Балмар снял шляпу с колена и, согнув руку в локте, надел на кулак.
— Нам нужен Криброк.
— Ты уже говорил.
— Вримы могут оказаться сильнее его…
— Да-да. Но, видимо, слабее того, кто ворует игрушки.
— События могли сложиться так, что он лишился своих сил.
— Грош — цена таким силам.
— Среди чистых васт он — полукровка.
— Коль на то пошло, мы все тут полукровки. Кроме тех двух твоих друзей. Ну и что? Это тело, — он поднял кверху руку, и она тут же заиграла всеми цветами радуги, а затем вспыхнула, как раскаленная вольфрамовая нить, так, что Балмар зажмурился, — это тело и душа, живущая в нем, кое-что новое в истории Всего. И разве вы не можете навеки разорвать связь со своим корнем и кочевать себе дальше?
— Харт! — Балмар злобно смотрел на этого самовлюбленного, равнодушного бога. — Ты будешь жарить свою яичницу даже когда весь мир развалиться на части. Не будет ни времени, ни пространства, ни персоназ, а твоя изба по-прежнему будет стоять между двух старых сосен.
— Теперь уж вряд ли… — Харт мрачно опустил руку. — Ты наследил так, что мне придется нанять сотню полотеров — и едва ли они справятся. А этот луг за лесом… Что там теперь? Когда ты полз сюда, разве не перерыл ты его своим жалким влачащимся телом?.. А ручей среди луга… Что теперь с ним? Каждый раз, когда вы меня ищете, перекапывая почву, вы добавляете к нему все новые и новые канавы. ещё несколько лет, и луг превратится в болото. Довольно. Ты завалил свою службу, хомун. Я разрываю контракт. И… хватит чесать языком.
Вдруг Балмар обнаружил себя стоящим перед открытой дверью. Впереди темнел лес. Балмар хотел повернуться назад, но не смог. Что-то его надежно держало за плечи. Тогда он переступил через порог. Дверь за ним тотчас закрылась. Он спустился по скрипучим ступеням, натянул шляпу и замер. Глубокий безобразный ров-червоточина полз вдоль тропы. Он мог обозначать только одно — след, оставленный по дороге сюда.
Балмар пошел по самой его кромке, не сводя глаз с неровного дна. Лишь отдалившись на полсотни шагов, он обернулся. Сосны по-прежнему стояли на краю опушки, но никакой деревянной избы между ними не было.
Глава 13
Должно быть, просто ирония обстоятельств. То, что представляло собой отрывок из забытого сна, и в чем рассудок не стремился искать ни символа, ни подсказки, — вдруг материализовалось.
Стена? Может, он уже бывал здесь раньше, а может, и нет. Вадим стоял как наклонная опора, вонзившись руками в глухую кирпичную кладку. Это место казалось безопасным, и он решил переждать: авось в голове немного прояснится. Он чувствовал себя жутко изможденным. Ноги налились и стали, как тяжелые баллоны. Камо грядеши? Сколько времени он не спал, не ел? Ночей, проведенных вне дома, было три… а может, четыре. Одну из них он просидел в зале ожидания железнодорожного вокзала, и эта ночь — его самое отчетливое воспоминание. Другую провел в обществе бомжей-шатунов, имя одного из которых было Шабрус. А дни? Что было — кто знает? Все погружено в туман.
…Какая же она теплая. Похоже, стена сама его притянула. Почувствовала, когда он блуждал по соседним улочкам, и отправила зов. И он, полуослепший, изможденный, добрался до нее на ощупь.
В течение этих последних дней, которым потерялся счет, такие стоянки, приюты, ночлежки отыскивались сами собой неоднократно.
Вадим обшарил стену: покрытие оказалась двухцветным (опять это черно-белое граффити!). Он не успел удивиться тому, что осязает цвета , и погрузился в полудрему.
Прошло, наверное, минут пятнадцать. Глаза открылись сами собой. Пальцы машинально погладили шелушащуюся поверхность. Длинные сплетающиеся цепочки полимера. Вадим поводил мутными глазами. Вокруг все черно-белое. Он перевел взгляд на себя. Черный костюм (изрядно помятый), белая рубаха (несвежая), темные туфли.
Мимикрия.
Вадим уткнулся в стену лбом и замер. Попросту оцепенел. Так его никто не заметит. Он вообразил, что сливается с граффити, словно богомол с травинкой. Солнце нагрело затылок и пекло сквозь пиджак, но он и не думал менять положения.
Мало-помалу на него нашел дурман. Он почувствовал себя умирающей мухой.
— Предъявите ваш ид.
Несколько секунд Расин не двигался. Затем с трудом оторвал голову от стены и медленно обернулся.
— Ваш ид, пожалуйста.
Лицо контролера-гермафродита наполняла странная радость.
То, что человек этот контролер или что-то в этом роде, Вадим понял по ярко-красному комбинезону и большой букве «К» на груди.
— Вы слышали, о чем я вас просил?
Первое, что пришло в голову, было: бежать! Мозг уже приготовился послать сигнал предплечьям, те должны были мгновенно оттолкнуться; там, слева, шагах в сорока отсюда, кажется, должен быть поворот; сильный толчок правой ногой — и далее по инерции тело устремится вперед; в несколько тяжелых прыжков он достигнет угла; затем метнется в переулок, в следующий, оставляя этого жутко-улыбающегося контролера позади; он скроется среди домов и будет плутать до тех пор, пока не найдет уютное местечко, где снова сможет затаиться.
Но что-то подсказывало, что, как бы быстро он ни пытался преодолеть это ничтожное расстояние до поворота, в этот краткий промежуток времени с ним может произойти непредвиденное.
Стой, велел он себе. И в ту же секунду вспомнил свое имя и то, что при жизни был врачом.
— Покажите ваш ид и справку о прохождении мытарств, — мажорно проговорил красный контролер.
Человеческий голос звучит в диапазоне от восьмидесяти до трехсот герц. Во время пения частота его может возрастать или снижаться. У некоторых знаменитых певиц она дотягивает до двух с лишком тысяч колебаний в секунду, что соответствует нотам четвертой октавы. Наиболее низкий голос — бас. Его нижний предел — тридцать шесть колебаний.
Голос контролера не принадлежит ни мужчине, ни женщине. Ни прославленная Има Сумак, ни безызвестный Прит не были способны говорить или петь в таком диапазоне.
Это мелодичный шум, вовсе не синтетический, а самый естественный, в котором странным образом переплетаются низкие и высокие частоты, — дуэт Фаринелли-кастрата и Мефистофеля.
— Предъявите документы, пожалуйста.
(Предъявите! — гром землетрясения — документы! — божественные рулады — пожалуйста! — шелест падающей листвы).
Ломая голову над тем, как было бы правильнее назвать этот голос — бас или колоратурное сопрано — Вадим сунул руку в карман, начал рыться.
Последний раз контролер ловил его лет пятнадцать назад в электричке, где-то в районе Коцюбинского. Он возвращался из Ирпени со свадьбы одногруппника, и ему приходилось выходить на каждой станции и перебегать из вагона в вагон, но это не помогло: зловредный дед его все равно сцапал. Пришлось выложить всю мелочь из карманов, чтобы как-то отделаться от дотошного старика. Соседи-пассажиры притворялись, что таращатся в окно, но все равно было досадно и неуютно.
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});