Когда он в конце концов разворачивает «Таймс», в который это завернуто, у него перехватывает дыхание: не только потому, что там — человеческое сердце, но и потому, что номер газеты датирован ноябрем 1888 года[5].
— Господи! — произносит он. — Помоги ему найти дорогу домой!
Туман на улице начинает приподниматься, редеть, и ветер слабо шуршит, проносясь мимо. Длинная тень человека, охваченного чувством любви и ощущением чего-то чудесного, удивительного, движется, как лезвие ножа, сквозь город, сквозь ноябрь, сквозь ночь.
Последний защитник Камелота
Трое уличных грабителей, остановившие его той октябрьской ночью в Сан-Франциско, никак не ожидали подобного отпора, несмотря на внушительный рост старика. Он был хорошо одет, и этого им оказалось достаточно.
Первый приблизился к нему и протянул руку. Остальные двое держались чуть позади.
— Гони бумажник и часы, — сказал грабитель. — И не вякай — избавишь себя от лишних забот.
Старик поудобнее перехватил свою трость. Плечи его распрямились. Взметнулась копна седых волос, и он повернулся лицом к грабителю:
— Ну что ж, попробуй возьми.
Грабитель сделал было шаг вперед, но так его и не закончил. Трость мелькнула в воздухе так быстро, что он даже не заметил этого. Удар пришелся в левый висок, и он упал.
Не останавливаясь, старик перехватил трость левой рукой за середину, шагнул и ткнул ею второго грабителя в живот. Когда тот согнулся пополам, он врезал ему наконечником трости под челюсть, в мягкие ткани слева под подбородком — так боксер проводит хук. А когда бандит рухнул на землю, старик добавил ему еще — рукоятью трости по черепу.
Третий грабитель схватил старика за плечо, но тот, бросив трость, взял его левой рукой за ворот рубашки, а правой за пояс брюк, оторвал от земли, вскинул на вытянутых руках над собой и грохнул о стену здания, стоявшего справа.
Затем старик привел себя в порядок, пригладил ладонью волосы и поднял с земли трость. На мгновение его взгляд задержался на тех троих, что лежали на тротуаре бесформенными кучами, потом он пожал плечами и продолжил свой путь.
Откуда-то слева доносился шум уличного движения. На углу он повернул направо. Над высокими зданиями появилась луна. В воздухе чувствовался запах океана. Некоторое время назад прошел дождь, и мокрый тротуар все еще блестел, отражая свет уличных фонарей. Старик двигался медленно, изредка останавливаясь и рассматривая темные витрины.
Минут через десять он поравнялся с боковой улочкой, где было более оживленно, чем на тех, которые он миновал. Аптека на углу была все еще открыта, дальше светились окна закусочной и витрины магазинов. На противоположной стороне улицы он заметил нескольких прохожих. Мимо проехал мальчик на велосипеде. Старик свернул и пошел по этой улице; его светлые глаза внимательно посматривали по сторонам.
Когда он прошел с полквартала, в глаза ему бросилась довольно грязная витрина, на стекле которой было краской написано; «Гадалка». Под надписью была изображена ладонь и разбросанные игральные карты. Он заглянул в распахнутую дверь. Ярко одетая женщина, с волосами, стянутыми сзади в узел зеленым платком, сидела в задней части комнаты и курила. Когда их глаза встретились, она улыбнулась ему и поманила к себе указательным пальчиком. Он тоже улыбнулся и хотел было пройти мимо, однако…
Однако еще раз взглянул на нее. Что же это? Он посмотрел на часы.
Потом повернулся, прошел в глубь комнаты и остановился перед гадалкой. Она встала и оказалась совсем невысокой, чуть больше пяти футов.
— У вас зеленые глаза, — заметил он. — А у большинства цыганок, что я встречал, глаза темные.
Она пожала плечами:
— Уж какие достались. У вас какие-нибудь проблемы?
— Дайте подумать. Сейчас что-нибудь вспомню, — отвечал он. — Вообще-то я вошел сюда просто потому, что вы мне кого-то напомнили, и теперь меня это мучает: никак не могу вспомнить, кого именно.
— Пройдемте-ка в другую комнату, — предложила она. — Присядем там и поговорим, хорошо?
Он кивнул и последовал за ней в маленькую комнату позади первой. Пол здесь был покрыт вытертым до основы восточным ковром, и стоял небольшой стол, за который они и сели. На стенах висели изображения знаков Зодиака и психоделические плакаты полурелигиозного содержания. На подставке в углу рядом с вазой, полной свежих цветов, покоился хрустальный шар. Темная пушистая кошка спала на диване справа от него. За диваном виднелась приоткрытая дверь в третью комнату. Единственным источником света служила дешевая лампа, стоявшая на столе перед ним, да еще на кофейном столике, покрытом шалью, была зажжена маленькая свечка.
Старик облокотился на стол, внимательно всматриваясь в лицо женщины, затем покачал головой и откинулся назад.
Она стряхнула пепел сигареты прямо на пол.
— Итак, что вас беспокоит? Он вздохнул:
— Да у меня, пожалуй, нет никаких проблем, разобраться с которыми я сам бы не мог. Знаете, я, наверное, зря к вам зашел. Я заплачу вам за беспокойство, как за сеанс. Сколько я должен?
Он полез было в карман за бумажником, но она остановила его, подняв руку.
— Может, все дело в том, что вы просто не верите во все это? — спросила она, сверля его глазами.
— Да нет, совсем наоборот, — отвечал он. — Я готов верить в ворожбу, в предсказания и всякого рода заклятья и чары, в магию, черную и белую. Но…
— Но не в такой дыре, как эта? Он улыбнулся:
— Я не хотел вас обидеть.
Раздался свистящий звук. Казалось, он доносится из соседней комнаты.
— Не беспокойтесь, — сказала она. — Это просто чайник закипел. Я про него и забыла. Чаю со мной выпьете? Чашки у меня, честное слово, чистые. Я вас угощаю. Время здесь так медленно тянется…
— Хорошо.
Она встала и вышла.
Он глянул было в сторону двери, но не встал, а вольготно откинулся в кресле, положив огромные руки с выступающими синими венами на мягкие подлокотники. Затем принюхался, раздувая ноздри и склонив голову набок — словно почувствовал некий смутно знакомый аромат.
Через некоторое время женщина вернулась, неся поднос, который поставила на кофейный столик.
Кошка зашевелилась, подняла голову, поморгала, потянулась и снова закрыла глаза.
— Молоко? Сахар?
— Да, пожалуйста. Один кусок. Она поставила на стол две чашки.
— Берите любую.
Он улыбнулся и взял ту, что стояла слева. Она поставила на середину стола пепельницу и подвинула к себе вторую чашку.
— В этом не было никакой необходимости, — заметил он, кладя руки на стол.
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});