Читать интересную книгу Что там – за словом? Вопросы интерфейсной теории значения слова - Александра Залевская

«… общая теория знаков не должна себя связывать с какой-либо конкретной теорией о том, что происходит, когда нечто учитывается благодаря использованию знака»206.

И хотя далее сам Моррис уточняет, что не обязательно отрицать «индивидуальный опыт» процесса семиозиса207, повсеместно акцент был сделан на теоретизировании в области системы отношений между компонентами семиозиса, измерений и уровней семиозиса и т.п. Это вполне естественно с той точки зрения, что

«… семиология изучает не мыслительные операции означивания, но только коммуникативные конвенции как феномен культуры (в антропологическом смысле слова)»208.

На самом деле и сам Ч. Моррис признавал:

«Семиотика как наука о семиозисе столь же отлична от семиозиса, как любая наука от своего объекта»209.

Более того, вслед за Ч. С. Пирсом, исследователи поместили в фокус внимания логический аспект теории знака, и его весьма продуктивная идея семиозиса как перевода не получила «выхода» за пределы системы знаков, поскольку, как подчеркивает У. Эко,

«…интерпретанта это не интерпретатор, т.е. тот, кто получает и толкует знак, хотя Пирс не всегда достаточно чётко различает эти понятия. Интерпретанта это то, благодаря чему знак значит даже в отсутствие интерпретатора»210.

Обратим внимание на постулируемую способность знака «значить даже в отсутствие интерпретатора»: фактически это узаконивание мифа, согласно которому слово само по себе несёт всю приписываемую ему информацию – оно означает, обобщает, относит к некоторым категориям и т.д. и т.п.

Представляется важным добавить, что на самом деле в опирающихся на работы Ч. Морриса и Ч. Пирса исследованиях фактически происходит подмена названных понятий (а именно – интерпретанты и интерпретатора), в значительной мере обусловленная широко известным «семиотическим треугольником» Ч. К. Огдена и И. А. Ричардса, моделирующим знаковую ситуацию, которая многими воспринимается как прямо отображающая процесс означивания у индивида, хотя названные авторы разграничивали внешний и внутренний (психологический) контексты. Попытки выйти за рамки «треугольника значения» в «трапецию значения», «психосемиотический тетраэдр» и т.д. (см. выше) можно трактовать как поиск ответа на вопрос: во что же – в конечном итоге – «переводится» словесный знак? Заметим, что при этом происходит неизбежный выход за пределы семиотики, ибо в центре внимания оказывается то, что лежит за словом у пользующегося им субъекта семиозиса – человека, обеспечивая успешность процессов понимания и взаимопонимания.

Универсальные характеристики знаковой ситуации получили освещение в огромном количестве публикаций, ставивших основной целью решение теоретических проблем преимущественно «чистой семиотики» (по Ч. Моррису) и выполненных в русле семиотики/семиологии, философии, логики, лингвистики, теории литературы и т.д. Даже поверхностный обзор мнений по возникающим в этой связи вопросам потребовал бы написания специальной монографии. Поэтому представляется актуальным перейти непосредственно к рассмотрению некоторых аспектов феномена естественного семиозиса, т.е. процессов и опор, специфичных для означивания как способности индивида.

Всё обсуждаемое далее касается именно живого человека, познающего мир по законам психической деятельности, но под контролем социума и – шире – культуры, через разнообразные виды контактов с окружающей действительностью (природной и социальной), в том числе (но не единственно, исключительно) – через общение. Последнее уточнение принципиально важно: человек как субъект процессов именования и идентификации поименованного трактуется как продукт взаимодействия комплекса «начал» – индивидуального и социального, чувственного и рационального; признается также, что и называние, и понимание всегда связаны с переживанием именуемого или идентифицируемого.

Такой подход в корне меняет систему представлений об означивании, требуя выхода за пределы принятой «по уговору» системы значений как конечной области реализации процессов перевода знаков с учётом того, что такая система является лишь медиатором (промежуточным средством), обеспечивающим выход индивида на его образ мира, который формируется в разностороннем и многомерном личном опыте, без чего никакой знак (не в «чистой» теории, а в заземленной практике) не может выполнять свои функции. Это в свою очередь требует отказа от плоскостных («угольных») моделей знаковой ситуации и перехода на вероятностные по своему характеру модели выбора стратегий и опор, обеспечивающих итоговый «перевод» словесного знака на «язык» интеллекта, взаимодействующего с телом индивида и его личностными эмоционально-оценочными переживаниями.

Можно провести аналогию между исследованиями в обсуждаемой области и рассмотрением в мировой науке проблемы бесконечной делимости материи с переходом на позиции квантовой механики:

«Сначала элементарные кирпичики мироздания – атомы представляли в виде маленьких шариков, затем выяснили, что эти шарики имеют сложную внутреннюю структуру, ну а потом поняли, что это совсем даже не шарики, а нечто среднее между волной и частицей. Погружаясь в глубины микромира, физики были вынуждены отбросить старинные представления, основанные на жёстких закономерностях. Наука, используя язык Ψ–функций, перешла к вероятностному описанию явлений природы. Новый подход был принципиально отличен от классического и оказался крайне продуктивен и предельно точен в описании того, что происходит внутри и вокруг нас»211.

Следует отметить, что теоретически мы можем оставаться в русле идеи непрерывного процесса семиозиса, принимая гипотезу У. Эко, согласно которой «интепретанта – это иной способ представления того же самого объекта»212, однако с оговоркой, что в данном случае интерпретанта функционирует не независимо от интерпретатора (как это должно быть согласно постулатам «чистой семиотики»), а у него самого как активного субъекта соответствующей деятельности, в его интересах и в полной зависимости от сложного взаимодействия комплекса разнообразных внешних и внутренних факторов.

Интересно отметить, что при попытке дать дефиницию термина «семиозис» мы обнаруживаем отсутствие соответствующих статей даже в довольно новых словарях213, в том числе и в «Кратком словаре когнитивных терминов»214, и в «Большом психологическом словаре»215, хотя, по логике вещей, именно когнитивная наука и психология ранее других областей науки должны были бы озаботиться разгадкой тайны естественного семиозиса.

В «Англо-русском словаре по лингвистике и семиотике»216 в качестве одной из трактовок термина «семиозис» даётся следующая дефиниция: «операция, приводящая к установлению соответствия между означаемым и означающим знака. Термин семиотики». Однако следует обратить внимание на вытекающее из психолингвистической теории слова принципиально важное положение, согласно которому «операция, приводящая к установлению соответствия между означаемым и означающим знака», на самом деле играет роль промежуточного этапа в ходе естественного семиозиса, поскольку социально принятый знак – это всего лишь инструмент, благодаря которому происходит «выход» на индивидуальный опыт, вне которого знак не может функционировать как достояние человека (см. выше о двойной жизни значений и о слове как средстве доступа к единой информационной базе носителя языка и культуры).

Сведения о термине «семиозис» в разных вариациях встречаются в научных текстах, где чаще всего используется классическое определение, предложенное в свое время Ч. Моррисом: «Процесс, в котором нечто функционирует как знак, можно назвать семиозисом»217. Полностью соглашаясь с важностью акцентирования того, что речь идёт именно о процессе, подчеркнём, что для рассматриваемого ниже индивидуального ракурса этого процесса необходимо уточнение: под естественным семиозисом понимается комплекс процессов выбора стратегий и опор, обеспечивающих, с одной стороны, «перевод» функционирующего в культуре знака на индивидуальный «язык» понимания и переживания обозначаемого именем содержания, а с другой стороны – поиск имени, которое способно выступить в качестве социально признанного знака, позволяющего партнерам по коммуникации «высветить» в своем перцептивно– когнитивно-аффективном опыте опоры, в достаточной мере подходящие для того, чтобы служить базой для взаимопонимания, быть «разделяемым знанием».

Такая трактовка сути и специфики естественного семиозиса позволяет объяснить, почему именование и идентификация поименованного не могут рассматриваться как «зеркальные» процессы. Дело в том, что в первом случае мы знаем, в каком ракурсе и с каким эмоционально-оценочным ореолом именуем нечто в определённых целях, и исходим при этом из личностного «внутреннего контекста», своеобразной «предпрограммы», обеспечившей именно такой, а не иной ракурс видения и оценивания объекта (по принципу: «для меня – здесь – сейчас», поскольку в каждый последующий момент что-то может измениться в окружающей ситуации и в моём личностном видении этой ситуации). В отличие от этого во втором случае нам нужно установить, что лежало за именем для кого-то другого, но мы приступаем к решению этой задачи на основе преломления воспринимаемого слова через призму нашего «внутреннего контекста», нашей «предпрограммы», т.е. взаимопонимание всегда возможно только в некоторых пределах, ограничиваемых сходством предшествующего опыта (как личностного, так и общекультурного).