Читать интересную книгу Жизнь и смерть сержанта Шеломова - Андрей Житков

Пока он ходил, Митя изучал фотографии на стенах. Семейные портреты — офицеры с женами и детьми на них выглядели очень серьезно и торжественно; любительские снимки — портреты на фоне моря и памятников, пикники с машинами, свадебное торжество. В улыбающемся женихе он узнал лейтенанта, отправившего его в госпиталь. «Красивая жена у лейтенанта. Ждет, волнуется. А меня, кроме матери, никто больше не ждет».

Генка принес воду, и они доели свой второй завтрак. Потом они разулись и легли на кровати поверх одеял. Генка включил стоящий на тумбочке японский приемник и стал ловить музыку.

Митя слушал разноголосое бормотание, отрывки музыкальных фраз, свист, шипение. Скоро все это стало удаляться от него, как битком набитый людьми, скользящий мимо автомобиль… его толкали локтями, наступали на ноги, на поворотах толпа наваливалась на него, и он чувствовал, как трещат кости. Одна потная бабка держалась за его куртку, а когда он стряхивал ее руку, она снова вцеплялась в него и при этом ругалась, что он хам.

Он увидел ее лицо случайно. Она повернулась, чтобы передать мелочь, и он увидел ее. Он хотел, чтобы она заметила его, но она отвернулась, и он закричал ей через весь трамвай: «Повернись!» — но она не слышала его, потому что все кругом разговаривали очень громко, да еще бабка опять вцепилась в рукав, и он стал отмахиваться от нее, как от назойливой мухи… в дверь стучали. Митя соскочил с кровати. На тумбочке надрывался джазом приемник, а Генка, свернувшись калачиком на капитанской кровати, громко сопел.

Он тряхнул Генку, выключил приемник и намеренно долго возился с ключом, делая вид, что никак не может открыть: «Сейчас, сейчас!» — пока Генка не привел койки в порядок.

Лейтенант ввалился в комнату весь серый от пыли, с огромным пластиковым пакетом в руках и автоматом под мышкой. Он споткнулся о край ковра и растянулся на нем, выпустив из рук пакет, из которого выкатились ярко-рыжие мандарины. Сам подняться лейтенант уже не смог. Митя положил руку лейтенанта себе на плечо и, обхватив его, стал приподнимать. Лейтенант бессмысленно уставился на Митю и внятно произнес: «Положи!» Митя, не обращая внимания на просьбу лейтенанта, потянул его вверх. Лейтенант оказался очень тяжелым. «Помоги, не видишь, что ли!» — крикнул он Генке, собиравшему с ковра мандарины: два в пакет, один в карман, два в пакет, один в карман.

Они перетащили лейтенанта на кровать. Он открыл один глаз и сказал, делая между словами долгие паузы: «У меня большое… счастье». После этой фразы глаз лейтенанта закрылся, и голова скатилась с подушки не хуже мандарина.

Дообеденный отдых на кроватях закончился слишком быстро. Они, разочарованные и злые, поплелись в санчасть, где их наверняка поджидал Коля.

Митя отдал капитану ключи и объяснил, что пришел совершенно пьяный лейтенант и помешал закончить уборку. Начмед рассмеялся: «У него сын родился — можно. Кстати, — начальник провел Митю в кабинет и закрыл дверь. — Язык за зубами держать умеешь?» Митя кивнул. «Надо лейтенанту праздник устроить. А без этого дела, — капитан щелкнул пальцем по горлу, — сам понимаешь, праздник — не праздник. Посиди ночью на аппарате, а днем я прикажу, чтобы тебя не трогали. Делать там ничего не надо. Следи только, чтобы грелось да капало».

Митя раздулся от гордости. Дело было поручено тайное, и ненадежному человеку капитан бы его не доверил. Да, может, еще удастся хлебнуть глоточек-другой.

На вопрос Генки, о чем говорили, Митя только пожал плечами:

— Так, ни о чем. Пытал, кто мне губу расквасил.

— Не раскололся?

— Не-а.

— Правильно, а то я заложников не люблю, — и Генка скорчил гримасу презрения.

Митя не знал, почему соврал, все равно, рано или поздно, вся санчасть узнает, как он сюда попал, и отношение к нему изменится. «Хотя куда уж больше! Только и работаешь, поболеть некогда. Генка вон как настроен. Сам небось тоже заложил, поэтому и попал в санчасть. Капитан его специально держит — в дивизию не везет». Митя пристально посмотрел в Генкины глаза. «Петушишься, потому что сам измазался», но вслух сказал:

— Пойдем за склад мандарины есть.

Они спрятались за одной из бетонных опор строящегося склада и принялись за мандарины. Брызжущий из долек сок приятно щекотал нёбо. Митя даже зажмурился от удовольствия. Он ел не торопясь, смакуя каждую дольку.

Генка опять жадничал и засовывал мандарины в рот целиком. Митя завелся:

— Не веди себя как сволочь! — Генка на секунду замер с полным ртом, а потом быстро-быстро задвигал челюстями.

— Я мандарины очень люблю.

— Я тоже.

— Да подавитесь вы все! — Генка с яростью выплюнул остатки мандарина. — Это я сам такой скотиной стал? Меня старики за два месяца таким сделали. Я, кроме куска хлеба и ополосков, ничего больше не ел, а только смотрел, как эти гладкие скотины жрут мою порцайку белого хлеба и масла, как потягивают из банок сгущенку, тратят мои деньги и ржут над нами, как последние…. — Генка задохнулся, ища слово посильнее.

— О-о-о, какой горячий! — Коля возник так неожиданно, что Митя вздрогнул. — Я понял, что вы тут кушаете ворованные мандарины и ругаете стариков, пока другие за вас работают.

Оправдываться было бесполезно. Коля выгреб из Генкиных карманов оставшиеся мандарины и дал ему пинок:

— Вперед! Я вам устрою разборку! — У Мити карманы были пусты, и он получил удар в живот.

Вкалывали они до самого ужина как проклятые: мыли полы, гладили белье, таскали воду в баню. Стоило присесть, как тут же появлялся Коля, начинал кричать и работать кулаками. Митя надеялся только на то, что после ужина придет капитан и заберет «на дело».

Капитан действительно пришел. Но дальнейшее Митю огорчило. Начмед приказал Коле наладить в каптерке аппарат, посадить туда Митю, закрыть на ключ, а ключ занести ему в комнату.

Коля подозрительно посмотрел на Митю. «Нашли кому доверять! Он у вас мандарины ворует, а вы ему такое дело!» — он с сомнением покрутил головой.

Начмед словно не заметил Колиных слов, только погрозил Мите пальцем: «Смотри, хоть каплю выпьешь, в пять минут выпишу в роту».

Коля тщательно подоткнул черную штору на окне, быстро наладил самогонный аппарат и, предупредив: «Чтобы надоил литровую банку к моему приходу», — пошел в кино.

Митя посидел на корточках у аппарата в ожидании, когда закапает в подставленную банку, несколько раз прошелся из угла в угол, лег на пол; из-под двери приятно тянуло холодком.

Мерно разбивающиеся о дно банки капли в тишине уснувшей санчасти сначала раздражали его, но потом он перестал их замечать и почувствовал, что погружается в мягкую полудрему.

Даже не верилось: прошел почти год, и самое тяжелое должно вот-вот кончиться, но Шафаров еще полгода не даст житья. Если бы устроиться на склад или в штаб! Работать бы себе хоть целые сутки, но зато без измывательств.

Опять эта девчонка приснилась. И лицо знакомое, и ни на кого не похожа. Надо матери письмо написать.

Митя повернулся на бок и услышал, как бьется сердце.

Накапала треть банки. Ему вдруг нестерпимо захотелось попробовать прозрачной пахнущей жидкости, хоть каплю! Перебороть себя он не смог и, схватив банку, сделал два больших глотка, потом откопал в кармане окурок и прикурил от ярко пылающей спирали.

В голову мгновенно ударил горячий хмель. Он опустился на пол и закрыл глаза. Электрический свет назойливо лез сквозь веки, но он перестал обращать на него внимание, и в мозгу ярко высветилась мигающим неоном, как «Булочная-кондитерская» на первом этаже их дома, надпись «Дембель-83», а потом поплыли знакомые, пахнущие домом комнаты, лопнувшая обивка дивана, капающий кран на кухне, дверь с исцарапанным кошкой дерматином. Митя с силой заставил себя открыть глаза. «К черту! Еще целый год!»

Пришел Коля, побарабанил пальцами: «Эй, не спишь? Налей во флягу граммов двести». Он просунул в щель под дверью плоскую самодельную фляжку. «Не могу, сам слышал, что капитан сказал», — Митя вытолкнул флягу назад. Коля пнул ногой в дверь: «Ты у меня выйдешь отсюда утром и умрешь, — он снова запихнул флягу в каптерку. — Налей, я сказал!» Митя вытолкнуть флягу во второй раз не решился и только пробормотал: «Тут еще не накапало». — «Накапает. Ночь длинная. Отливай скорей». Митя вздохнул и повиновался.

Капитан сдержал слово. После завтрака Митя отбился и спал до двух часов, никто его не тревожил. Сквозь сон он слышал, как мимо шоркались чижики и вслух завидовали ему.

Митя хотел продолжить свой заслуженный отдых и после обеда, но не тут-то было: офицеры ушли праздновать, и Коля тут же принялся «наводить порядок». Молодые засуетились, подгоняемые окриками и подзатыльниками.

Видя, что посачковать больше не удастся, Митя отпросился якобы в туалет, а сам уселся за баней и спокойно, никуда не торопясь, покурил.