Читать интересную книгу Ночь на площади искусств - Виктор Шепило

— Ах, досада! — скривился Черный, — Проклятая машина! Все предусмотрела! Так что же, поворачивать назад?

— Придется.

Путешественники подхватили вещи, повернулись и только сделали несколько шагов, как услышали за спиной:

— Стоять! Иначе стреляю!

— Стоим! Стрелять не надо!

Марши застыли на месте. Выступившая из темноты фигура представилась:

— Майор полиции Ризенкампф! Доложите, кто такие и что делаете в охраняемой зоне?!

Марши представились музыкантами, прибывшими с особой миссией, и выразили свое недоумение: что за охраняемая зона? Почему нельзя?

— Не кажется ли вам, что мы даже знакомы? — стал искать подхода фрак Бордо, — Шесть лет назад, а именно двадцать седьмого июля, я играл у вас на свадебном торжестве.

Майор решил поближе разглядеть загадочных музыкантов, ступил в воду, желая перейти озеро. Но с каждым шагом оно становилось все глубже, и предусмотрительный майор отступил, приказав загадочным музыкантам самим перейти вброд озеро. Музыканты повиновались и ступили в воду, погружаясь с каждым шагом. На середине было чуть выше пояса, однако вышли они из воды совершенно сухими. С майора же стекала вода, брюки вымокли по колено — вокруг полицейского служаки образовалось даже свое маленькое озерцо. Но майору было не до брюк. Он пытался осмыслить все увиденное и услышанное. Не иначе тут подготовлена какая-то авантюра, скорее всего, международная. Нет сомнений. Да и шифровка незатейливая. Персидский марш — это Иран, Богатырская симфония — Россия, Крейцерова соната — немцы, Болеро — французы, Варшавянка — революционные поляки. А во главе, конечно, русские… Там был какой-то Парфен Рогожин. Да, закручено ловко! По всему, надо бы отвести их в отделение и устроить хороший допрос. Но Ризенкампф боялся упустить цепочку. Наверняка связной у них была Клара Ткаллер. Взять бы эту курочку с поличным!

Под пистолетом майор повел диверсантов в зал. Он не замечал, насколько смешон его вид — брюки облепили петушиные ноги, с обшлагов стекала вода. Давно ждал Ризенкампф громкого события, где он мог бы проявить себя бесстрашным опытным сыщиком и утереть нос этому старому рохле полковнику.

Когда Марши вошли в кабинет Ткаллера, там находилась одна Клара. Она отдыхала в кресле, прикрыв глаза рукой с длинными нежными пальчиками и розовыми блестящими ногтями. На спинке стула висел форменный китель майора.

— Ага! Вот мы и снова вместе, шалунья! — вскричал Ризенкампф, совершенно не скрывая своей хищной радости.

Клара отвела протянутую к ней руку и привстала, желая надеть мундир, но майор навел пистолет.

— Согласитесь, даме неловко сидеть неодетой.

— Порядочной даме — да, — с издевкой согласился Ризенкампф, — Но воровке и низкой лгунье… Теперь ты мне ответишь за все!

И майор принялся хохотать, небезопасно жонглируя пистолетом.

— Господин Ризенкампф, — вмешался Свадебный марш, — нельзя ли поделикатнее?

— С ней нельзя! — парировал майор и тут же продолжил: — Что, попались? Надеюсь, не будете отрицать, что вы из одной компании?

— Будем, — с тенью превосходства отклонила обвинения Клара, закурив сигарету, — Я этих господ вижу в первый раз.

— Да-да, конечно, — ерничал Ризенкампф, — Вы не знакомы, никогда не встречались и даже не догадывались друг о друге. Ничего, мы теперь тоже кое-что знаем. И о Богатырской симфонии, и о Персидском марше. И даже… — майор заглянул в блокнот, — даже о Парфене Рогожине.

— Поражена вашими познаниями, — хмыкнула Клара.

— Представь себе, голубушка. Твои штучки не пройдут. Ты еще раскаешься. Это говорю я, майор Ризенкампф.

Клара затушила сигарету, прошлась по майору снизу вверх взглядом, улыбнулась.

— Пойдите умойтесь.

Тут только майор вспомнил, что весь промок в подвале, и увидел на идеальном паркете вокруг себя лужу. Глянул в зеркало — лицо его было перепачкано. А тут еще усмешка Клары, которая привела майора в бешенство.

— Так, — твердо сказал майор, — Быстро раздевайся.

— Здесь? Как это понимать?

— Именно, — постучал майор пистолетом по столу.

— Господин Ризенкампф, — снова не удержался Свадебный марш, — Мы не позволим унижать на наших глазах даму.

— Молчать!

Ризенкампф прошелся по кабинету, глядя то на Клару, то на странных музыкантов. Никто не внушал доверия. Еще и держатся с апломбом. Уродцы. Майор скорчил кислую мину:

— Зачем я вообще с вами церемонюсь? Вот же кнопка сигнализации. Сейчас прибудет полиция, и спокойно начнем разбираться в отделении.

В кабинете повисла тишина. Майор еще раз глянул на себя в зеркало, нахмурился и подошел к красной кнопке.

— Подождите, — Клара подошла к майору, — Я ведь еще не вернула вам форму. Вдобавок с нами нет Ткаллера и переплетчика.

— Где же они?

— С минуты на минуту будут.

— Поверим, — процедил сквозь зубы майор, — Хотя верить тут нельзя.

И он снова поднес руку к кнопке. Клара отвела его руку, потом вцепилась в мокрый рукав и принялась оттягивать Ризенкампфа от стены.

— А не кажется ли вам, что вы первый во всей этой истории будете выглядеть довольно глупо? Представьте: сирена на площади, к вам проявляют невероятный интерес. С полицией прорвутся и журналисты. Сразу станет известно — уж это я вам обещаю! — как я оказалась в вашей форме. Майор ночью закрылся в собственном кабинете с женой Ткаллера, был пьян до беспамятства и раздет едва ли не догола… Зачем вы привели и мучаете здесь этих странных незнакомцев? Уверяю вас, они к нашей проблеме отношения не имеют! Арестовали — так и вели бы их к себе в отделение…

Майор застыл, не отводя руку от кнопки.

— Пока вы раздумываете, я, пожалуй, переоденусь, — решила Клара и сняла с дивана голубое шелковое покрывало. Зашла за штору в оконную нишу и принялась переодеваться, стараясь потянуть время.

Майор убрал руку с кнопки и принялся расхаживать по кабинету, раздумывая, какую еще мышеловку готовит ему эта чертовка Клара. Вдруг раздвинулась штора, и мысли Ризенкампфа мигом изменили полицейское направление. Клара появилась задрапированной в голубой полупрозрачный шелк, словно в древнегреческую тогу. Грудь покачивалась под ласкающим шелком, как бы расшалившись на воле после унизительной тесноты мундира. Торчащие соски держали майора под прицелом — страшнее пистолета! Ризенкампф еле сдерживался, чтобы не застонать на весь пустынный этаж. Но это было еще не все.

Изящно прогнувшись, словно балерина, Клара подняла обнаженные руки, собрала волосы в пучок и заколола их в тугой античный узел. Обнажились высокая длинная шея и затылок в пушистых завитках. Майор еле сдерживал себя, чтобы не кинуться сейчас, сию же минуту, — терзать Клару, кусать эту бросающую вызов шею, грызть душистый затылок, рвать зубами и руками прелестный нежный шелк и добраться наконец до… До чего угодно! Городским красоткам было известно, что любимым занятием Ризенкампфа было перекусывание резинок соблазнительных дамских трусиков. И он бы кинулся — если бы не посторонние! Странно и неприятно действовало на него присутствие этих двух очень темных непромокаемых путешественников.

— Мда-а, — промычал майор, — первый раз в жизни я делаю не то, что хочу. Или не делаю того, что хочу?

— Мда-а, — повторила с нескрываемой издевкой Клара и подала майору его аккуратно сложенную форму. Тот принял ее неверной рукой и скрылся все за той же шторой.

Советский переплетчик вызывает Москву

Ткаллер и Матвей открыли двери переплетной и тихо, украдкой, будто неискушенные взломщики, вошли и остановились у порога. Ткаллер смотрел повсюду, особенно по углам, — и ничего необычного не обнаружил. Матвей стоял рядом, угрюмо уставившись в одну точку. Ткаллер чуть толкнул Матвея, не в силах более молчать.

— Там. На стуле. Под газетой.

Ткаллер подошел, снял осторожно газету, осмотрел ее с обеих сторон и даже аккуратно сложил:

— Ничего нет.

— Под газетой?

— Под газетой, — подтвердил Ткаллер.

— Как? — Матвей открыл рот.

Ткаллер поднял стул, подошел к Матвею и сунул стул ему в руки. Матвей держал стул перед собой, сперва бормотал что-то невнятное, затем появились и слова:

— Я помню… Здесь… Под газетой «Известия»…

Ткаллер исследовал стол, другие стулья и пространство под ними. Матвей, не выпуская злосчастный стул из рук, словно и он мог загадочно исчезнуть, тоже слонялся по комнате, заглядывая там и тут. Вдруг переплетчик побледнел, стул выпал из дрогнувших рук, и Кувайцев заметался по комнате.

— Господи, где же все мое? — спрашивал он не то у себя, не то у Ткаллера, не то у брошенного стула, — Где вещи? Инструменты переплетные? Тисочки, ролик тиснения, тесьма золотая, суспензия! А материал? — снова шарил взглядом Матвей, — Сафьян, пеньковый шнур, бархат?