свою уверенность и браваду и хочу сжаться в комок. – Повторюсь: вы должны принять наследство. По бумагам и по законам.
– По каким законам? По документам я безотцовщина! Уверена, что мой любимый папочка не успел сделать тест ДНК.
– По законам нашего мира. Криминального, – сообщает так спокойно и обыденно, как будто мы разговариваем о ценах на хлебушек!
– А если я не хочу становиться частью этого мира? Что тогда? – прищурив глаза, задаю вопрос.
– Тогда пострадают невинные люди.
Я вздрагиваю, представив, как что-то страшное происходит с двумя близкими моему сердцу мужчинами: маленьким солнышком, у которого в таком маленьком возрасте уже все сердце в заплатках, и серьезным мужчиной, который стал мне родным за короткий срок, и по кому мое сердце все равно болит…
– Например, Грачев Матвей, – произносит Вадим, словно читая мои мысли. Он говорит безразличным тоном, но при этом сверлит меня внимательным взглядом, считывая эмоции.
При звуке его имени я не могу и дальше держать лицо. Отворачиваюсь к стене, не в силах что-либо произнести.
– Вы подумайте, Ева. У вас еще есть немного времени. Тем более вам надо поправить ваше здоровье. Вот моя визитка, жду вашего звонка, – кладет на тумбочку и выходит из палаты, не прощаясь.
Я сверлю взглядом эту чертову визитку. Разве у меня есть выбор?..
Глава 26 Ева
Настал день выписки. Которого я одновременно боялась и ждала. Ждала, потому что до зубовного скрежета надоели больничные стены и пресная еда. Боялась, потому что знаю – выйдя за пределы больницы, могу что-нибудь натворить. Потому что уверена: события того злополучного дня подкрадутся ко мне, обвивая своими ядовитыми щупальцами, стоит только лечь спать. И никто не сможет мне помочь. Потому что я одинока, как никогда. Да и кого будут интересовать проблемы ущербной женщины?!
– Уже собралась? – в палату заглядывает врач. – Можно? – спрашивает разрешения.
Я отодвигаюсь, позволяя Наталье Евгеньевне присесть. За все время пребывания в больнице я неожиданно сдружилась с этой женщиной. Она не лезла ко мне в душу, не поучала, но я чувствовала ее незримую поддержку и какую-то особенную, как материнскую, заботу.
– Страшно? – неожиданно спрашивает доктор, обнимая меня за плечи. Это ее первое открытое проявление чувств, но мне почему-то не хочется ее оттолкнуть, наоборот, прижаться сильнее и рассказать обо всем, что тревожит.
– Откуда вы знаете? – удивленно спрашиваю, заглядывая в глаза женщине. И с ужасом понимаю: я вижу там ответ.
– Когда я забеременела, я была чуть старше тебя. Мы с мужем радовались и с нетерпением ждали появления на свет нашей доченьки. Но за неделю до предполагаемого срока мне стало плохо, резко затошнило, я не могла стоять на ногах. «Скорая» привезла меня еле живую. Как итог: кесарево, и на свет появилась моя девочка, которой было не суждено сделать свой первый крик и вообще жить, – в ее голосе столько боли, что я неосознанно обнимаю Наталью Евгеньевну двумя руками и, только уткнувшись в ее плечо, понимаю, что плачу. – После операции я услышала приговор: бесплодие. Мы с мужем не смогли пережить этого горя. Нет, он не отвернулся от меня, но…как будто смысл дальнейшей совместной жизни, он потерялся, понимаешь? Мы тихо развелись, и каждый пошел своей дорогой.
Я перевожу дыхание, потому что не могу позволить себе рыдать в голос. Восхищаюсь этой женщиной. Она вырастила в себе маленького человечка, ощущала в себе его пиночки, разговаривала, а потом его жестоко отняли. И она сумела не сломаться и не натворить глупостей. А в мою же голову они лезут все время…
– Можно я дам тебе совет? – тихо спрашивает доктор, грустно улыбаясь и поглаживая меня по голове.
– Конечно.
– Если есть возможность – меняй свою жизнь. Уезжай, начни новые отношения, смени род деятельности – как угодно. Не отвергай помощь, если предлагают, не замыкайся в себе. Говори о том, что тебя беспокоит. И не уходи с головой в работу. Она тебя не спасет. Иначе тебя ждет моя участь – в сорок пять ты будешь одинока и никому не нужна.
Перевариваю все сказанное и понимаю, что этот совет не про меня. Мне не с кем поделиться, некуда уехать, да и средств на это нет, не от кого ждать помощи, и я уже никому не нужна…
– Спасибо вам большое. За совет и за все, что вы для меня сделали, – крепко обнимаю Наталью Евгеньевну, одновременно пытаясь показать ей, что я понимаю ее и поддерживаю. Хочется, чтобы она знала: эта сильная женщина больше не одна. Я разделяю ее горе. От всей души хочу, чтобы ей стало легче.
* * *
Тяжело вздыхаю и открываю дверь квартиры, в которой не была, кажется, целую вечность, а на самом деле прошло полтора месяца. С опаской заглядываю внутрь, ожидая, что сейчас со всех щелей полезут монстры. Усмехаюсь своим детским и глупым мыслям. Все мои монстры живут исключительно в моей голове.
Прохожусь по всем комнатам, открываю окна и везде включаю свет. С монстрами надо бороться. И не оставаться в темноте – пока единственный известный мне способ.
По-хорошему, неплохо бы убраться дома, но у меня на это пока нет сил и желания. Поэтому я раздеваюсь, сбрасывая одежду прямо на пол, набираю ванну с пеной и ложусь в нее, воткнув наушники в уши и блаженно прикрыв глаза. Так я хотя бы не остаюсь со своими мыслями один на один.
Я выхожу из ванной и кутаюсь в большой махровый халат. Так, на очереди чай с чабрецом. Завариваю огромную кружку и пью маленькими глотками, глядя на ночной город.
Этот день мной был прожит тысячи раз,
Он вгрызается холодом в душу…
…Он забрал у меня и мечты и любовь,
Мою жизнь лишил всякого смысла…
Боль раздирает меня изнутри, и что бы я не делала, куда бы