Читать интересную книгу Третий рейх. Зарождение империи. 1920–1933 - Ричард Эванс

Вместо революции Эбер хотел парламентской демократии. При сотрудничестве с центристской партией и левыми либералами, теперь переименованными в демократов, Эберт со своими сторонниками в Совете народных делегатов организовал национальные выборы в Учредительное собрание в начале 1919 г., несмотря на оппозицию более радикальных сил, которые хотели, чтобы основу нового порядка составили рабочие и солдатские советы. Многие рядовые избиратели в Германии, независимо от своих политических взглядов, считали, что голосование за три демократические партии является лучшим способом не допустить создания Советской Германии и отвести угрозу большевистской революции. Поэтому неудивительно, что социал-демократы, леволиберальные демократы и центристская партия получили общее большинство на выборах в Учредительное собрание. Оно собралось в начале 1919 г. в немецком городе Веймаре, который давно ассоциировался с жизнью и творчеством немецкого поэта, писателя и драматурга XVIII — начала XIX века Иоганна Вольфганга фон Гёте[200]. Конституция, принятая Собранием 31 июля 1919 г., в целом представляла собой переработанную версию конституции, учрежденной Бисмарком для его нового рейха почти полвека назад[201]. Вместо кайзера появился рейхспрезидент, избираемый народным голосованием, как президент в США. Это не только давало ему право принимать законодательные решения, но и предоставляло широкие чрезвычайные полномочия, определенные в статье 48. В сложные периоды он мог править на основе чрезвычайных полномочий и использовать армию для восстановления порядка в любой области, входящей в федерацию, если считал, что ей угрожала опасность.

Предполагалось, что право действовать на основе чрезвычайных полномочий должно использоваться только в исключительных обстоятельствах. Однако Эберт в роли первого президента республики использовал это право очень вольно и применял его не меньше чем в 136 отдельных случаях. Он отправил в отставку законно избранные правительства в Саксонии и Тюрингии, когда их деятельность, по его мнению, начала провоцировать беспорядки. Еще более опасным было то, что во время гражданской войны в Руре в 1920 г. он задним числом издал декрет, определявший смертную казнь за нарушения общественного порядка, узаконив таким образом множество казней членов Красной армии, уже проведенных отрядами добровольческих корпусов и регулярной армией[202]. Важно было, что в обоих случаях данные права использовались для устранения угрозы со стороны левых и практически не применялись против правых, которые, по мнению многих, представляли собой гораздо большую угрозу. Фактически не существовало надежных механизмов, препятствовавших злоупотреблению статьей 48, поскольку президент мог угрожать своим правом, закрепленным за ним в статье 25, распустить рейхстаг, если тот отклонит его решение. Более того, вынесение очередного постановления можно было представить как свершившийся факт. Можно было создать ситуацию, в которой рейхстагу ничего не оставалось, кроме как одобрить эти постановления (например, хотя таких попыток и не предпринималось, их можно было использовать для запугивания и подавления оппозиции правящей партии). В некоторых обстоятельствах, разумеется, практически не было альтернатив чрезвычайному управлению. Однако статья 48 не включала положений, определяющих окончательное восстановление власти законодательных органов в таких случаях, и Эберт использовал ее не только в чрезвычайных ситуациях, но и тогда, когда проведение определенных законов через рейхстаг было бы слишком затруднительным. В конечном счете чрезмерное, а порой необоснованное использование этой статьи Эбертом расширило ее действие до такой степени, что она представляла угрозу демократическим институтам[203].

Вклад Эберта в становлении Веймарской республики был неоспоримым. Вместе с тем он принял много необдуманных компромиссных решений, последствия которых долго преследовали республику в последующие годы. Стремление к плавному переходу от войны к миру заставило его тесно сотрудничать с армией. Взамен он не требовал каких-либо изменений в ее глубоко монархическом и ультраконсервативном офицерском корпусе, хотя, конечно, мог бы это сделать в 1918–19 гг. Вместе с тем готовность Эберта идти на компромиссы со старым режимом ничем не могла помочь его сближению с теми, кто сожалел о его гибели. Все годы своего президентства он был объектом безжалостного поношения в правой прессе. Для тех, кто считал, что глава государства должен обладать отстраненным, олимпийским достоинством, далеким от обыденности повседневной жизни, широко растиражированная в газетах фотография приземистого и толстого рейхспрезидента на берегу моря во время отпуска с парой друзей, одетых только в купальные трусы, была насмешкой и оскорблением. Другие противники в скандальной правой прессе пытались дискредитировать его, связывая его имя с финансовыми скандалами. Эберт, возможно необдуманно, реагировал на это, возбудив не меньше 173 дел о клевете, причем ни разу не получил удовлетворения в суде[204]. На слушании уголовного дела в 1914 г., где он пытался призвать к ответственности человека, назвавшего его предателем родины, суд обязал обвиняемого выплатить номинальную сумму в 10 марок, поскольку по решению суда Эберт действительно показал себя предателем, так как в последний год войны поддерживал контакты с бастующими мятежными рабочими в Берлине (хотя на самом деле он делал это, чтобы добиться быстрого и согласованного окончания забастовки)[205]. Непрекращающийся поток ненависти, обрушивавшейся на Эберта со стороны правых экстремистов, имел своим результатом не только подрыв его политического статуса, но и личную усталость, как моральную, так и физическую. Одержимый желанием очистить свое имя от этих обвинений, Эберт не обратил внимания на воспаление аппендикса, с которым медицина того времени легко могла справиться, в результате чего умер в возрасте 54 лет 28 февраля 1915 г.[206]

Последовавшие за этим выборы на пост президента стали катастрофой для демократических сил Веймарской республики. Давали о себе знать губительное влияние политической раздробленности Веймара и недостаток легитимности, поскольку, когда в первом раунде ни один из кандидатов не смог получить победное число голосов, правые привлекли на свою сторону не сильно хотевшего этого фельдмаршала Пауля фон Гинденбурга, который стал объединяющей фигурой для их разобщенных сторонников. В последующем туре выборов, если бы коммунисты или автономное баварское крыло центристской партии проголосовали за самого популярного оппонента Гинденбурга, католического политика Вильгельма Маркса, то фельдмаршал бы проиграл. Но благодаря самомнению баварцев тот победил чистым большинством. Типичный представитель старого военного и имперского порядка, Гинденбург был дородным, импозантным мужчиной, чей величавый внешний вид, военная форма, медали и легендарная (и в значительной степени незаслуженная) репутация победителя в великом сражении при Танненберге сделали его очень почитаемым номинальным главой государства, особенно для правых. Избрание Гинденбурга приветствовалось правыми силами как символ возрождения. «12 мая, — писал в своем дневнике консервативный профессор Виктор Клемперер (встревоженный и несочувствующий наблюдатель), — когда Гинденбург приносил присягу, везде были черно-бело-красные флаги. Флаг рейха висел только на государственных зданиях». Восемь из десяти имперских флагов, которые заметил тогда Клемперер, были, по его словам, маленькими флажками, которые обычно дают детям[207]. Для многих избрание Гинденбурга стало большим шагом прочь от веймарской демократии в направлении возрождения старого монархического порядка. Вскоре повсеместно распространился слух, что Гинденбург посчитал необходимым перед вступлением в должность президента заручиться разрешением бывшего кайзера Вильгельма, находящегося в изгнании в Голландии. Это была ложь, однако распространение этого мифа очень многое говорило о репутации Гинденбурга[208].

Заняв пост, Гинденбург, под влиянием глубокого чувства долга и к большому удивлению многих, придерживался буквы закона. Но когда его семилетний срок президентства подошел к концу и он разменял свой девятый десяток, его стала еще больше раздражать сложность политических событий и он стал еще более подвержен влиянию своих советников, которые разделяли его инстинктивное убеждение в том, что единственной легитимной высшей властью в Германской рейхе является монархия. Убежденный примером своего предшественника в правильности использования чрезвычайных президентских полномочий, Гинденбург начал чувствовать, что консервативная диктатура от его имени была единственным способом выбраться из кризиса, в который погрузилась республика в начале 1930-х. Поэтому, как бы ни способствовало избрание Гинденбурга примирению противников республики с ее существованием в краткосрочной перспективе, в более широком контексте оно стало очевидной катастрофой для веймарской демократии. Не позже чем в 1930 г. стало ясно, что президентская власть оказалась в руках человека, не верившего в демократические институты и не имевшего намерения защищать их от врагов[209].