Читать интересную книгу Зуб мамонта. Летопись мертвого города - Николай Веревочкин

Напоил Мухамеджанов Козлова отваром и стал одеваться.

— Забавный старичок, — сказал, проводив его, Руслан.

— У, еще какой забавный! — поддакнул Грач. — Сам себя от рака вылечил. Врачи на него рукой махнули, отправили домой умирать, а он умирать не захотел. Каждый год по месяцу ничего не ест, только воду из родника пьет. По утрам холодной водой на снегу обливается. По лесам, как олень, бегает, травы, коренья собирает. Синюю глину нашел. Глину ест. Мыло не признает. Песком обтирается. Квадратные помидоры выращивает. Зачем ему квадратные помидоры?

Дом Мэлса Мухамеджанова стоял в тупичке у самой рощи, между школой и мрачными развалинами общественной бани, погребенной под горами шлака. Типовой особнячок, слегка реконструированный хозяином. Материалы, пошедшие на ремонт, говорили о невеликом достатке. В основном это были бортовые доски со старых кузовов. Но при этом жилище и двор составляли гармонию. Дом был функционально красив. Соразмерен. В продуманной простоте и прочности строений проглядывался японский стиль. Палисадник — кусочек северного леса. Руслан узнал калину, боярышник и шиповник. Остальные деревья и кустарники, видимо, также относились к разряду лечебных растений. Крышей хозяйственных пристроек служила теплица. Вдоль стен выложены поленницы дров. Стожок сена под снегом, словно облит сметаной. Все, что видел Руслан, можно было назвать нищетой. Но нищета эта была чиста, опрятна, аккуратно залатана, и оттого ее уже нельзя было назвать нищетой. Скорее, благородным аскетизмом.

Невероятных размеров пес, дремавший в клетке, достойной льва, встал на ноги. Долгое, нарастающее рычание завершилось троекратным, оглушительным лаем. Лай перешел в рычание. Просто Шаляпин среди собак.

— Проходи, не бойся, — донеслось с веранды.

Пес встал на задние лапы, потрясши передними сетку-рабицу.

Веранда представляла собой столярную мастерскую. Вкусно пахло морозцем и стружкой.

— Да вот табурет старуха заказала, — объяснил Мухамеджанов.

Руслан поднял тонкую и длинную, как лента, стружку и посмотрел на свет. Хоть в окна вставляй. Взял с верстака ножку, полюбовался узором. Гладкость дерева приятно поразила его. Словно дотронулся до женской руки. Пазы были выдолблены с точностью, допустимой для космических аппаратов.

— Вы этот табурет прямо как скрипку делаете.

— Люблю построгать, — сознался, словно оправдываясь, Мухамеджанов. — Знаешь самое лучшее лекарство? Радость. Лучшего лечения нет. Только радость чистой должна быть. Другой выпьет и радуется. А это дурная, грязная радость. Один вред от нее. Чистая радость — что-то сделать своими руками. В лесу ягоды собирать — радость. Хорошее дело для хорошего человека сделать — большая радость. Эту радость, как жир, надо в себе копить. Плохие времена без радости не пережить.

Внутренность дома была заполнена тоскливой пустотой. Кроме гнетущей тишины и самых необходимых предметов, в комнатах ничего не было. Даже занавесок на окнах. Старушка в халате и шали странно посмотрела на Руслана и не ответила на приветствие.

В темном углу на деревянном диване лежал густо обросший черной бородой человек. Цвет его лица и то, как он лежал, испугали Руслана. Неподвижно, расслабленно, уставившись отрешенным взглядом в потолок. Руслану показалось, что это покойник, но на всякий случай он поздоровался и с ним. Человек не ответил.

— Проходи в мой кабинет, — пригласил Мухамеджанов, открывая застекленную дверь, и Руслан попал в другой мир.

Стены маленькой комнаты, исключая дверной и оконный проемы, сплошь до потолка заставлены книгами, кореньями, банками, мешочками. Посредине — круглый стол без скатерти, на котором лежат две стопки ученических тетрадей. Одна чистая, другая исписанная. Между ними — раскрытая, наполовину заполненная крупными старческими каракулями. Березовый чурбак вместо стула. У окна, под лимонным деревом — топчан. Запахи леса и библиотеки. Из окна, занавешенного золотыми тропическими плодами, виден сугроб, осыпанный пеплом, и изнанка глухого забора.

— Кто это? — шепотом спросил Руслан.

— Сын, — громко ответил хозяин.

— Заболел?

— Нет. Просто лежит. Пятый год уже лежит. Программистом в РИВСе работал. Организацию закрыли. Невеста уехала. Пришел — лег. День лежит, другой лежит. Хватит лежать! Устал, говорит. Думали: полежит, пройдет. Нет, не встает. Чем больше ничего не делал, тем больше уставал. Я с ним разговаривал, старуха на него кричала — лежит, молчит, смотрит в потолок. Бриться перестал, зубы чистить перестал. Мыться перестал. Кроме хлеба и воды ничего не ест. Раз в неделю в туалет идет, штаны рукой держит. Резинка пять лет назад лопнула. Тапочки не надевает, сапоги не надевает. В грязь, в снег — босиком. А потом ложится с грязными ногами и смотрит в потолок.

— Понятно — депрессия. Лечить не пробовали?

— Если человек не хочет вылечиться, никто его не вылечит, — вздохнул народный целитель и пожаловался: — Одни лентяи в семье. Прямо сонное царство.

— А сколько ему лет?

— Тридцать три.

Руслан смотрел через стеклянную дверь на бородача, достигшего возраста Христа, гадая о смысле великого лежания, пятилетнего изучения трещинок на потолке.

— По чайной ложке на стакан кипяченой воды три раза в день, — протянул ему баночку Мухамеджанов. — Ты тоже пей. Бледный очень. Не помешает. Курить бросай.

Неприлично заглядывать в чужие рукописи, но Руслан не удержался:

— Мемуары?

Лицо старика осветилось озорной иронией.

— Гении не должны оставлять мемуаров. Их жизнь должна оставаться тайной, как у Гомера и Шекспира. У великих нет биографий, только дела. Полезную книгу хочу написать, — целитель перестал улыбаться и, тяжело вздохнув, разъяснил: — Какие человек за свою жизнь ошибки делает, по годам — с рождения до смерти. Неправильно живем, много ошибок делаем, а потом детям как мудрость передаем. Много у человечества заблуждений накопилось.

Руслан почесал нос, пытаясь скрыть улыбку. Его развеселила забавная затея неукротимого старика из захолустья исправить пороки всего человечества.

— Книгу сейчас трудно издать, — сказал он, — разве только за свой счет.

— Сейчас не нужна, потом пригодится, — ответил Мухамеджанов с грустным оптимизмом, — хорошее дело не пропадает. Тяжело идет. Мысли есть, а дара слова нет, — и неожиданно рассердился: — Неужели так трудно правильно спать, правильно есть, правильно ходить, правильно одеваться, правильно говорить, работать без спешки, с удовольствием? Не умеем работать. Через силу работаем, по нужде. Надрываемся, сами себя камчой подстегиваем, загоняем. А кто совсем работать не любит, в начальники выбивается. Чтобы мешать тем, кто умеет работать.

Они вышли на крыльцо. В тесном дворике, как арестант на прогулке, ходила по кругу красная корова. Старушка стояла в центре и, вращаясь вокруг собственной оси, направляла ее хворостиной. Хозяин цыкнул на пса. Тот с недоумением посмотрел на него и лег. Но рычать не перестал. Утробные звуки сотрясали волкодава-чревовещателя, словно на холостых оборотах работал трактор.

Руслан попрощался, но у калитки остановился.

— Знаете, — сказал он, — я, кажется, придумал, как его растормошить. Я сейчас.

Вернулся Руслан через полчаса.

— Наклейте это на потолок над его головой.

Мухамеджанов развернул скрученную в трубочку иллюстрацию из старого «Огонька» и долго смотрел на Мону Лизу. Она его пересмотрела. Насмешливо проницательный взгляд ее говорил: мы не знакомы, но я знаю о тебе все.

— Я что-то гитары не вижу, — сказал Козлов.

— Гитара? Зачем нужна гитара без электричества? — Руслан махнул рукой. Жест был полон разочарования, досады и пренебрежения. Ему не хотелось продолжать этот разговор. Гулко и резко звучали слова в бетонной пустоте квартиры, лишенной бытовых шумов и ненужных, но уютных пустяков, поглощающих звуки: покрывал, штор и цветов на окнах.

— Никто из стариков не заходил, пока я валялся? Это хорошо.

— Почему тебя зовут Бивнем? — спросил Руслан.

С подозрением покосился Козлов на Руслана и сказал с неудовольствием:

— Спроси у тех, кто зовет. Наверное, Яшка Грач насвистел? Баламут.

— Ну, извини.

— Да чего там. Зовут и зовут. Какая разница? Хотя, — задумался он, — имя — это как аванс, а прозвище — получка. Прозвище за особые заслуги перед человечеством дается. За выполненный объем работы. — Он ощерился и показал пальцем дыру, чернеющую на месте клыка. — Дело давнее. Случилась командировка в область, и зашел я как-то в ресторан. С дамой. Полез в карман рассчитываться — кошелька нет. И занять не у кого — ни одного знакомого. Отвел в сторонку официанта, спрашиваю: «Золотом возьмешь?» Расшатал зуб и вырвал с коронкой.

— Чем же ты его вырвал? — не поверил Руслан.