к нему в кабинет.
Мы подошли к внутренним дверям, и она пропустила меня вперед. Проходя мимо, я повел носом. Запах сандала.
— «Жемчужина Гиллерлейнов. Королева благовоний»? — спросил я.
— На мою-то зарплату? — Она слегка улыбнулась, все еще придерживая дверь.
— При чем тут зарплата? Вы не похожи на девушку, которой приходится самой платить за духи.
— Вообще-то, вы угадали. Честно говоря, я не очень люблю пользоваться духами на работе, но он настаивает.
Мы вошли в длинный затененный кабинет. Она села с краю стола, а я на свое прежнее место. Сегодня мисс Фромсет была вся в желто-коричневом, с гофрированным жабо на шее, и выглядела уже не такой ледяной, хотя и теплом от нее не веяло.
Мы посмотрели друг на друга, и я предложит ей сигарету из пачки Кингсли, лежащей на столе. Она взяла ее, прикурила от настольной зажигалки и откинулась на спинку стула.
— Давайте обойдемся сегодня без колкостей, — сказал я. — Вы уже наверняка знаете, кто я такой и чем занимаюсь. А если не знали вчера, то только потому, что он воображает себя важной шишкой.
Она посмотрела вниз, на свою лежащую на коленях руку, снова подняла глаза и почти застенчиво улыбнулась.
— Мистер Кингсли просто замечательный человек, хоть и любит играть в большого начальника, — сказала она. — Но обмануть-то ему удается лишь самого себя. Вы и не представляете, чего только он не натерпелся от этой своей потаскушки. — Она махнула сигатерой. — Ну, да бог с ней. Так зачем я вам понадобилась?
— Кингсли сказал, что вы были знакомы с Олморами.
— Только с миссис Олмор. Да и то виделась с ней всего несколько раз.
— Где?
— В доме у общего приятеля. А зачем вам?
— У Лавери?
— Вы намерены мне дерзить, мистер Марло?
— Не знаю, что вы подразумеваете под этим словом. Я буду говорить по делу и прямо — мы не на дипломатическом приеме.
— Хорошо. — Она легонько кивнула. — Да, мы виделись у Криса Лавери. Я там бывала… одно время. Он устраивал вечеринки с коктейлями.
— Значит, и Лавери знал Олморов… то есть миссис Олмор?
Она слегка покраснела:
— Да, и очень хорошо.
— Как знал, конечно, и множество других женщин. В чем, в чем, а в этом я не сомневаюсь. Миссис Кингсли ее тоже знала?
— Да. При этом куда ближе, чем я. Они были «на ты». Но миссис Олмор уже в могиле. Года полтора назад покончила с собой.
— Сомнений насчет этого самоубийства не возникало?
Она подняла брови, но несколько наигранно, как и полагается при подобном вопросе.
— У вас что, есть особые причины сомневаться? И имеет ли это отношение к тому… к тому, чем вы занимаетесь сейчас?
— Не думаю. Лучше сказать, пока не знаю. Но вчера доктор Олмор вызвал полицейского только из-за того, что я разглядывал его дом. Выяснил, кто я такой, по номеру машины и позвонил. Полицейский крепко на меня насел — хотел знать, что я там делаю. Про визит к нашему общему другу я ему, само собой, не сказал. Но доктор об этом знал. Он видел меня у дома Лавери. Так зачем ему понадобилось вызывать полицию? И с какой радости полицейский стал меня пугать, что последний, кто пытался прижать Олмора, арестован за дорожные нарушения? Зачем ему было спрашивать, не наняли ли меня ее родители — родители миссис Олмор, насколько я понял. Если вы сможете ответить хоть на один из вопросов, я вам скажу, имеет ли все это отношение к тому, чем я занимаюсь, или нет.
Стрельнув в меня глазами, мисс Фромсет на секунду задумалась.
— Я встречалась с миссис Олмор всего пару раз, — сказала она медленно. — Но ответить на ваши вопросы, пожалуй, смогу… на все. В последний раз мы виделись, как я уже говорила, у Лавери. Людей был полон дом. Все пили и громко трепались. Женщины пришли без мужей, а мужчины, если были женаты, без жен. Один из них, звали его Браунэл, здорово набрался. Сейчас, я слышала, он во флоте. Так вот, этот Браунэл стал подкалывать миссис Олмор насчет практики ее мужа. Мол, с полным саквояжем шприцев докторишка бегает ночами по местным прожигателям жизни и делает уколы, чтобы утром им не мерещились розовые слоны. Флоренс Олмор ответила, что один черт, как муж зарабатывает, лишь бы денег было побольше и никто не мешал ей их тратить. Она тоже напилась, да и трезвая, я думаю, была не очень-то приятной особой. Роскошная, очень светлая блондинка с хорошей кожей и огромными порочными глазами. Из тех разодетых в пух и прах красоток, что без конца хихикают и раскидываются в креслах, показывая всем свои ноги. В общем, Браунэл тогда ей говорит — пусть, мол, о деньгах не волнуется — дельце это во все времена прибыльное. Заскочил к пациенту на пятнадцать минут, и в кармане от десяти до пятидесяти монет. Одно тревожит: где доктору без подпольных связей добыть такое количество наркотиков? Вы, Олморы, говорит, видимо, нередко приглашаете к обеду всяких симпатичных гангстеров. Тогда она и плеснула ему виски в лицо.
Я ухмыльнулся, но мисс Фромсет, смяв сигарету в бронзовой со стеклом пепельнице, лишь холодно посмотрела на меня.
— Все нормально, — сказал я. — Не врукопашную же ей было идти.
— Несколько недель спустя Флоренс Олмор нашли ночью в гараже. Дверь была закрыта, а мотор машины работал. — Она приумолкла и чуть коснулась языком губ. — Нашел ее Крис Лавери, когда под утро возвращался домой. Она лежала на цементном полу у машины в одной рубашке, а на ее голову и на выхлопную трубу было наброшено одеяло. Самого Олмора дома не оказалось. В газетах ничего не писали, только сообщили о внезапной смерти. В общем, дело замяли.
Она приподняла сцепленные руки и снова уронила их на колени.
— Что-то было нечисто? — спросил я.
— Люди считали, что нечисто, но они всегда так считают. А некоторое время спустя я узнала суть этих догадок. Мне повезло столкнуться с Браунэлом на Вайн-стрит, и он пригласил меня выпить. Я его не терплю, но надо было как-то убить полчаса. Мы сели в баре Леви, и он спросил, не забыла ли я куколку, которая плеснула в него виски. Я сказала, что нет. Дальше разговор пошел так. Я его прекрасно помню.
Браунэл сказал: «Наш приятель Крис Лавери ловко устроился. Если его бросят подружки, он всегда сможет разжиться деньгами без их помощи». Я ответила, что не совсем его понимаю. «Черт! Вы просто не хотите понять, — сказал он. — В ночь перед смертью жена Олмора до нитки продулась