Задумчиво глядя вслед ушедшим, она подумала, что, пожалуй, этого капитана не так-то просто огорчить. Эта самоуверенность…
Было в нем еще что-то такое, чего сразу она не могла объяснить. Сказать, что он хорошо знает, чего хочет от жизни, – значит, сказать не все; точнее было бы так – приняв решение, он выполняет его неуклонно. Упрямый, видно, товарищ…
Вряд ли все это она осознала в тот вечер; просто интуитивно почувствовала наличие в нем тех черт, которые отсутствовали у нее самой; но в одном она не сомневалась – в этом человеке ощущалась сильная воля, привычка навязывать ее другим, и отсюда эта всепобеждающая самоуверенность. А на его фразу «недавно тоже был отверженным» она как-то не обратила тогда внимания.
На следующий день Тамара Лескова пошла под вечер на пляж и вернулась оттуда довольно поздно. Проходя мимо Марии, она небрежно бросила: «Купалась с твоим капитаном. Все выспрашивал о тебе: кто такая, откуда, замужем ли». Мария вопросительно на нее посмотрела, но Тамара ее успокоила: «Не бойся, сказала, что не замужем», – и пошла к себе в комнату. «Больно надо», – бросила ей вслед Мария, но Тамара ее уже не слышала.
Утром Мария вновь увидела капитана. Он появился в амбулатории сумрачный, одетый в летный кожаный реглан. Мария сразу догадалась, что у него температура, но вида не подала и, раздав всем в очереди к врачу градусники, как положено по инструкции, занялась оформлением документов на больных.
Она делала вид, что очень занята, чувствуя, что капитан ее упорно рассматривает. Когда она невольно поднимала голову, он сразу же отводил свой взгляд. Стоило ей только заняться делом, как он опять принимался за свое. Так пролетели пять минут, пока не пришла пора проверять градусники. Мария бегло взглянула – температура под сорок. Нахмурив брови, она строго объявила: «Товарищ капитан! У вас высокая температура, вам необходимо лечь в лазарет».
Он и не сопротивлялся. Без лишних слов она провела его в палату, где лежал еще один летчик с острым приступом малярии. Через полчаса появился дежурный врач, осмотрел больного и выписал лекарства от простуды. «Хорошо вчера покупались, товарищ капитан, – чуть не сорвалось с языка у Марии, но она вовремя спохватилась: – Забыли, что вода уже холодная. Подвело вас любопытство».
Она не хотела себе в этом признаваться, но мысль, что он лежит в лазарете через стенку от нее и что при первом же желании она может его увидеть, была ей приятна.
6
…Д-р-р, – затарахтели пули по фюзеляжу и крылу. Мотор стал давать перебои. «Дотяну ли до своих, или придется садиться здесь, у Орехова? – тревожно бьется мысль. – Сейчас, сволочи, будут добивать. Сделают очередной заход и будут по очереди расстреливать мой дымящий, теряющий скорость «Миг»… Нет, сдаваться нельзя… Опущусь ниже на сиденье, чтобы меня совсем закрыла бронеспинка и, уклоняясь от их атак, попытаюсь тянуть… Ага, понял… Они для пристрелки сначала выпускают длинную очередь из пулемета. Вот она: пули застучали по бронеспинке, считаю – одна, две секунды – теперь уклон влево. Точно – трасса от снарядов прошла мимо. Теперь надо ждать нового захода… Вот они опять вышли на дистанцию прицельной стрельбы – теперь уклон вправо… Они опять промазали… Нет, эти не оставят меня, пока не увидят мой самолет на земле.
…Проскочил Орехов… Кругом пустынно, никого не видно… Значит, передний край уже близко… Точно, вот знакомая будка путевого обходчика, на лужайке девочка пасет корову…
Сильный удар по машине… Черт, проморгал-таки очередной их заход, увлекся поисками ориентиров… Теперь в машину попал снаряд… отказало управление…
С грохотом пронесся, мелькнув закопченным пузом, «мессер»…Все, падаю… Что-то трещит и ломается под машиной… Удар головой о приборную доску… Не снял очки… Глаза?!»
От собственного стона он проснулся. Некоторое время сонно соображал, где находится. Потом мысли стали более связными, в голове прояснилось. Происшествие под Ореховом который раз преследует его во сне. Но разбудил его какой-то звук. Возможно, ветер? Вечером было тихо, наверное, он поднялся ближе к ночи, и теперь за окном вздыхали раскачивающиеся платаны, а его порывы заставляли тонко звенеть стекла в окне.
Голова болела, во рту пересохло, в ушах стоял тихий, настойчивый звон. Покрышкин окончательно проснулся и тихо лежал на спине, устало прикрыв веки. «Где я?» – никак не мог он сообразить. Потом, почувствовав запах йодоформа и карболки, вспомнил, что лежит в маленькой комнате лазарета, куда его поместила утром эта белокурая медсестра.
Мысли вернулись ко вчерашнему – им сообщили, что они будут осваивать американский истребитель, который поступает в страну из Ирана по ленд-лизу. Сколько будет длиться это переучивание, никто не знает. Очевидно, несколько месяцев. Ведь надо не только освоить новую материальную часть, не только в совершенстве овладеть пилотированием этой «аэрокобры», но и найти новые методы применения ее в бою. Новый самолет – новая тактика.
Как и все летчики, Саша не забывал о своих неудачах. Да и как их забудешь, если они не оставляют тебя даже во сне. А когда просыпаешься, чувствуешь, как они сидят в твоей душе глубокой занозой. Избавиться от них можно только одним способом – он знал это по опыту – нужно честно признаться перед самим собой, где ты был не прав, где допустил ошибку, где не так сманеврировал и за это поплатился.
Сейчас, лежа на больничной койке, в тишине, когда его сосед, старший лейтенант, затихал после очередного приступа малярии, он вспоминал свои ошибки, потом своих геройски погибших однополчан – Атрашкевича, Соколова, Дьяченко, Селивестрова, Никитина. Вспомнил, как погиб Семен Овчинников, адъютант его эскадрильи, которого перед войной он учил летать на «Миге» и который нередко тогда спорил с ним, не желая идти на перегрузки, предпочитая соблюдать инструкции. Овчинников был сбит в первом же бою при выписывании своих плавных виражей.
Потери на войне неизбежны – это старая истина. К тому же у немцев больше самолетов. Но, может, причина наших потерь не только в этом. Может, причина в недостаточной организованности во время воздушных боев, в увлечении личными успехами? Было, конечно, и это. Но все ли объясняется только этими причинами? – не раз спрашивал он себя…
Все это были составные части общего явления, к которому он подступался уже не раз, то с одной, то с другой стороны, но все никак не мог постигнуть его в целом.
Взять хотя бы полеты на «мессершмиттах» в группе генерала Науменко. Оказалось, что «мессер» совсем не превосходит наш «Як» в маневрировании, а по некоторым показателям – даже уступает ему. Тогда почему же немцы с такой бешеной скоростью начинают атаку, почему они с таким ревом и свистом пикируют на наши аэродромы, успевая удрать на высоту прежде, чем опомнятся наши зенитчики?
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});