Читать интересную книгу Новый Мир ( № 2 2009) - Новый Мир Новый Мир

Бесконечные заборы между деревьями, сторожа на пропускных пунктах, плющ на кирпичной кладке стен, солнечная пыль на мертвых памятниках, полустертые надписи, сохранившиеся еще с семидесятых, — мартовские курорты, как ночные вокзалы, жили воспоминаниями о лучших временах, о крикливых толпах, в марте все это вызывает легкую ностальгию и ненавязчивое отвращение, затянутые дождем и просушенные солнцем покинутые города, население которых выехало, оставив после себя множество личных вещей — на них теперь время от времени натыкались охранники и квартирные воры.

Окна большинства домов были приоткрыты, и при желании можно было рассмотреть мебель, собранную по всему городу и принесенную сюда: ковры на стенах, старые проигрыватели и транзисторы — вещи по большей части были случайными и не подходили ко всем этим коврам, из-за чего комнаты напоминали камеры хранения. Большинство комнат сдавались летом в аренду и стояли пустыми всю зиму.

По весне хозяева чистили их, проветривали одеяла и подушки, выгоняя из них мертвый зимний дух, дух квартиры, в которой никто не жил несколько месяцев, отмывали полы, находя под кроватями письма, телефонные карточки и использованные презервативы, так сказать, следы чужой страсти и чужой боли.

В десять открывались аптеки, вокруг которых уже толклись пьяницы, они робко вступали в пустые звонкие помещения и как-то растерянно рассматривали яркие листовки, цветные пилюли, золотые наливки и сиропы, душистые порошки и дорогие мази, со страхом и уважением оглядывали хромированное железо медицинских принадлежностей, стерильные приборы, с помощью которых возвращают к жизни тех, кто не слишком уверенно в ней держится, читали по буквам названия причудливых средств от бессонницы и бессмертия, с удивлением глазели на все эти порошки любви, которые нужно было втирать в десны, уважительно подходили к полкам со шприцами и скальпелями, недоверчиво посматривали на горы китайских презервативов, завистливо жмурили глаза на всю эту цветную фармакологическую роскошь, но заказывали, как правило, по два флакона медицинского спирта и, с облегчением выдохнув из груди всю эту невероятную фармакологию, выходили на свежий воздух.

До обеда по берегу сновали обитатели санаториев, растерянные и одинокие беглецы, прибывавшие каждый день, убегающие от бесконечной мартовской слякоти, заливавшей восточноевропейские долины и междуречья на север от крымских перешейков. Простуженная публика — по двое, по трое они бродили вдоль пустых, как зимние стадионы, пляжей, рассматривая сухогрузы, ползущие в сторону Севастополя, бродили по парковым дорожкам, сидели на теплых камнях, читая криминальные романы и становясь обычно на сторону плохих парней.

На обед они все расползались, возвращались в свои непротопленные гнезда, в комнаты с холодными, как мертвые сердца, телевизорами, выбирались в столовые, здоровались со знакомыми и начинали свои бесконечные разговоры о погоде и здоровье, вернее — об отсутствии и того и другого. В городе рабочие со складов и строек тоже приостанавливали работу, доставали весь свой алкоголь, все боеприпасы, раскладывали все это на деревянных лавках, подставляя солнцу татуированные плечи и пересказывая истории о бизнесе, женщинах и криминале, иначе говоря — истории из собственной жизни. Около киосков с вином собиралась постоянная публика, занимала лучшие места возле столиков и наблюдала, как свежее солнце свободно дрейфует на запад. Все должно происходить размеренно и постепенно, прежде всего — распивание спиртных напитков.

Ближе к вечеру бары наполнялись подростками, они съезжались на мопедах и старых советских автомобилях, пили вино и слушали музыкальные автоматы, после шести туда набивались рабочие со строек, вползали пьяницы, вернее — те из них, кто еще был способен вползти, заходили отставные полковники из санаториев, одинокие женщины и покинутые домохозяйки, нетрезвые цыганки и обманутые студентки, на улицах темнело, и в барах зажигались первые золотые огни, приглушенные табачным дымом.

Магазины постепенно закрывались, хотя до ночи еще можно было купить алкоголь и хлеб, солнце освещало поверхность воды, красные отблески вспыхивали в окнах мансард и съемных комнат, тени сгущались, как чернила, и памятник Ленину, похожему на молодого битника, в зеленом пижонском пиджаке и узких штанах фасона конца пятидесятых, так вот памятник Ленину уходил в тень, возле него собирались школьники и слушали музыку из мобильных телефонов.

В десять вечера на тесных улочках, в центре, звучали веселые пьяные крики и нервные вздохи тех, кто отправлялся домой, не в состоянии продолжать это бесконечное празднество, этот день всех утопленников, которые подплывали к берегам их городка и стояли на песчаном морском дне, притопывая набухшими от воды ботинками в такт музыке из мобильных телефонов. Ближе к полуночи все заводились, и атмосфера была пронизана страстью, вином и опасностью.

В одном из баров начиналась драка — подростки заводились с молдаванами по поводу музыкального автомата, они долго не могли поделить, что им всем слушать, хотя и те и другие хотели слушать печальные тюремные песни, но у каждого из них были свои любимые печальные тюремные песни, и тогда кто-то лез к музыкальному автомату вне очереди, и начиналась драка. Молдаване были старше, поэтому сначала преимущество было на их стороне, они выкидывали местных на улицу, отгоняя их от бара, однако на улице на помощь приходили их старшие братья, пьяницы, безработные и случайные прохожие, взблескивало битое стекло, гремела первая витрина, подростки доставали финские ножи, праздник достигал апогея.

Ночной воздух сушил глотки и трезвил головы, о которые бились бутылки с портвейном, молдаване отступали в боковые улочки, выносили раненых и растворялись в парковых аллеях. На вызов приезжала милиция и разгоняла тех, кто остался. Разогнав всех, милиционеры заходили в бар и допивали все, что осталось после молдаван, слушая печальные тюремные песни. Слушая и не перебивая.

В ночной тишине отзывались птицы, в фонарном свете темнели сгустки крови, под памятником Ленину сидели подростки и вытирали рукавами кровавые сопли. Чистили ножи, закачивали в телефоны новые печальные тюремные мелодии и смотрели в сторону моря — туда, где была тишина, туман и темнота, то есть не было ничего.

2

Сначала они думали грабануть киоск с табаком. Долго ходили вокруг, принюхивались. Но у одного из них, Боди, была аллергия на табак, ему сразу же стало плохо, и киоск оставили в покое. Приятель Боди, Ветал, после этого с другом не разговаривал, хотя в душе радовался, что все так обернулось, поскольку никто из них не курил, и зачем им был нужен этот киоск, никто не знал. Друзья как раз заканчивали школу, были неисправимыми романтиками и лузерами, алкоголь им не продавали, и женщинам они не нравились. В принципе, мужчинам тоже. Никому они не нравились. И вот однажды у себя, в харьковском предместье, им попался пьяный коммерсант, мирно спавший на лавке под салоном игральных автоматов. Тут уж друзья решили его бомбануть, скажем — забрать мобильник. У коммерсанта их оказалось три, так что они все три и забрали. Наутро мобильники начали звонить. Друзья растерялись, пришли на радиорынок и почти за бесценок скинули первые два, оставив третий на всякий случай у себя. Бодя паниковал, кричал, что их теперь, наверно, будут искать, и предлагал куда-нибудь урыть, скажем — в Крым, к морю. На вырученные от продажи телефонов деньги они взяли две плацкарты и в тот же вечер вырвались из города в темное и сладкое неизвестное. Ночью им снились боевые корабли. На постель денег не хватило.

Пересев в Симферополе, они доехали до Алупки, сошли с автобуса и пошли смотреть город. Долго фотографировались под зеленого цвета памятником Ленину, которого Ветал из-за штанов в обтяжку сначала не узнал и долго убеждал Бодю, что это какой-то местный тип. Купили чипсов. На этом деньги закончились. Приятели вышли к морю, уселись на камни и стали рассматривать белые, как вагонная постель, небеса, слушая мелодии из мобильного телефона. Был март, и жизнь казалась бесконечной и сладкой, как бесплатная карамель.

Можно было устроиться матросами на один из сухогрузов, ходить под каким-нибудь экзотическим флагом какой-нибудь непризнанной африканской республики и иметь настоящий паспорт моряка — пропуск в самые темные и самые сладкие врата, заходить в черные горячие порты, заливаться алкоголем и спать с веселыми безотказными китаянками, провозить в желудках контрабанду и торговать краденой одеждой, носить фальшивое золото и водиться с самыми большими негодяями в городе, если только такие найдутся. Можно было болтаться в соленых, как слезы, водах Красного моря, таскаться вдоль эфиопских берегов, питаясь только рыбой и анашой, переезжать из города в город, тереться между шумной портовой публикой, пить с мичманами и корабельными врачами, петь с убийцами и извращенцами, охотиться на акул, драконов и хищных коварных осьминогов. Можно было выбирать из жизни самые лучшие и самые жирные куски, начинать все сначала и ни от кого не зависеть, мчаться вслепую сквозь морское марево, пробиваться сквозь волны, терпеть жажду и голод, вмерзать в лед и гореть на медленном жарком огне, чтобы наконец добраться до места назначения, где тебя всегда ждут слава, почет и сладкая безумная любовь. Главное — сейчас не подавиться чипсами.