Он не выразил желания купить ее, по крайней мере пока. Я не знаю, что подумал бы Виктор, если бы эти новые рисунки пустых комнат заслужили в один прекрасный день такое же уважение, как изображения его музы, которые он считает самыми совершенными работами. Все остальное для него — просто наброски, которые можно рассматривать лишь в качестве упражнений.
После того как советник ушел, я ждала, что Виктор отпустит какое-нибудь пренебрежительное замечание по поводу недостаточной проницательности своего мецената. Но он уже вернулся к работе и натягивал новое полотно на раму.
— Почему ты не рассказал ему о геометрии линий, о направлении света, о том, чему учил меня?
— Пусть человек видит то, что хочет, — ответил Виктор. — Благодаря его деньгам у нас на столе будет кусок хлеба. И должен сказать, Северина, я рад, что ты не позволяешь минутному лестному вниманию вскружить тебе голову.
ЛОНДОН, МАЙ 2005 ГОДА
Фрейя встала с кресла и посторонилась. Но молчаливым ответом на его оклик были разложенные в два ряда фотографии на столе. Из их расположения он не мог не увидеть, что она вычислила принцип.
— Все они Рииса? — попыталась спросить она так, словно это не имело значения.
Питер не спешил усаживаться за стол. С минуту он изучал ряды фотоизображений, и на щеках его играли желваки. Наконец он заговорил:
— Да. Других художников я держу в отдельной папке.
Фрейя видела: Питер ждет, когда она озвучит то, что ей теперь известно.
— До тысяча девятьсот пятого Северина есть на каждой. Начиная с тысяча девятьсот шестого он рисует только пустые комнаты. Правильно? Это твое открытие?
— Да, это, — подтвердил Питер, по-прежнему не глядя на нее.
— Но почему? Почему он перестал ее рисовать?
Когда Питер продолжил, в его голосе вместо гордых зазвучали оборонительные нотки:
— Я первый, кто это обнаружил. Ты не представляешь, сколько времени понадобилось, чтобы собрать изображения всех известных картин: достать копии распроданных журналов, попасть в библиотеки слайдов, закрытые для широкой публики, разыскать уйму старых каталогов. Почти все его работы находятся в частных коллекциях, гораздо меньше — в музеях, да и то преимущественно в Дании, но и те впервые за длительное время сданы в аренду для выставок где-то еще. Это была такая неразбериха. Последовательность…
Питер оборвал себя и начал собирать со стола изображения, в случайном порядке засовывая их в папку и даже не глядя на них.
— Знаешь что? Я был бы признателен, если бы ты ни с кем не делилась этой информацией.
— Тебе не кажется, что София могла слышать какую-нибудь фамильную историю о тысяча девятьсот шестом? Я могу спросить…
— Спасибо, не надо. Я пока не хочу ничего раскрывать. Я уже попросил ее дать мне всю информацию, которой она владеет, и мне не хочется особо распространяться по поводу того, что именно я ищу. Слушай, я говорил тебе, что собираюсь серьезно заняться своей карьерой этой осенью. Мне нужна публикация. Я уже подал заявку на участие в конференции. Для меня это большая…
— И что ты скажешь на конференции?
— Пока не знаю. Зависит от того, что выясню.
— Но тебе нужна какая-то значительная гипотеза, которая могла бы стать темой доклада. Что, по-твоему, за всем этим кроется?
Фрейе пришло в голову, что после обнаружения пограничного года она может увидеть на картинах нечто такое, чего не замечала раньше. Девушка пересекла кабинет и принялась рассматривать полотна. На трех из них, написанных до тысяча девятьсот шестого, была изображена Северина. На полотне «Комната с сидящей женщиной» она расположилась в кресле лицом к стене, на картине «Интерьер с фигурой» художник поместил свою музу в дальний конец комнаты, а «Дама в интерьере» показывала ее стоящей перед дверным проемом. За ними следовали три картины, написанные после тысяча девятьсот шестого года: «Солнечный свет в гостиной», «Три двери» и «Интерьер вечером». На всех были изображены пустые комнаты. Фрейя так и видела кончик кисти, наносивший слои масляной краски на полотно, меткий глаз, наблюдавший за рукой, которая смешивала эти спокойные, нежные цвета. Разум Виктора Рииса — его способность схватить тишину, его беспощадное фокусирование на деталях, его контроль сильного эмоционального напряжения — просматривался в каждом мазке и, возможно, даже сильнее на картинах с пустыми комнатами, чем в более ранних работах.
У нее за спиной Питер с неохотой начал отвечать; но, словно он возвращался к прежним временам, когда они с Фрейей вместе искали ответы на вопросы, голос его постепенно обретал силу.
— Больше всего я боюсь, что это может не иметь никакого скрытого смысла. Иногда художник просто вступает в новый период. Ему становится интереснее рисовать пустой интерьер, чем интерьер с фигурой. Но в данном случае я в это не верю. Готов спорить, в ранних работах Северина была подлинной музой, творчество Рииса основывалось на ней. Она появлялась на каждой его картине, за исключением тех двух, с обнаженными фигурами, которые ты сегодня видела; я не уверен, как их расценивать. Такое впечатление, будто на них оплачиваемые натурщицы. Как бы то ни было, на всех, кроме тех двух, изображена Северина. А потом она внезапно исчезает. Что-то случилось.
— Может быть, она умерла?
— Я сразу это проверил. Безусловно, все было бы ясно, если бы датой ее смерти значился тысяча девятьсот шестой. Но это не то, что я нашел в записях. Северина пережила Виктора почти на тридцать лет.
— А ты заметил другую перемену, которая произошла в то же время?
Теперь, когда ей удалось завоевать доверие Питера, она почувствовала, как у нее чуть сильнее забилось сердце. Фрейе было приятно, что он заинтересованно сузил глаза и впервые за все это время встретился с ней взглядом, внимательно ее изучая.
— Не уверен, — медленно начал он, — если только речь не идет о чем-то таком, что ты явно не могла увидеть на репродукциях. После того как он перестал ее изображать, наблюдается незначительное послабление в стиле, словно он сбавил обороты в своем противостоянии импрессионистам; его мазки…
— Нет, это кое-что другое.
Фрейя ощутила прилив торжества. Ей действительно было что предложить.
— Я говорю о комнатных растениях.
Не отвечая, Питер полез в папку и рванул оттуда пачку фотографий. Он начал быстро раскладывать их по порядку заново, чтобы увидеть то, о чем она говорила.
— На некоторых из тех, что написаны после тысяча девятьсот шестого, либо на подоконнике, либо на одном из столов есть цветочный горшок. Но ни на одной из ранних работ этого нет.