Моисей горько вздохнул — неделя, десять дней. А есть всего пять. На то, чтобы вывести рабов, а не только отыскать Мариам! Второй раз за сегодняшнее утро он терпел неудачу!
* * *
Оставалась последняя ниточка. Оборвись она, и у Моисея не было бы иного выбора, кроме как отказаться от безумной затеи. Или выйти на центральную площадь и спрашивать каждого встречного, не знакома ли Мариам из еврейских рабов. Моисей жестко усмехнулся — пока оставались разумные варианты, следовало использовать их до конца.
В руках он сжимал кусок папируса — последнюю услугу почтительного писца, желавшего помочь высокому гостю. С выведенными именами и адресами всех родственников Бакенхонсу, проживавших в Уасете. Оставался шанс, что Мариам не продали — и тогда она служила кому-то из них.
После того, как хозяева по первым двум адресам из списка не очень любезно выпроводили Моисея, не желая рассказывать ничего лишнего любопытному незнакомцу, он решил поменять тактику. Далее Моисей пользовался проверенным методом: найдя указанный дом, ждал появления одного из местных рабов и от того получал ответы на вопросы.
Моисею, наконец, повезло, когда в длинном списке оставалось всего три непроверенных адреса.
Встреченный молодой раб, после упоминания о Мариам, почему-то остановился и подозрительно уставился на Моисея. Крупная голова неуклюже покачивалась на тонкой шее, венчавшей невысокое тело, отчего юноша напоминал богиню Хатгор, поддевшую рогами солнце. Курчавые волосы торчали непослушными вихрами во все стороны так, что голова казалась еще больше. И хотя парень изо всех сил старался выглядеть старше, крупные прыщи на щеках свидетельствовали, что ему вряд ли больше двадцати лет. Заметив оценивающий взгляд Моисея, юноша расправил плечи и еще сильнее вытянул шею.
— А зачем она тебе? — такого непочтения Моисей уже долго не встречал у рабов. От неожиданности он даже не нашелся, что сразу ответить.
Раб продолжал напряженно всматриваться в лицо Моисею, будто вспоминая что-то важное.
— Повернись, чтобы я видел твой профиль, — вдруг скомандовал дерзкий юноша.
Моисею стало смешно — раб, отдающий приказания господину! Но возникло предчувствие, что на этот раз удача рядом, и Моисею совсем не хотелось ее вспугнуть. Поэтому, спрятав внутреннюю улыбку, он с серьезным видом повернулся к рабу боком.
Тот еще с полминуты пристально глядел на Моисея, а потом удовлетворенно кивнул.
— Вроде, так. Ты ведь — Моисей, да? А я — Аарон, — в голосе раба по-прежнему не было и тени почтения.
Моисей почувствовал, как вспыхивает весь изнутри — Аарон, кажется, именно так звали младшего брата Мариам! В свое время она частенько рассказывала о непоседливом и независимом юноше, доставлявшем множество хлопот. А если это так, то Мариам где-то здесь!
— Значит, ты знаешь, где находится твоя сестра? Вы, как и раньше, живете вместе?
Во взгляде юноши впервые промелькнуло удивление.
— Она тебе обо мне рассказывала? Интересно, а я думал вы ни о чем, кроме своей любви, не были способны говорить. Ладно, пошли за мной. Проведу тебя, так и быть.
Шли молча. На языке у Моисея вертелись тысячи вопросов, но, немного подумав, он решил оставить их при себе. О чем спрашивать? Изменилась ли Мариам? Аарон все равно толком не скажет, а он скоро сам увидит. Помнит ли она его? Ясно, что помнит, если даже ее брат Моисея узнал. Как живется им? На такой вопрос обычно отвечают вежливым «хорошо».
И все же, когда внутренним чувством Моисей ощутил: все — почти пришли, он не выдержал и прервал молчание:
— Аарон, скажи, а зачем тебе был мой профиль?
— Чтобы убедиться, что ты — Моисей. Я ведь всего раз вас вместе с Мариам видел — когда вы за гранатовым деревом целовались. И тогда сумел только со стороны тебя рассмотреть.
Уже перед самым домом Аарон задумчиво добавил:
— Интересно, а она в обморок грохнется или нет?..
* * *
Женщина стояла спиной, но Моисей все равно понял — она. Дрожь пробежала по телу, и каждый волосок встал дыбом. Моисей осторожно приблизился. И в этот момент Мариам обернулась.
(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-390', c: 4, b: 390})
Словно во сне, где все происходит в тысячи раз медленнее, чем в реальной жизни. Моисей смотрел на собранные в пучок волосы на затылке, на рано поседевшие виски, на морщины вокруг глаз, на высушенную жарким солнцем кожу. А в ответ глядели два живых черных глаза — до боли знакомых и родных. Моисей вдруг отчетливо понял, что внутренний мир не лгал. Мариам действительно постарела.
Его первая любовь сделала шаг вперед, покачнулась (сзади раздался возбужденный выдох Аарона), но, опершись о стену, устояла на непослушных ногах. По-прежнему не отрывая взора от темных глаз, Моисей спешно подхватил Мариам на руки.
— Ты вернулся?.. Как и обещал… Моисей, ты пришел за мной… Столько лет я ждала. Все вокруг смеялись, утверждали, что ты меня давным-давно позабыл. Но я ждала и верила… И ты пришел. Моисей!
Голос Мариам звучал так слабо и так щемяще знакомо. Моисей нежно гладил длинные волосы, что еще десять лет назад блестели ночной чернотой, а теперь во всю расчерчивались седыми прядями. Мариам тяжело дышала, не отрываясь от него, словно не желая выпускать вновь обретенное счастье.
Что ей сказать? Как объяснить, что старой любви больше нет? Что его ждут в далекой стране жена и сын? И он ни за что не вернулся бы в Египет, не воскреси Рамсес кровавый Завет Аменемхата? Как лишить Мариам последней надежды?
Моисей не находил нужных слов. Все, что повторял по несколько раз на день последние две недели, вдруг испарилось и показалось таким мелким и несущественным. Он еще раз вздохнул и, чуть-чуть отстранившись, взял лицо Мариам в ладони. Оставалось говорить только правду. Или ту ее часть, которую Мариам была готова воспринять.
— Мариам, возлюбленная моя. Я здесь из-за тебя и из-за всех еврейских людей. Все эти годы я думал над твоими последними словами. Что ты не можешь покинуть страну без отца и матери, без брата и остальных родных. И я пришел исполнить данное обещание. Вывести вас из рабства, дать свободу всему еврейскому народу.
Мариам недоуменно смотрела на него. Не этих слов ожидала она услышать после долгой разлуки. Но Моисей очень нуждался в ее помощи. Без этого план, как предотвратить кровавую бойню, не имел никаких шансов на успех. Моисей еще раз заглянул в бездонные глаза и решил повременить со всей правдой. Он нежно обнял Мариам и произнес:
— У нас еще будет время обо всем поговорить, но сейчас нужно спешить. Фараон дал всего пять дней, чтобы убедить всех евреев покинуть Египет и обрести свободу в дальних странах. Мне нужна твоя помощь. Я ведь могу на тебя рассчитывать?
Мариам опять задрожала и еще теснее прижалась к Моисею. Казалось, она ничего не воспринимает. Но маленький кивок подтвердил, что, не смотря на потрясение от неожиданной встречи, Мариам услышала слова Моисея…
* * *
Облизав пересохшие губы, Моисей сделал шаг вперед. Три десятка пар глаз из рода Рувима пристально следили за каждым вздохом.
Мариам на самом деле помогла. Она сумела договориться с патриархами одного из древних родов и организовать вечером встречу Моисея со старейшинами и членами совета Рувимова колена. Собрание проходило на краю города, на постоянно засыпаемом песком поле, где одиноко высился, перекошенный жертвенный алтарь. Дабы не допустить религиозных бунтов, фараон давал время от времени разрешения иноземцам на справление их обрядов. По египетским законам на таких собраниях должен был присутствовать и кто-то из верховных египетских жрецов — для предотвращения наведения порчи на Египет, насылания проклятий на фараона и просто подготовки заговоров против существующей власти. Когда-то давно наблюдение за иноземными жертвоприношениями считалось почетной обязанностью и входило в курс обучения высших египетских жрецов. Но в последнее время, то ли у жрецов забот прибавилось, то ли просто лень было каждый день на край города таскаться — то с ливийцами, то с нубийцами, то с израильтянами — потому кроме Моисея и рабов никого у алтаря не было.