Читать интересную книгу Главнокомандующий - Николай Гуданец

Серебряный диск медали лежал на мощном бюсте Хадсон почти горизонтально. Березин постарался сосредоточить взгляд на её чёрном берете с эмблемой проекта «Ч».

– До сих пор вы проходили службу образцово, – смягчив тон, заговорил генерал. – Проявили себя в боевой обстановке наилучшим образом. Имеете боевые награды. Вам присвоено внеочередное звание. Существенно улучшили свои физические данные, получили право носить тяжёлое оружие.

Он сделал паузу, едва не ляпнув: «Так какого же хрена?!» Хадсон отмалчивалась всё с тем же понурым видом.

– Однако вы проявили несдержанность, подняв руку на боевого товарища. Более того, он младше вас по званию. Это очень серьёзный проступок! Очень!

Девица зарделась и совсем повесила нос на квинту. Очень добротная вирельная маска у неё, с мимической нюансировкой и прочими прибамбасами. Березин тщетно старался взвинтить себя, чтобы влепить взыскание по всей строгости. Ведь чисто по-человечески тут всё понятно...

– Вы сказали, что сожалеете о своём поступке, – Березин всё-таки решил спустить дело на тормозах и наказать Хадсон по минимуму. – Значит, уже осознали свою вину. Отчасти это меняет дело.

Он сделал паузу. «Ну, скажи что-нибудь, поддакни. Не молчи, как упёртая дурёха».

– Разрешите уточнить, товарищ генерал. Я сожалела о том, что в армии, по вашему мнению, нет места для приватности. В тот момент я поступила просто как человек, а не ефрейтор-контрактник. И об этом не сожалею.

Подавляя приступ бешенства, Березин поиграл желваками.

Как гласит армейское присловье, лучше иметь дочку-блядь, чем сына-ефрейтора. Ну, а если ефрейтор женского пола, то вообще туши свет... Да ещё и типичные американские замашки, полный букет – начиная с privacy и кончая defend freedom. Нечего тут миндальничать, не в коня корм.

– Ну, что ж, с этой минуты вы больше не ефрейтор.

– Так точно, товарищ генерал.

– И ещё. У вас будет время на размышление. Предлагаю вам подумать о недопустимости штатских замашек в армии. Пять суток гауптвахты, рядовая Хадсон.

– Есть пять суток, – ответила десантница, бодро вскинув голову.

Березину померещилось, что на её губах мелькнула усмешка. Впрочем, это мог быть и глюк вирельной маски.

– Если подобное повторится, ваш контракт будет расторгнут, – счёл нужным добавить генерал. – По тридцать шестому пункту «в», без выходного пособия. Уяснили?

– Так точно, товарищ генерал.

Вообще-то американцев следует наказывать рублём, такое до них лучше всего доходит.

– Можете идти.

– Слушаюсь, товарищ генерал.

Хадсон молодцевато сделала «налево кругом» и растворилась в киберпространстве, не дойдя до двери.

На прощание она снова нагло ухмыльнулась. Вовсе не глючит у неё вирельная мимика. Экая несгибаемая стервоза. Хотя не будь она эдакой бой-бабой, сидела бы за рукоделием в своей захолустной Дакоте, рассудил Березин. Ладно, перемелется, мука будет.

Не снимая вирельного шлема, на ощупь он взял трубку, набил её табаком из кисета и закурил.

* * *

Кхан плыл по затопленному подземелью своим привычным прогулочным маршрутом, рассеянно созерцая облицованные рубчатой плиткой пешеходные дорожки. Он миновал распахнутые ворота пустой казармы, затем причал, где бок о бок ошвартовались три проржавевшие субмарины, обогнул ремонтный док, в котором покоилась четвёртая подлодка.

Бетонное перекрытие наверху окончилось, его сменила зыбкая плёнка водной поверхности, колеблемая ветерком, обструганная пологими лучами полярного солнца.

Мощно ударив хвостом, Кхан устремился вперёд. Ущелье расширялось, превращаясь в продолговатую бухту. От последнего, самого крупного причала веером разбегались рельсовые узкоколейки с вереницами пустых платформ, ныряя в жерла прорубленных сквозь скалу тоннелей. На краю причала стояла тележка с ровными рядами ржавых торпед, три батареи зениток вертикально топорщили дула, над ними лениво покачивалась полусгнившая маскировочная сеть. Дальше вдоль бухты тянулась вымощенная бетонными плитами взлётно-посадочная полоса. В её конце притулились четырехмоторный транспортный самолёт и полудюжина истребителей. До чего же убогая и примитивная военная техника. По идиоматическому выражению двуногих, допотопная, причём в буквальном смысле.

В жабрах клокотала чужая вода. Чужая. Совсем не та, что в бассейне. Вольная, дикая. Не отцеженная фильтрами, не оглушённая обеззараживающим излучателем, не облагороженная дезодорантами. Настоящая вода чужой планеты, без примеси привычных солей.

За причалом каменистое дно бухты там и сям устилали россыпи скелетов. Когда строительство громадной базы в толще материкового щита завершилось, излишки человеческого материала утопили здесь. Тысячи двуногих рабов, от которых остались только кучки обглоданных рыбами костей.

Над подводным кладбищем зыбились плотные сгустки психических шлаков: голод и боль, неотвязный страх, бессильная ненависть и тупая безнадёжность, вековечное истошное проклятье месту сему. За прошедшие долгие годы вся эта духовная гниль нисколько не выветрилась и, как облако густого трупного смрада, целиком заполняла бухту.

Всякий раз, когда Кхан заплывал сюда, терпкие миазмы мертвечины мощно взбаламучивали его сознание. При всём его отвращении к нечистотам это место обладало необъяснимой гнетущей притягательностью.

Он распластался над косо уходящим в глубину скалистым откосом, размышляя над причудами двуногих млекопитающих. Невесть почему они построили на необитаемом континенте колоссальное подземное сооружение с огромными складами провианта, боеприпасов и горючего, да так и забросили втуне. Причём это случилось задолго до того, как уровень океана поднялся и подземелье оказалось затопленным почти доверху. Рабов-строителей скормили рыбам, а не употребили в пищу. Наконец, эта военная база, где размещались подводные и воздушные боевые машины, одновременно служила, по всей видимости, чем-то вроде религиозного святилища. Об этом свидетельствовали многочисленные ритуальные эмблемы на стенах: кресты с переломленными перекладинами, изображения хищной птицы, сжимающей в лапах круг всё с тем же изломанным крестом. В одном из крупных помещений, очевидно, служившем для проведения собраний, на стене сохранилась громадная золочёная рама с лохмотьями гнилого холста и чешуйками вспузырившейся краски. Скорее всего картина служила культовым объектом поклонения.

Достойно удивления то, что теплокровные двуногие умудрились выйти из животного состояния. Их иррационализм безграничен и непостижим, их сознание выглядит карликовым наростом рассудка над клокочущей магмой бессознательного. Адекватно постичь их цивилизацию вряд ли возможно. По счастью, для узко прагматических целей этого и не требуется. Эта планета слишком удалена от центров цивилизации, чтобы развивать на ней пищевую индустрию. Высшие расы уготовили ей судьбу экзотического охотничьего угодья. Быть по сему.

Развернувшись над подводным кладбищем, Кхан энергично поплыл обратно.

* * *

Щёголев приложил палец к замку, тот негромко щёлкнул. И опять примерещилась отрубленная кисть Галахер, валяющаяся на полу среди обильных алых брызг. К горлу подкатил шершавый клубок. С усилием сглотнув слюну, ксенолог повернул кремальеру, вошёл в виварий, сел в кресло.

Смотровое окно пялилось на Щёголева, точно выпуклый глаз рептилии. Впаянная в громадный хрусталик бурая коряга шевельнулась.

– Желаю чистой воды, – поздоровался ксенолог на языке декаподов.

В ответ ни звука.

– Всё ли у вас в порядке? Не беспокоит ли здоровье? Хорошее ли у вас самочувствие? – старательно выговорил учёный.

Декапод резко выбросил вперёд щупальце, оно едва не коснулось толстого триплекса. От неожиданности ксенолог вздрогнул.

– Ты надо говорить ко мне «глубокорождённый фалаха», – сварливым тоном заговорил пленник. – Обращение мелкорождённого к глубокорождённому надо набитый почтительностью.

Задранный кверху кончик щупальца назидательно покачивался вправо-влево.

И Щёголев наконец понял. Ах, вот оно что. Мог бы и раньше догадаться, как декапод расценивает ситуацию. Зайчики поймали охотника и посадили его в клетку. Вкусно кормят, создали для пленника благоприятную искусственную среду. И он продолжает чувствовать себя хозяином положения. Люди для него – не дичь, так, прислуга.

Жгуче вспыхнула ненависть, кровь прихлынула к лицу. Всё ведь из-за него, из-за этого поганого глубокорождённого фалаха. Из-за него декаподы напали на базу. Искалечили волоокую дуру Галахер. Ведь я же не струсил, просто растерялся. Я учёный, а не боец-десантник...

С трудом Щёголев подавил вспышку ярости. Нельзя давать волю эмоциям, для ксенолога они – непозволительная роскошь.