, за подписью «Монтер» сообщалось, что администрация завода «Вите-гляс», хвалящаяся якобы полной рационализацией производства, не может додуматься до такой простой вещи как замена грозящих самовозгоранием проводов.
«Несмотря на многочисленные наши заявления. – писал Монтер, – администрация глуха, как тетерев. А откуда берутся средства на ненужную никому командировку за границу одного из воротил комитета по диефикации академика Загородного?»
Локшин с досадой вышвырнул газеты за окно и поспешно перелистал журналы. Но ни один из журналов ни словом не упоминал о диефикации. Лишь в «Журнале для женщин» на последней полосе был дан портрет очень хорошо одетой с лицом мировой звезды экрана девушки, на фоне зубчатых колес и шестеренок с невыразительной надписью:
– В диефицированной Москве.
Несколько строк о диефикации Локшин нашел и в «Огоньке». В отделе «Окно в мир», рядом с фотографией редкостного пуделя, купленного в Лондоне герцогом Соуптгемским за баснословную сумму, занимая точно такое же место, находился, снимок с решетчатого цоколя искусственного солнца и под ним в трех строках сообщалось нечто невразумительное об усилении ночного освещения Москвы.
Отбросив журналы, Локшин высунул из окна разгоряченную голову. Вдали россыпью пестрых огней переливалась Москва.
– Город энтузиастов, – с горечью подумал Локшин.
У самой дачи он различил в темноте смутную фигуру с огромным портфелем.
– Паша, – с удивлением узнал в этой фигуре Локшин делопроизводителя комитета.
С ужимками и смешками Паша рассказал о том, что Алексей Викторович тотчас же после ухода Локшина вспомнил, что на некоторых бумагах требуется обязательно подпись или Сибирякова или Локшина. Сибиряков уехал в Ленинград, значит остается один Локшин.
– Что за чепуха, – проворчал Локшин.
– Где ваши бумаги, давайте.
Паша развернул портфель и тут же, на полутемной террасе Локшин подписал несколько, на его взгляд, совсем неважных бумаг, думая в это время о том, что Ольга, спит, что Ольга не дождалась его, что Ольга не могла его встретить.
Глава седьмая
Инженер Винклер
Плотная, слегка выпуклая желтая шляпка гриба была покрыта росистой слизью, отчего в запутавшихся в хвое солнечных лучах казалась обмазанной маслом. Локшин осторожно подрезал ножку и бросил масляк в корзину. Рядом, сквозь мшистую поросль проступал второй такой же гриб. Локшин отшвырнул фуражку и, усевшись на колени, начал собирать грибы. Желтые, коричневые, красноватые шляпка проступали то тут, то там.
(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-144', c: 4, b: 144})
– Ольга, – торжествующе закричал он. Но Ольга не отозвалась.
Локшин торопливо собран грибы а зашагал вслед далеким тающим в перелесье голосам. Медлительные сосны словно нехотя расступились, зеленым прудом расплеснулась лесная поляна. У расщепленного грозой дерева, разбросав по траве вымышленные цветы пестрого платья, сидела Ольга и подняв голову, внимательно слушала Винклера. Локшин торжественно поднял корзину.
– Глядите. А ты не слыхала – я тебе кричал!
Винклер прервал разговор и, заглянув в корзину, почти пренебрежительно сказал.
– А я думал – белые.
– Белые, – обиделся Локшин, – где вы их найдете. Масляк не хуже.
– Конечно – согласился Винклер – Я согласен с Ольгой Эдуардовной, что даже эти грибы, – он указал на огромный огненный мухомор, высунувший шляпку из Ольгиной корзинки, – не хуже вот этих…
Винклер нагнулся, приподнял тяжелый кузовок и вывалил на землю десятка два коричнеголовых крепышей. Здесь были подосиновики, подберезовики и приземистые увальни – боровики. Локшин взглянул на вырванные с землей ножки грибов и, стараясь скрыть раздражение, полушутливо сказал.
– Что за хищная манера вырывать грибы с корнем.
– Какие вегетарианские наклонности, – заметила Ольга – не все ли равно.
– Этим вы портите грибницу.
– Охота тебе в такую жару лекции читать, – оборвала его Ольга. Локшин умолк, взглянул на ее вдруг заскучавшее лицо, на упорно молчавшего Винклера и почувствовал себя лишним. В последнее время всегда выходило так, что они были втроем или вместе с утра шли за грибами, или Винклер попадался им на прогулке, или случайно но минута в минуту, они встречались в курзале.
– Пойдемте, – вопросительно сказала Ольга.
В нескольких шагах от поляны, огибая выдвинувшиеся упрямыми уступами столетние сосны, тянулась изъезженная, в крутых песчаных ухабах лесная дорога. Ольга шла впереди, задумчиво ломая хрупкую шляпку мухомора, Локшин понуро шел позади, тяжелая корзинка неприятно отдавливала руку, и день, начавшийся чудесной звонкой зарей, казался тусклым и душным.
Солнце, уже низкое, уже покрасневшее, приблизилось к флюгеру резной в башенках дачи. За решетчатым высоким забором потемневшие клумбы изнемогали под тяжестью пышных, словно выдавленных из бархатистой парчи георгин. Терпкий и сладкий запах табаку остановил Ольгу.
– Жаль что у нас на даче нет цветов, – сказала она.
За забором, за клумбами за тщательно расчищенными желтыми дорожками оранжевым шаром пылал под отдернутой парусиной террасы кипящий самовар. Чуть-чуть лиловеющая скатерть, ваза с фруктами, лысый человек в мягкой рубашке, полная дама в цветастом капоте, несколько подростков и приехавший из города гость с соломенной шляпой, принужденно прижатой к груди, – от всего этого веяло соблазнительным дачным уютом.
– В запахе табака, – вкрадчиво сказал Винклер – есть что-то напоминающее запах моря. Впрочем – он внезапно отшвырнул корзинку, – я сейчас.
Уверенно подойдя к забору, он слегка присел и, сделав кошачий прыжок, ловко уцепился за край утыканной гвоздями ограды.
– Артур вы с ума сошли, – крикнула Ольга.
Винклер предостерегающе приложил пялец к губам, перескочил не зацепившись за гвозди забор и крадущейся походкой пробирался к увенчанной шаром клумбе.
– Он сумасшедший – там собака…
Флегматичный дог лениво уложив крутую голову на длинные лапы вытянул на песке тигровое поджарое туловище. Винклер быстро приближался к клумбе. Дог поднял голову, настороженно присел и сделал угрожающее движение.
– Смотри! – испуганно сказал Локшин.
(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-145', c: 4, b: 145})
Ольга подбежала к забору и молча приникла к решетке. Винклер, словно не замечая собаки, шел прямо на нее, и в тот момент, когда Локшин решил, что напружинившийся, сразу налившийся мускулами дог бросится на дерзкого налетчика, собака неожиданно взмахнула прямым сильным хвостом, ткнулась мордой в колени Винклера и тотчас же отойдя в сторону, спокойно улеглась на песок.