Генрих победил родителей Таллии, когда они возглавили мятеж, и теперь он мог распоряжаться ее судьбой, как ему заблагорассудится.
Из города Фулдаса привезли епископа, который и благословил молодых, стоящих перед ним на коленях. Алан взволнованно слушал все наставления, а Таллия была бледна как полотно. Она сжала руки и смотрела прямо перед собой, не обращая внимания ни на кого, даже на собственного жениха.
На землю спустились летние сумерки. Гости набились в зал. Пол был усыпан свежим тростником. Слуги сновали, разнося мясо и кувшины с медом и вином. Под столами пристроились собаки в ожидании объедков. Сапиентия позволила Ханне стоять у нее за спиной и иногда предлагала куски со своей тарелки. Хью воспринял это как знак покровительства ничем не примечательной «орлице» и удивленно посмотрел на принцессу, но скоро отвлекся на придворного поэта, который вдохновенно читал поэму на даррийском. Хью шептал на ухо Сапиентии перевод:
Она говорит: «Приди, любовь моя.
Ты — огонь моего сердца.
Там, где язвили шипы, расцвели лилии».
Он отвечает: «Я шел один по лесу,
И одиночество источило мое сердце.
Но сейчас лед тает и расцветают цветы».
Она зовет его: «Приди, я не могу жить без тебя.
Я усыплю твой путь розами и лилиями,
Только приходи скорее».
Ханна вспыхнула, хотя и понимала, что эти слова предназначаются вовсе не ей. Но ни у кого не было такого красивого голоса, как у Хью, и когда он говорил, даже Ханна, знающая, на какие мерзости способен этот человек, ощущала слабость в коленях. Впрочем, она довольно быстро пришла в себя. Здесь, на пиру, было на что посмотреть. Рядом с королем и его свитой невозможно было скучать и оставаться равнодушным наблюдателем.
Ее верные товарищи «орлы», с которыми она ехала из Альфарских гор, стояли в дверях на страже. Поймав ее взгляд, Инго рассеянно кивнул.
За королевским столом маркграфиня Джудит склонилась над тарелкой, которую она разделяла с Гельмутом Вилламом. Они о чем-то разговаривали. Болдуин сидел дальше — он не был таким почетным гостем, как его жена, и его захватывающая дух красота не гарантировала места за королевским столом. Рядом с Болдуином сидел Ивар, он почти ничего не ел.
Другие монахи с удовольствием поглощали пищу и весело болтали, время от времени сестра Росвита обеспокоенно посматривала на своего младшего брата.
Новобрачные сидели по левую руку от короля, и Ханна не могла их рассмотреть, но в любом случае интересовали ее больше всего не они, а принц Санглант и Хатуи. Хатуи стояла за спиной принца и время от времени смотрела на короля, казалось, что они ведут какой-то неслышный для других разговор. Принц сидел с таким видом, словно его насильно приволокли на праздник и заставили сидеть неподвижно. Положив руки на стол, он уставился в стену, не видя ничего вокруг. Время от времени Хатуи подталкивала его, и он принимался за еду, но вскоре опять забывал обо всем и погружался в оцепенение. Похоже, он совершенно не замечал царящего вокруг веселья.
После того как были сказаны все тосты и спеты все песни, Генрих вызвал сестру Росвиту. Сквозь распахнутые ставни в зал еще проникал сумеречный свет, и слуги пока не зажигали свечи. Все затихли, когда сестра Росвита раскрыла книгу и принялась читать:
— «Множество историй о святых деяниях юной Радегунды дошли до его милостивейшего величества императора Тейлефера, и тогда по его приказу Радегунду доставили ко двору. Едва увидев ее, император решил сделать деву своей королевой. Он умолял ее, упрашивая быть к нему милосердной, он подарил ей не только множество земель, но и другие богатства, которые она тотчас раздала нищим.
Верная своему обету, Радегунда хотела остаться девой, но благородство императора и его благочестие смягчили ее сердце, и они поженились.
Здесь можно описать только некоторые славные дела королевы, которые совершила она в то время. Земная слава не затмила ее любви к Господу, и она никогда не забывала о тех, кто нуждался в ее помощи.
Всякий раз, получая деньги от императора, она половину раздавала бедным, прежде чем хоть одна монета передавалась в ее собственную казну. В Отии она построила приют для бедных женщин и сама прислуживала там. Поистине королевские подарки отсылала она в монастыри — ни один отшельник не был обделен ее великодушием.
Даже когда император лежал на смертном одре, она ни на минуту не покидала его, хотя и носила под сердцем его ребенка. Она целыми днями стояла на коленях возле его ложа. Слуги, опасавшиеся за здоровье королевы, не могли оторвать ее от молитв, и когда он умер, душа его сразу вознеслась в Покои Света.
В это время многие могущественные принцы жаждали получить богатства, оставшиеся после смерти императора. Словно черные вороны, слетелись они в страну. Не последнее место среди сокровищ занимала сама Радегунда — воистину настоящая драгоценность среди женщин. И ничто не могло защитить ее от этих притязаний.
Тогда Радегунда переоделась в нищенку: она предпочла полный лишений путь изгнанницы власти и могуществу. Она поклялась, что больше никогда не выйдет замуж, и с этого времени остаток дней она провела в служении Господу.
И вот однажды ночью она вместе со своей подругой Клотильдой бежала из дворца в монастырь Пуатьерри, где они и обрели пристанище…»
В зале внезапно раздался грохот. Санглант вскочил, опрокинув стол, за которым сидел, и напряженно прислушался. В зале воцарилась тишина. Принц перепрыгнул через стол и бросился к двери, расшвыривая ногами тарелки и кубки.
Собаки набросились на еду.
— Санглант! — крикнул король, поднимаясь. Молодой человек дернулся и замер.
Не поворачиваясь к королю, он пристально смотрел на дверь. Глядя на него, Ханна предположила, что дверь сейчас распахнется и в зал ворвутся вооруженные эйка. «Орлица» схватилась за боевой топорик.
Однако никто не вошел. Все по-прежнему молчали и не двигались, лишь слуги убирали разбросанную еду да ставили на место опрокинутый стол.
— Я рассказывал вам, ваше высочество, — произнес Хью, и его голос гулко разнесся по всему залу, — как королева Альбы Ательтири рассердилась на одного из мятежных графов и превратила его в собаку. И из этой собаки получился прекрасный граф — помимо ошейника он носил на шее золотую цепь, знак своего положения, к тому же каждое третье слово он произносил по-человечески.
Высокое собрание засмеялось, но Генрих даже не улыбнулся, а через мгновение из-за дверей раздался предупреждающий лай собак.
— Дорогу! — крикнул кто-то снаружи. Ханна услышала топот лошадей, гул голосов, а через окно уловила смутное движение во дворе.
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});