Читать интересную книгу Дата моей смерти - Марина Юденич

Хотя мне трудно понять, что такое должны были сотворить организаторы похорон, чтобы превратить церковный обряд в шабаш? Но Егору виднее.

В этот храм я продолжала ездить и в другой, без Егора, своей жизни, потому что привыкла к нему и были у меня там свои, «намоленные» иконы, у которых теперь подолгу стояла я, и плакала, и молила о чуде.

Душа моя и сейчас рвалась туда, к этим иконам, потому что чудо, хотя совсем не так, как я представляла его себе, но все же произошло. Однако, прежде следовало выполнить волю Егора.

Одевшись поскромнее и, после некоторых колебаний, все же покрыв голову черным вдовьим платком, я вышла из дома.

Служба уже закончилась, и суровые пожилые женщины мыли пол подле алтаря, отгородив это пространство натянутой веревкой.

Однако, еще горели свечи и лампадки у икон, а на прилавке возле церковных дверей мне продали две свечи и объяснили, как надо составить записку, чтобы имя новопреставленного было помянуто во время службы..

Ступая на цыпочках, чтобы не вызвать на себя гнев суровых церковных старушек, которые отчего-то очень любят браниться и поучать бестолковых молодых прихожан в стенах храма, я поспешила добраться до амвона, чтобы поставить свечу за упокой неприкаянной души Егора. Вторую свечку я решила взять с собой на кладбище и там зажечь у могилы.

Мне повезло, и у амвона, когда я приблизилась в нему, не оказалось не души.

Множество свечей догорало на нем, теплым свечением разливаясь у подножья распятия.

Моя свеча вспыхнула, возвышаясь над ними, словно одинокая душа Егора, вырываясь из общего сонма людских душ, устремленных к Господу, воспарив надо всеми . Я попыталась произнести слова молитвы, и обратить к Господу просьбу об упокоении новопреставленного, но мысли мои были далеки от тех слов, что привычно выговаривали губы.

" Дальше.. Что будет дальше? Сейчас я поеду на кладбище, потом — домой.

А что потом? Он придет, как и первый раз, общаясь со мной из виртуального зазеркалья? Но когда? И придет ли? "

Было очень похоже, что для меня вновь начинается пытка, в жестоких тисках которой билась я все семь лет нашей жизни с Егором. Это была пытка ожиданием. Жизнь наша была устроена так, что я никогда не знала точно, когда он окажется подле меня, и окажется ли вовсе, а, оказавшись — как долго задержится.

" Живи по своему графику. Будут точки, будем пересекаться. Куда я денусь-то? " — легко отметал он слабые мои попытки избежать истязания.

И вот теперь, откуда-то из своего небытия он снова умудрился ввергнуть меня в эту огненную лаву. Я уже чувствовала, как постепенно охватывает меня горячечный ток нетерпения, я уже смотрела на часы каждые пять минут, удивляясь тому, как нестерпимо медленно ползет время.

Однажды я все же осмелилась возразить Егору, и не его очередное предложение жить в своем режиме, заметила, что живу я в единственном режиме — и это режим ожидания.

Похоже, жизнь моя снова начинала подчиняться этому варварскому, унизительному и мучительному режиму.

Так размышляла я, глядя на золотое сияние свечей у подножья распятого Христа, и мысли эти вдруг показались мне греховными, по крайней мере, под сводами храма.

Я быстро повернулась, чтобы идти прочь, но дорогу мне преградила пожилая женщина в темном, почти до пят платье и темном, туго повязанном платке. Она была явно из тех суровых старушек, что сейчас заняты были уборкой храма, и я приготовилась терпеливо выслушать грозную проповедь, так как очевидно, чем-то помешала ей или нарушила какое — ни-будь правило.

Но женщина заговорила со мной иначе.

Тихий голос ее был ласков, а глаза, устремленные на меня выражали странную смесь умиления, мольбы и жалости.

" Нищенка? " — мелькнула в голове, первая догадка, но до сознания уже начал доходить смысл того, что говорила женщина, и глупое предположение было немедленно отметено.

— Милая! — говорила мне женщина, и в голосе ее было столько мольбы и нежности, что я невольно приблизилась к ней, чтобы расслышать каждое слово.

Говорила она очень тихо и быстро, словно боясь, что не успеет сказать что-то для нее, а быть может и для меня, очень важное — Светлая, страдалица моя. Об одном хочу молить тебя, хотя не смею обращаться к тебе грешными своими устами. Не оттолкни руку, молящую тебя, не отверни свой лик, выслушай, ведь ты милосердна и светла душою — Сумасшедшая! — с ужасом понимаю я, и еще понимаю, что отделаться от нее будет не так-то просто. Нужно сделать всего несколько шагов, чтобы спуститься со ступенек, ведущих к амвону, но женщина стоит у меня на пути, и обойти ее нет никакой возможности: с обеих сторон меня подпирают узкие перильца. Остается один выход: вступить с ней в беседу и, разговаривая, постепенно двигаться к выходу. Там можно будет просто сбежать, вряд ли она погонится за мною. — Простите, — как можно мягче и спокойнее говорю я. — Вы, наверное, с кем-то меня путаете… — Но, услышав мое возражение, она впадает в сильное волнение, и обеими руками хватает мои руки, сжимая их довольно сильно — Нет, горлица моя, нет мученица, разве ж могу я спутать тебя с кем! Ты это! Как увидела я тебя на пороге храма, так сразу и открылось мне — ты это.

Я и нынче ночью, и уж сколько ночей кряду, вижу тебя, и путь, тебе уготованный. Я и в храм ходила, молила Господа, чтобы указал он мне, где искать тебя, пока не вознеслась ты в Царствие Небесное. И видишь — Господь милосерд. Он привел тебя в храм, и явил мне, чтобы могла я через тебя передать свою просьбу, а тебе поведать свое горе — Вы говорите, что видели меня во сне?

— Тебя, милая, тебя страдалица — Но почему вы называете меня страдалицей?

— Да как же, деточка моя, ведь мне про тебя все открылось И всю жизнь твою, и твои страдания явил мне Господь.

— Какие же страдания?

— Ты не веришь мне, милая. Так вот послушай, что я скажу тебе про твою судьбу…

Следующие несколько минут ( а может часов? — который уже раз за последние дни я вдруг перестаю ощущать движение времени, и будто зависаю в бесконечности, потеряв все привычные ориентиры ) я слушаю эту странную женщину в монашеском платье и темном платке, полностью скрывающем волосы, так что не возможно точно определить ее возраст, потому что лицо у женщины неопределенное: не молодое, но и не старое, бледное, почти без морщин, но словно выцветшее, лишенное жизни, потому поначалу я приняла ее за старуху.

Глаза же у нее совсем не старческие, но очень странные: пугающие, но и притягивающие одновременно. Светлые до белизны, прозрачные глаза ее, неподвижно устремлены на меня, и постепенно мне начинает казаться, что взгляд их проникает все глубже в мое сознание, и нет для нее более тайн в моей душе.

Я уже далека от мысли считать ее сумасшедшей, потому что молитвенной совей скороговоркой, она пересказывает мне всю мою минувшую жизнь, и называет меня, перечисляя все нанесенные Егором обиды, страдалицей и мученицей.

Ей известно про мои грешные мысли добровольно покинуть это мир, но и за них она не осуждает меня, а жалеет, утверждая при этом, что и Господь давно простил мне этот грех.

Я слушаю ее как завороженная, не в силах отвести глаз от ее прозрачного взгляда, пронзающего меня насквозь, и вдруг понимаю, что эту женщину я уже видела однажды. Только тогда она была в другом одеянии, и не было на голове у нее этого черного вдовьего платка, а потому так запомнились мне ее волосы, струящиеся вдоль плеч. И глаза запомнились, их она не скрыла от меня и сейчас — прозрачные глаза святой или восставшей из могилы, неживые, страшные и прекрасные одновременно глаза.

Я отчетливо вижу теперь, что это та самая женщина, что была на рекламной фотографии, так напугавшей меня недавно.

Но теперь, несмотря на всю дикость происходящего, я отчего-то ее не боюсь, более того, мне безумно интересно знать, что собирается она поведать мне дальше, и уже я сама тороплю ее вопросом — Хорошо, хорошо я вам верю, вы видели меня во сне, и вам открылась вся моя жизнь, но о чем вы хотите просить меня, ведь вы же знаете, как я беспомощна и одинока сейчас?

— Нет, деточка, Господь не оставил тебя и уже воздает тебе за твои страдания. Разве не явилась тебе душа твоего возлюбленного, в раскаянии и любви?

— Да, но я совсем не уверена была, что все это — не мой бред — Что ты, милая! Не сомневаться ты сейчас должна, а радоваться и благодарить Господа за его небывалую милость. Ведь душа того, кто так жестоко обидел тебя не найдет упокоения, пока не получит твоего прощения и не воссоединиться с твоей душой. И обе души ваши, познавшие многие печали и горе, воссоединившись в Царствии Небесном, обретут вечный покой и вечное счастье. Разве не чудо творит для тебя Господь?

— Но ведь души наши могут воссоединиться только после моей смерти?

— Воистину так — Но ведь я еще жива, как же может это произойти?

— В том, деточка моя, и благодать Божья, и испытание, ниспосланное тебе Всевышним. Сказано им, что душа твоего возлюбленного не обретет покоя, и, бестелесная, обречена скитаться в этом мире, пока не получит она твоего прощения и не пожелаешь ты, чтобы души ваши воссоединились. Все отдает Господь в твои руки, деточка моя, все. И в том великая милость, но и великое испытание.