вы, наверное, знаете, детектив, железные протоколы и бесконечные списки ожидания регулируют трансплантацию печени в США, настолько, что, когда Винни впервые рассказала мне о Боссе Маке, я сказала, что ему лучше остаться в Китае, где, как я узнала от Оли, имелось сколько угодно донорской печени – если верить слухам, это была печень приговорённых к смертной казни политических заключенных. Но Винни объяснила, что, как и все богатые люди в Китае, Босс Мак не собирался подчиняться некачественной медицинской системе страны. Ему требовалось самое лучшее.
Когда я повторила слова Оли о крайней нехватке органов по всей стране и почти полном запрете на трансплантацию для иностранцев после выборов, Винни лишь насмешливо улыбнулась. Все знают, что есть способы обойти правила, сказала она. Неужели я не помню, как было дело в медцентре Калифорнийского университета в Лос-Анджелесе, куда четыре босса якудза прилетели из Токио, чтобы им лично пересадил безукоризненную печень заведующий отделением? Конечно, в конце концов в «Лос-Анджелес Таймс» опубликовали подробное разоблачение того, как этим гангстерам удалось перепрыгнуть черту, ну так и что с того? Стул остался стулом, якудза получили что хотели.
Удивило ли меня, что Винни пошла на все, чтобы помочь Боссу Маку? Не особенно, детектив. В общем-то он был единственным близким ей человеком. Родители с ней почти не разговаривали, а тётя из Вирджинии умерла.
Считаю ли я, что разрыв с родителями подтолкнул ее к преступной жизни? Да, полагаю. Разве родители не всегда виноваты – по крайней мере отчасти? Насколько я могла понять, процесс их взаимного отчуждения тянулся пятнадцать лет и имел две фазы. Первая – когда ей пришлось бросить Стэнфорд. Сказать родителям правду было слишком опасно – китайские студенты нанимали дорогих адвокатов, чтобы бороться с угрозой тюремного заключения, – но как еще она могла объяснить такой внезапный отъезд? Она изучила проблему со всех сторон и пришла к выводу, что у неё не было другого выбора, кроме как наплести им, что её исключили.
Ожидая посадки в самолёт, она позвонила им из телефона-автомата у выхода. Позже она рассказывала мне, как мучительно было произносить слова, особенно когда она представляла, как её одноклассники целыми днями бросают пластиковые шарики в кружки с пивом, а потом получают хорошие баллы. Это правда, что в нашем прославленном учебном заведении оценки завышали не моргнув глазом. Не думаю, что там можно было завалить экзамены – если только специально не постараться. К счастью, в отличие от университетов Китая, Стэнфорд не рассылал родителям отчёты об оценках поэтому они не увидели заработанные дочерью отличные отметки – да, даже по письму и риторике (все библиотекари знали ее по имени). После семнадцати с лишним часов полёта, долгого ожидания автобуса, жаркой и пыльной дороги домой, когда она наконец поднялась по лестнице в квартиру с чемоданами наперевес, отец даже не вышел из комнаты. Мать указала на стол, на котором под сетчатой крышкой стояло несколько мисок. Пару минут она смотрела, как Винни запихивает еду в рот, а потом сказала: никому не говори, почему ты вернулась. Скажи, что не смогла оплачивать учёбу. Потом встала и пошла к мужу в спальню.
Винни была так голодна, что съела весь тофу в застывшем коричневом соусе, мокрую зелёную горчицу, холодный затвердевший рис. Сквозь стену она слышала звук телевизора, хихиканье матери, ворчание отца. Три месяца её не было дома, и они не могли даже взглянуть на неё.
Она подала документы в Сямэньский университет, хотя время было неподходящее. Они сделали исключение и приняли её благодаря блестящим школьным оценкам и престижной государственной стипендии, которая позволила ей поехать за границу. Наверное, им тоже было её жаль.
Вы бросили Стэнфорд, удивлялись и профессора, и студенты. Как там было? Её ответы менялись в зависимости от настроения.
Там был рай, сказала она своему пухлому нетерпеливому товарищу по лаборатории. Кампус был так красив, что это было похоже на поездку на велосипеде по голливудскому фильму.
Честно говоря, было не так уж здорово, сказала она неуклюжему нервному экономисту. Лучше бы я подала заявление в Оксбридж. Там строже относятся к знаниям студентов, и к тому же он дешевле.
Как только появилась возможность, Винни перебралась в общежитие. Другие ученики всегда удивлялись, узнав, что она местная и так редко возвращается домой.
Вторая и финальная фаза разрыва Винни с родителями произошла много лет спустя, после её развода с Бертрандом Льюисом. Они пришли в довольно предсказуемую ярость, когда она вышла замуж ради грин-карты, поэтому почти такая же возмущённая реакция на решение покончить с этим браком немало её удивила.
После того похода в бар с Карлой и Джоанной я расспросила Винни о Бертранде. Она велела мне не делать о нём выводов как о человеке, способном жениться на племяннице своей покойной супруги. Берт, сказала она, остался преданным и любящим тётиным мужем и после тётиной смерти. Вполне возможно, именно боль утраты и стала причиной того, что он принял предложение Винни.
В день, когда они вернулись из Сити-Холла, где прошла свадебная церемония, он робко открыл бутылку дешёвого шампанского. Винни содрогнулась. Она знала, что нужно положить конец этим глупостям, и чем раньше, тем лучше, но у него было такое хорошее настроение, а взгляд выражал такую надежду, что она согласилась распить с ним эту бутылку. Она была не в настроении готовить, так что они поужинали картофельными чипсами в соусе ранч. Когда они встали из-за стола, был уже поздний вечер, её веки тяжелели, и всё, чего ей хотелось – прижаться щекой к чьей-нибудь тёплой груди. Как ни глупо, она позволила ему отвести её в спальню. Раньше она никогда туда не заходила, оставляла чистое бельё сложенным в аккуратную стопку перед телевизором. Он не удосужился даже убрать одежду, и, увидев, что одна половина кровати завалена вещами, она почувствовала раздражение. Зачем было тратить время, разглаживая каждую складочку его трусов?
Он смахнул одежду на ковёр, что разозлило бы её ещё больше, но выглядел он при этом таким довольным собой, что она увидела мальчика, каким он был когда-то, так что сняла джинсы и скользнула под простыни, где было по крайней мере уютно и тепло.
Посреди ночи она встала и ушла на свою раскладушку в кабинете. Потом, уточнила она, они поговорили о её чувствах, и Берт больше не настаивал, чтобы она спала с ним. Он позволил ей жить в его доме ближайшие три года, пока она ждала свою грин-карту, посещала курсы бизнес-школы в Университете штата Вирджиния и бралась за любую подпольную работу, какую могла найти. После того, как дама, за дочерью которой