Читать интересную книгу Последний континент - Терри Пратчетт

С кенгуру была та же история. Всё на месте — и остроконечные уши, и характерные кенгуриные рыла, но, закончив партию в дротики, парочка перебралась к стойке и снова принялась потягивать свое жидкое, странное пиво. На одном из кенгуру была надета засаленная жилетка с едва различимой под слоем грязи надписью на спине: «Саленое Сенцо — Твая Ржаная Радость!»

Одним словом, Ринсвинда не покидало ощущение, что он смотрит вовсе не на животных. Он глотнул еще пива.

Но обсуждать данный вопрос с Крокодилом по прозвищу Ганди не стоило. С философской точки зрения было бы не совсем верно привлекать внимание крокодила к тому факту, что в его заведении пьет пиво пара самых настоящих кенгуру.

— Иффо круфечку? — подал голос Ганди.

— Да, пожалуй, — отозвался Ринсвинд.

Он перевел взгляд на пивной насос, на котором висела табличка с улыбающимся во всю пасть кенгуру и подписью «Пиво Ру».

Ринсвинд повернулся к облезлому плакату на стене. «Пиво Ру» рекламировалось и там. На плакате был изображен все тот же кенгуру в обнимку со все тем же пивом, ухмыляющийся все той же ухмылкой знатока.

И этот кенгуру выглядел очень знакомо…

— Не могу не затемнить… — Сделав паузу, Ринсвинд предпринял еще одну попытку. — Не могу не ЗАМЕТИТЬ, — продолжил он, — что некоторые из трактиррропосетитетеллей отличаются от остальных поситететелей..

— Ага. Пофледнее время фтарина Пуфтобрех Джо что-то рафполнел, — ответил Ганди, невозмутимо полируя бокал.

Ринсвинд опустил голову.

— А чччи этта ноги?

— Друг, ф тобой вфе в порядке?

— Наверна, мення апять кто-тта уккусил.

Внезапно Ринсвинд ощутил острую потребность выйти.

— Фадний двор — туда, — подсказал Ганди.

— Каждой зззаднице — ззззадний двор. — Качаясь, Ринсвинд поднялся со стула. — Ха-ха-ха…

И врезался в железный столб, который сгреб его за шиворот и слегка оторвал от пола, оставив качаться в воздухе. Взгляд Ринсвинда, проследовав вдоль толстенной руки, уперся в чью-то большую, красную от гнева рожу, на которой отчетливо читалось: пиво, булькающее внутри хозяина рожи, жаждет битвы, а тело, собственно, и не возражает.

Но пиво внутри Ринсвинда жаждало несколько иного. Оно настойчиво просилось наружу.

В подобные минуты за человека говорит пиво.

— Слыш, й-йа тут тебя слышал. Ты, господинчик, откуда бушь? — спросило пиво великана-собеседника.

— Из Анк-М'рпорка…

Ну как соврешь хорошему человеку?

В трактире мигом воцарилась мертвая тишина.

— И после ты имеш наглость являться сюда? По-твому, мы тут только и могем, шо напиваться в соску да мутузить друг друга? И чем тя не устраиват, как мы тут трындим?

— Будь спок… — умиротворяюще пробулькало Ринсвиндово пиво.

Резким рывком великан притянул волшебника к себе. Никогда в жизни Ринсвинду не доводилось видеть такой носище.

— Ты ж, небось, даже не знашь, мы тут такие вина гоним — закачаться! Вот наш шардонне. Он высококачествованный и умеренноценный, не говоря о богатом, уссыщенном букете, гарантированным выноградниками, растущими исключительно в Ржавой долине. Истинная наслада для знатоков, и вообще… ТЫ, ГАД ПОЛЗУЧИЙ!

— Я слушаю, слушаю! Эй, трактирщик, пинту шардонне!

— Что, приссал?

— Честно говоря, уже да…

— Эй, как насчет того, штоб поставить мого дружка обратно? — раздался чей-то голос.

На пороге трактира стоял Безумный. В зале возникла краткая возня. Все, кто мог, быстренько убирались с дороги.

— А, коротыш, ты, гля, тоже нарываться?

Ринсвинда уронили на пол. Великан, сжимая кулаки, повернулся к гному.

— Никогда не нарывался. Это обычно на меня нарываются. — Безумный обнажил нож. — Нучо, Уолли, ты оставишь мого дружка в покое?

— И это ты называть ножом? — Великан выхватил из-за пояса острый предмет, который, сжимай его рука нормального человека, вполне сошел бы за меч. — А вот что Я называю ножом!

Безумный бросил на великана внимательный взгляд, после чего его рука стремительно нырнула за спину и тут же появилась вновь.

— Да ну? Будь спок. А вот это, — сказал он, — я называю арбалетом.

— Итак, это бревно, — констатировал Чудакулли, инспектирующий работу комитета по строительству лодки.

— Не просто бревно, а… — начал было декан.

— О, вижу, вы даже приделали мачту и привязали к ней купальный халат казначея. И все равно, декан, это бревно. Снизу корни, а по бокам остатки веток. Вы даже не удосужились выдолбить углубление, в котором можно было бы сидеть. Следовательно, это бревно.

— Мы трудились не покладая рук, — буркнул главный философ.

— И оно ПЛАВАЕТ, — указал декан.

— Точнее сказать, болтается на поверхности, — доправил Чудакулли. — И что, предполагается, мы все на этом поплывем?

— Это одноместный вариант, — ответил декан. — Мы решили, сначала надо испытать его, а если все пройдет благополучно, то мы соединим много таких бревен вместе и получится…

— Что-то вроде плота?

— Можно назвать и так, — с видимой неохотой признал декан. Он бы предпочел более динамичное название. — Но мы ведь только начали… Сам понимаешь, нужно время.

Аркканцлер кивнул. Признаться честно, он был слегка впечатлен. Роду человеческому, чтобы построить нечто подобное, потребовалось несколько сотен лет, тогда как волшебники проделали тот же путь всего за один день. Такими темпами ко вторнику они изобретут каяк.

— И кто будет испытывать? — спросил он.

— Мы решили, что на данный стадии программы стоит привлечь к ней казначея.

— Он что, вызвался добровольцем?

— Пока нет, но мы в него верим.

Тем временем ничего не подозревающий и вполне довольный жизнью казначей от нечего делать бродил по кишащим насекомыми джунглям.

Следует отдать ему должное, на свой счет казначей никогда не обольщался и первым признал бы, что является не самым психически уравновешенным человеком в мире. Однако, если бы его назвали, к примеру, чайным ситечком, он тоже не стал бы спорить.

Хотя его безумие было, так сказать, исключительно внешним. В детстве он не слишком интересовался всякой магией, зато прекрасно считал, а даже такому заведению, как Незримый Университет, нужен человек, способный сложить два и два. Запершись в своей комнатушке, казначей мирно существовал на протяжении долгих лет, складывая себе и умножая, в то время как за дверью его кабинета вовсю вычитали и делили.

Все это происходило в те насыщенные и волнительные времена, когда убийство конкурента было наиболее предпочтительным и вполне законным средством продвижения по служебной лестнице. Но, как уже говорилось, казначея это никоим боком не затронуло, поскольку на его должность никто не претендовал.

А затем аркканцлером стал Наверн Чудакулли, который зарекомендовал себя абсолютно неубиваемым и тем самым положил конец вековым традициям. И постепенно все старшие волшебники подстроились под него — в противном случае он сразу начинал орать, — а кроме того, после стольких проведенных в убийственном режиме лет приятно было вкушать еду, не оглядываясь с подозрением на соседа: а не лишился ли он вдруг аппетита? — и отрадно было, просыпаясь, знать, что форма твоего тела по сравнению со вчерашней ничуть не изменилась, разве что добавилось немного жирку.

Зато у казначеевых ног словно бы разверзлась адская преисподняя. Буквально все в Наверне Чудакулли действовало ему на нервы. Если бы люди были едой, то казначей был бы яйцом в мешочек, а Наверн Чудакулли — жирным пудингом с чесночной подливой. Его голос можно было услышать из любого уголка Университета — и аркканцлер вовсе не орал: он так говорил. Он не ходил, а топал. Вечно терял важные документы, а потом заявлял, будто бы в глаза их не видел. Чтобы разогнать скуку, палил из арбалета в стенку. Чудакулли был агрессивно жизнерадостен. Никогда не болея сам, он считал, что и другие тоже не болеют, а ленятся. И, будучи напрочь лишенным всякого чувства юмора, он любил пошутить.

Как ни странно, последнее очень задевало казначея, который тоже не мог похвастаться чувством юмора. Чем отчасти и гордился. Он не принадлежал к числу любителей посмеяться, но, будучи человеком логико-механистической профессии, вполне представлял себе внутреннее устройство шутки. Чудакулли же шутил, как лягушка пишет годовые отчеты. Дебет с кредитом никогда не сходились.

В итоге казначей решил переселиться из Университета. В метафизическом смысле этого слова. Куда удобнее жить внутри собственной головы, где клубятся приятные облака и благоухают красивые цветы. И все равно что-то, должно быть, просачивалось из внешнего мира. Во время своей прогулки по джунглям, завидев муравья, казначей стрелой бросался вперед и начинал яростно прыгать на несчастном насекомом, по-видимому надеясь, что между муравьем и Наверном Чудакулли все же существует хоть и невообразимо далекая, но реальная связь.