Лагерь есть лагерь! Что тюрьма, что клетка – одно. Неволя. Тяжелая работа, плохая пища, худая одежда – это все привычно в нашей «веселой» жизни и на свободе, но неволя, тюрьма – к этому привыкнуть нельзя! Можно приспособиться, притерпеться, но смириться? Никогда! Преодолевать нужно свое положение и состояние. По-разному можно пытаться преодолевать: работа, дело, как ни странно (если попробовать увлечься делом), помогает, надежда на скорое освобождение, вера в правоту свою, вера в идеалы, вера в Бога. Стремление сохранить себя для жизни – это внимание к здоровью, гигиена, гимнастика и, наконец, постоянное и непрерывное обдумывание и планирование побега.
Не дай бог впасть в состояние безнадежности: «Все равно гибель… каторга… отсюда не выйти… все пропало… бесполезно сопротивляться… ничего уже не поможет… конец». И, действительно, наступает конец. Человек не умывается, не раздевается, вши его заедают, он избегает работы, чахнет от тоски, ничему не сопротивляется, тихо гибнет, превращается в доходягу. Это, к сожалению, судьба и участь большинства интеллигенции.
58-я статья, 10 лет – «враг народа»… Такие быстро теряли надежду и никогда не подумывали о побеге. «Побег? Как? Куда?» Выпусти такого за зону – иди, мол, куда хочешь! – вернется обратно и погибнет. И гибли. К тяжелому физическому труду неприспособленные, слабые здоровьем, легко ранимые духовно, в жутких лагерных условиях гибли лучшие умы и таланты русской интеллигенции.
Невосполнимая утрата…
После обеда опять отправили бригаду в лес за дровами. Третий раз почти те же тридцать человек (везде штамп), тоже четверо саней. День хороший, солнце. Скоро кончится зима. Запах свежей хвои, дым от костров (конвойные греются). Грузят мужики дрова. Штабель от штабеля далеко, выбирают бревна получше, носят с разных сторон, к разным саням. А эти вот, свои ребята, два раза были тут вместе…
Можно!
– Братва! Завалите меня в штабель. Останусь.
Завалили. А там носят бревна, грузят, увязывают. Пора возвращаться…
– Становись! – считают конвойные… пересчитывают, вроде не хватает одного… (О том, что один остался, знают только трое, они никому не скажут, боятся: виноваты.)
Опять пересчитывают. Одного не хватает!
– Ложись!
Все упали в снег. Двое конвойных остаются с винтовками наготове, а двое пошли искать.
Где искать? Штабелей много, вокруг лес густой. Ушел ли, здесь ли спрятался? А уже начинает смеркаться, до лагеря идти более двух часов. И так уже завозились, как бы в потемках остальные не разбежались.
Выстрелы! Это в воздух. Чтобы в лагере услышали (может, пришлют кого).
– Становись! Пошли! – По сторонам конвой и сзади двое, все с винтовками наготове. Пошли медленно…
А «заваленный» всё слышит, всё чувствует. Лежит на ветках, на снегу, поленницей дров прикрытый, продрогший, промерзший, весь в поту – вот-вот обнаружат! Уже и не думается, какие там последствия… «Тише! Тише, сердце, не выдавай своим стуком!»… Стороной прогромыхали… ушли. А может, остался кто и ждет? Сторожит? Не двигаться! Ждать. Слушать. Тишина. Сердце стучит. И вдруг совсем дикое ощущение: дальше-то что? Куда?
Когда шли в лес, еще в первый раз, видел дорогу, потом говорили, что деревня близко. И второй раз оглядывался, уточнял (ведь задумал давно). И сегодня, когда шли, думал, куда следует уходить. Темнеет уже. Дорога где-то рядом. Нельзя по дороге двигаться: может быть погоня. Но пока там разберутся – кто? Список на вахте, но кого именно нет? А может, на выстрелы придут искать? Надо уходить поскорее.
Спина застыла, ноги затекли, онемели… Повернуться набок. А что если бревна не расшевелятся? Похолодел весь… Ну! Еще! Еще сильней и без шума… Подаются, сбоку свалились! Руку подвинул, поддел плечом… за шапкой наклонился… выглянул, вылез! Уже усталый, потный… уже дышать тяжело! А надо идти. Быстрее. Вот она, дорога!
Совсем темно. Лагерь позади. Пошел! Вперед. Свобода. Жизнь! Остановился, послушал тишину… Дальше… Спиной чувствуешь направление.
Быстрей, быстрей! Кажется – мчишься, а – ползешь! Сил нет, вязнешь в снегу. Пни, валежник, кусты. Лишь бы не сбиться, не свернуть с пути… А куда путь? Есть ли там та деревня? Далеко ли? Снег. Стволы, стволы.
Вроде светлее стало. От неба. От темного неба. Звезды… вот одна справа, большая… А времени сколько ушло? Шел, падал, вставал, шел. Ничего не чувствовал, какое-то железное отупение… надо вперед, надо идти! Отдыхать нельзя, замерзнешь, а сил нет. Надо спасаться, надо идти… Выбрался на поляну. Огонек впереди… может, показалось?
У плетня, у самой избы лежачего облаивали собаки. Долго никто не выходил. Очнулся в избе на лавке. Щами пахнет. Баба онучи разматывает, ботинок с левой ноги стаскивает. Больно – значит, ноги целы. Запричитала: «Ой, сыночек!» Воды горячей в бадейку налила. Ноги в бадейку… «А ну-ка, поднимайся, горе горемычное». Ребята малые стоят, глазеют… Раздела, молоком горячим напоила, на печь уложила, полушубком прикрыла. «Спасибо, матушка…» А баба плачет: «Спи, Господи».
Сон… какой-то хороший, светлый…
Проснулся от удара прикладом!..
Потом в штраф-изоляторе рассказывали, будто в каждой деревне спецпосты. За выданного беглеца платят: две пачки махорки и пять фунтов муки…
«Спасибо, матушка…»
ШТРАФНОЙ ИЗОЛЯТОР
Конец зимы 1931 года. Седьмой рабпункт Пинежского участка УСЛОНа ОГПУ. Это строительство железной дороги Пинега – Сыктывкар. Концлагерь. Лес, зона, ограда из колючей проволоки, вышки-будки на ограде. Внутри десять бараков. В самой середине еще один барак, окруженный колючей оградой с двумя вышками, – это штрафной изолятор.
В лагере – нормальные «работяги», з/к. В изоляторе – штрафники. Их немного – сотни три. Они не работают. Они ждут… Одни ждут «вышку» уже после решения «тройки», другие ждут «тройку» после неудачного побега. Разные тут – за убийство, за «разговоры», за «организацию», за отказ от работы, за сектантское неповиновение. Этим хуже всех. Над ними и тут издеваются.
Изолятор как тюрьма: камеры, решетки, замки, глазки, параши. На прогулку выводят, на оправку, пайку раздают – 400 граммов. Тюрьма!
В камерах, конечно, очень тесно, жарко, душно и… клопы! Клопы всесильны, от них нет спасения, они невидимы и вездесущи! Клопами буквально пропитаны все три яруса нар. Каждая щель, каждая трещина, морщинка, складка, углубление деревянных нар, стен, потолка, пола заполнены клопами. Они всегда готовы жрать, в любое время дня и ночи. Они ненасытны! Они неистребимы! Кошмарная мощь агрессии и вони! Жуткой вони, постоянно заполняющей воздух, одежду, тело, пищу… А привыкаешь! Что делать? Ко всему, ко всему привыкаешь. Выхода нет. Ну, не уснешь сутки, ну еще сутки, ну спрячешь голову, лицо, шею в рубаху. В конце концов свалишься в сон как убитый. А проснулся, шевельнулся в сторону – под тобой лужа собственной крови от тысяч раздавленных насекомых. Жуть! Повернешься на другой бок: «Нате! Жрите!» – и в сон.
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});