Я не дал совершить Петровичу глупость. А то еще начнет баловаться ножом, который для этого не предназначен, вдруг поранится. Посмотрел ему прямо в глаза и чуть-чуть придавил хистом. Самую малость.
И надо сказать, подействовало просто отлично. На языке Петровича это было сродни тому, как если бы я вытащил пистолет и положил на стол. Мол, смотри, будешь себя плохо вести, твой организм обогатиться свинцом.
— Ты это, извини. Костян мне говорил, что ты типа непростой. А я гляжу, вроде пацан пацаном. Джинсы, кроссовки. Не обессудь, короче.
Больше мне хотелось сказать какую-то невероятную глупость. Что-то вроде: «Пацаны не извиняются». И все, закончить этот неприятный разговор.
Хотя я отмел лишь слово «невероятную». И сказал просто глупость:
— Вы.
— Чего? — не понял Петрович.
— Не ты, а вы. И мне кажется, мы не с того начали. Можем попробовать еще раз. Матвей, специалист по… разрешению нестандартных проблем.
— Владимир… — Петрович немного подумал и все же отбросил отчество. Видимо, давая понять, что пошел на попятную и разговор теперь будет «без галстуков».
Не знаю, что заставило меня остаться. Любопытство? Петрович мне откровенно не нравился. С другой стороны, он же не салат «под шубой», чтобы всем нравиться. Даже бывших бандосов может кошмарить нечисть. А благодарность от них такая же, как от слезливых старушек. В общем, все идет на благо хиста.
Мы пожали руки и тут случилось странное. Я почувствовал внутри собеседника нечто чужеродное. Если бы я был первый день рубежником и не знал некоторых тонкостей, то сказал бы, что он нечисть. Бред, этого попросту быть не может. Перевертыш? Да какой он к хренам перевертыш? Тут что-то другое.
— Рассказывайте, что вас беспокоит?
— Это типа как у врача, да? — улыбнулся Петрович.
Правда, его веселья хватило ненадолго. Взгляд тут же посуровел, а сам боксер сжал кулаки. И мне почему-то беспокойство собеседника очень понравилась. Вот ничего не могу с собой поделать, но сопереживать ему трудно.
— Короче, мы тут стройку затеяли. Слышал про хутор Придорожный? Вот рядышком решили этот… рекреационный кластер строить. Инвесторов московских подтянули, согласовали все короче, большие бабки на кону.
Я еле удержался на словосочетании «рекреационный кластер» из уст Петровича. Но продолжал кивать. Видимо, и неандертальцы с девяностых могут эволюционировать до серьезных бизнесменов.
— И, короче, на первом же объекте порожняк начался. Сначала силовой кабель задели, потом экскаватор сломался, затем прораб пропал, и вся стройка вообще встала.
— Человек совсем пропал⁈ — насторожился я.
— Да нет, забухал, как выяснилось. Потом нашли. Но суть в том, что сроки горят. Если я время промохаю, то на серьезные бабки попаду.
— Ну, разное бывает, — пожал плечами я. — Причем тут чертовщина?
А сам все ждал полного откровения. Было еще что-то и Петрович очень не хотел об этом говорить. Тот самый хист нечисти, который я ощутил в нем.
— Это не все. Я же сам туда поехал. Пиз… люлей всем раздал, короче. А к вечеру херня какая-то началась.
Он снова замолчал. Блин, задрал этот короткостриженный боксер с душой ранимой пятиклассницы. Так и придется из него каждое слово вытягивать?
— Что за херня?
— Говорить начал всякое. Не то, что думаю. Жену блядиной назвал. Мне Светка чуть пасть не порвала. Кореш звонил, я его на… послал в общем. Ну и вообще говорю херню всякую, короче. Я иногда из этого даже не понимаю ничего. Такие дела, Матвей. Со стройкой полбеды, но мне на следующей неделе с полпредом встречаться. Прикинь, че я там ему наплету?
— Может сказаться больным?
— Вы че, Матвей, угараете? — искренне удивился Петрович. — От такой встречи раз откажешься, второй не будет.
— Запрос получен, — кивнул я. — А вы можете продемонстрировать ну это… ваше неадекватное поведение.
— Оно как бы это… само. Я не всегда контролирую. Чаще всего под вечер.
Находиться до наступления сумерек в этой теплой компании мне хотелось меньше, чем слушать очередную перебранку беса и черта.
— Владимир, возьмите меня за руку.
— В смысле, пожать? А то как-то по-пидорски.
— Как хотите.
Сложный клиент. Заложник множества стереотипов. Мне еще подумалось, что он наверное очень несчастлив. Ну да я не психолог, слава нечисти. А простой рубежник. И дело у меня нехитрое.
Я пожал руку Петровичу, а левой прикрыл сверху. И прислушался к чужому телу. Нет, там что-то определенно было. Темное, нехорошее. Я подтолкнул это наверх, по пищеводу к самому горлу.
— Ишь чего удумал, выблядыш рубежный. Иди чертям жопу подотри, а потом приходи и мою понюхай. Я таких как ты ногтями давил, как клопов.
Глаза у Петровича при этом были жалостливые. Как у собачки, которая погрызла диван и теперь ждала неизбежного возмездия. Хотя я так понял, что все это говорил не он. Губы его, язык тоже, а слова чужие. Да и голос. Чуть повыше, но при этом хриплый. Как у старика.
Самое неприятное, что мне не удалось вытащить эту скверну. Как только надавил хистом сильнее, Петрович тут же закашлял. Словно задыхался. А вот эта мерзость застряла аккурат в районе горла.
За что люблю жизнь рубежника — каждый день новые вызовы. Вчера ты думал, что начинаешь хоть немного разбираться в этом мире. А сегодня понимаешь, что ни черта подобного.
Смерть клиента не входила в мои планы. Поэтому я ослабил хватку и нечто темное упало обратно, вниз. Там, где и прежде обитало. А Петрович закашлялся, но теперь уже нормально. Словно еда попала не в то горло.
— Матвей, че скажете? — спросил он, вытирая выступившие слезы.
Забавно. Даже обращаясь на «вы», Петрович умудрялся мне тыкать. Что я скажу? Надо идти и устраивать совет нечисти. Или на крайний случай листать книжку. Может и попадется что-то интересное.
— Надо думать. Я сейчас же займусь этим вопросом. Но не обещаю мгновенного результата. Скажу сразу, случай довольно непростой и ничего я гарантировать не могу. Но постараюсь сделать все, что в моих силах. И, кстати, Владимир, где находится эта ваша стройка.
— Ща, покажу, — достал телефон собеседник. — Могу скинуть. И скажу, чтобы вас пропустили. Там охрана, все дела.
— Было бы славно, — кивнул я.
На этом мы попрощались. Вот забавно, как плохо начался разговор и на какой доброй ноте закончился. Только это не изменило всей картины. Как я говорил? Первое впечатление можно произвести лишь раз.
Общего у нас с Петровичем было то, что мы принадлежали к одному биологическому виду и разговаривали «типа» на одном языке, «короче». И в другой, нормальной жизни, наши пути бы никогда не пересеклись. Максимум, я бы зашел как-нибудь в ресторан, услышал, что он на спецобслуживании, и увидел краем глаза вдалеке короля жизни.
Но случай все же был интересным. Я еле дотерпел до машины, прежде чем вытащил портсигар.
— Гриша, что скажешь?
— А че тут говорить? — лениво протянул бес. — Понятное дело.
Я заметил, что после случая с лешачихой Гриша стал набивать себе цену. Даже самое незначительное достижение выставлял в таком свете, будто ему надо было выдать как минимум медаль. И еще постоянно хвалился собственным умом и красотой. Хотя это и прежде было.
— Будешь выпендриваться, выгоню из портсигара и заставлю за машиной бежать.
Даже Митька уже снял наушники и внимательно слушал нас.
— Я просто сказал, что дело понятное. Икотка это.
— Че за фрукт? С чем его едят? Как от нее избавиться?
— Не фрукт, ни с чем, никак, — с чувством собственного достоинства отвечал бес.
— Гриша, не беси меня.
— Нет, дяденька, правду он говорит, — внезапно вступился за товарища по бутылке черт. — Ежели икотка в человека проник, то никак ее не вытащишь. Либо пока она сама не уйдет, либо пока призывающий не умрет, либо пока не отзовут
— Не отзовут?
— Не отзовут! — вылез из портсигара Григорий. — Митя, ты какого рожна на переднем сиденье сел? Ты знаешь, что чертям до тридцати надо вообще в детских креслах передвигаться? Марш назад!