– Слава Богу, – сказал я, – что у вас не хватило сдержанности. А вообще – неужели все это так важно? Конечно, вы привлекли к нему ненужное внимание, и нам пришлось помучиться, но особой беды не случилось.
Чокки со мной не согласился. Впервые он почувствовал, что ничего не выйдет, когда Мэтью говорил с Лендисом.
– Он ему слишком много сказал. Только тогда я понял, как много я сам сказал Мэтью, и понадеялся, что Лендис достаточно глуп, чтобы счесть это ребячьей фантазией.
Но Лендис был неглуп. Он очень заинтересовался, рассказал все Торби, и тот заинтересовался тоже.
– Сэр Уильям загипнотизировал Мэтью, – продолжал Чокки, – но не меня. Я слышал все ушами Мэтью и видел его глазами. Сперва сэра Уильяма просто занимали ответы. Потом он насторожился. Он стал спрашивать с подвохом. Он делал вид, что Мэтью говорил ему то, чего тот не говорил. Пытался сбить его, чтоб Мэтью солгал. Когда ловушки не сработали, он остановил пластинку и несколько минут внимательно смотрел на Мэтью. Он волновался все больше, ему становилось все труднее. Когда он наливал себе что-то из бутылки, рука у него дрожала. Он выпивал и снова смотрел на Мэтью недоверчиво и удивленно. Потом решительно поставил стакан, подтянулся и стал действовать холодно и методично. Взял новую пластинку, блокнот, карандаш, закрыл глаза, чтоб сосредоточиться. И тут-то начался настоящий допрос.
Голос на минуту прервался.
– Тогда я понял, что плохи мои дела: работать с Мэтью дальше бесполезно и опасно. Я понял, что должен его бросить, а ему это будет тяжело. Я жалел его, но я знал, что он должен поверить в мой уход. Поверить, что мне надо уйти и я не вернусь.
– Я не совсем понял.
– Мне стало ясно, что сэр Уильям воспользуется своим открытием, сам или с помощью других, – а потом уж пойдет и пойдет… Так и вышло. Мэтью украли. Ему делали разные уколы. И он говорил…
Они его высосали. Каждая моя фраза, каждое мое слово попало на их пленку. И его печаль, и мой уход. Это было достаточно трогательно, чтоб убедить их в моем существовании. Да и не мог он лгать после их уколов…
Они были ничего, неплохие. Не хотели ему зла. Наоборот – он был для них сокровищем, пока им не стало известно, что я ухожу. Они хотели через него узнавать то, чему я буду учить его, – узнавать об энергии, способной изменить мир.
Когда они поняли, что я ухожу, то решили отпустить его – и за ним следить. Они могут схватить его сразу, если я объявлюсь, и будут ждать моего возвращения. Я не знаю, есть ли аппарат в этой комнате; если нет – будет. Но это теперь неважно, я действительно ухожу.
Я прервал его:
– И все-таки я многого не понял. «Они» – кто бы они ни были – держали Мэтью в плену. Они узнали, что он преуспеет в физике, математике и во всем, что вам нужно. Вы ведь этого и хотели – вам нужен канал связи. Вы говорили, что вам надо научить нас использовать эту силу. Что ж, вот вам случай! Они хотят знать, вы – сообщить. А вы бежите… Ерунда какая-то.
Мы помолчали.
– Мне кажется, – ответил Мэтью-Чокки, – что вы не знаете как следует собственной планеты. Повторяю: один скажет другому – и пойдет… У вас есть промышленный шпионаж… есть королевства нефти, газа, электричества, угля, атомной энергии. У каждого свои интересы. Сколько заплатят они за информацию о том, что им угрожает? Миллион… два… три… больше? Кто-нибудь соблазнится… Какое им дело до мальчика? Что значит его жизнь? Что значит, если нужна сотня жизней? Много есть способов…
Об этом я не думал.
– Я говорю вам это потому, что за ним будут следить. Теперь это неважно, но не говорите ему без особой надобности. Неприятно знать, что за тобой следят. Я бы на вашем месте отвадил его от физики, вообще от науки, чтоб им нечего было ждать. Он учится видеть мир… становится художником. Художника они не тронут.
Помните, он не знает, о чем я говорю.
Пора прощаться.
– Вы уходите к себе?
– Нет. У меня еще есть работа здесь. Только теперь мне будет труднее. И времени уйдет больше. Придется действовать тоньше – они и за мной следят.
– Вы думаете, это все же удастся?
– Конечно. Я ведь должен. Придется работать иначе: то там, то сям, идею – одному, миг вдохновения – другому, по крупице, пока они не соберутся все вместе. Это будет нескоро. Может, не при вашей жизни. Но будет… будет.
– Пока вы не ушли, – попросил я, – скажите мне: какой вы, Чокки? Я бы лучше вас понял. Если я дам Мэтью карандаш и бумагу, можно ему нарисовать вас?
Он помолчал и решительно ответил:
– Нет.
– Нет, – повторил голос Мэтью-Чокки: – Даже мне бывает трудно поверить, что у таких, как вы, есть разум. Вы бы удивились еще больше, что разум есть у таких, как я. Нет, лучше не рисовать, – он помолчал снова. – Попрощаемся.
Я встал. Смутный утренний свет струился сквозь шторы, и я видел, что Мэтью все еще смотрит в пустоту. Я подошел было к нему. Губы его зашевелились.
– Нет, – сказал Чокки его голосом, – оставьте его. Мне нужно попрощаться и с ним.
Я ответил не сразу.
– Ладно, – сказал я наконец. – Прощайте, Чокки.
Глава 12
Мы не будили его все утро. Спустился он к ленчу совсем разбитый, но, к моей радости, спокойный. Позавтракав, он уехал куда-то на велосипеде и вернулся только к ужину – усталый и голодный. Поел и сразу поднялся к себе.
Назавтра, в воскресенье, Мэтью был почти как всегда. Мэри успокаивалась, глядя, как жадно он ест за завтраком. Полли успокоилась тоже, но что-то ее терзало. Наконец она не выдержала:
– Разве мы ничего не будем делать?
– Что именно? – спросила Мэри.
– Ну, сейчас ведь воскресенье. Можно что-нибудь делать. Вот когда Копытце украли, а он потом вернулся, в его честь устроили состязания, – с надеждой подсказала она.
– И он всех победил, да? – выговорил Мэтью, прожевывая булку с мармеладом.
– Конечно! Это ж в его честь, – радостно сообщила Полли.
– Никаких состязаний, – сказал я. – И празднеств тоже не будет. Мы с Мэтью тихо погуляем, а?
– Ладно, – сказал Мэтью.
Мы пошли по берегу реки.
– Он сказал, что уходит, – начал я.
– Да, – ответил Мэтью и вздохнул. – Теперь хоть он все объяснил как следует, а раньше было просто жутко.
Я не стал допытываться, как же он все объяснил. Мэтью снова вздохнул.
– Скучновато будет, – сказал он. – С ним я стал лучше замечать, как и что.
– А ты сам замечай. Мир у нас интересный, есть что заметить.
– Да я замечаю! То есть я теперь больше замечаю. Только скучно одному…
– А ты рисуй, тогда и другие увидят, – предложил я.
– Да, – согласился он. – Не совсем то же, а все-таки…
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});