Читать интересную книгу Жизнь ни о чем - Валерий Исхаков

Дома же она вела себя просто и чуть более нежно, чем прежде. Понимала, видимо, что, совсем как прежде, быть со мной нельзя, обидеться могу, ведь ребенок еще, нельзя отнимать только что подаренную игрушку. Но все-таки я был не до такой степени ребенок, чтобы надо было как-то специально оговаривать, что мы, мол, не должны распускаться и превращать тренировки в... ну ты сам понимаешь, Сереженька, во что, и все такое. Это я и сам понимал - и старался вести себя так, будто ничего особенного и не было.

Наверное, если бы выступление должно было состояться хотя бы на неделю позже, я бы все-таки не выдержал однажды, рискнул - и вряд ли получил бы резкий отпор.

Теперь-то я понимаю, что женщина, позволившая столько, даже если и не позволит всё, никогда по-настоящему не рассердится на тебя за попытку этого всего добиться. Но тогда я был на двадцать лет моложе и в двадцать раз неопытнее. Поэтому для меня все кончилось, не начавшись, - это стало ясно сразу после нашего выступления, потому что весь оставшийся вечер она танцевала почти исключительно с... да, конечно, вы догадались правильно, исключительно с Андреем, она, видите ли, заранее ему обещала, а нам лучше не демонстрировать ничего, шепнула она когда мы в третий раз выходили на аплодисменты, утешь лучше Верочку, если можешь, для нее это будет большой удар.

Тут Наталья Васильевна (после этого вечера я никогда больше не называл ее Натали, как все, - только Наталья Васильевна) была права. Удар был сильный, оглушительный. Что для Верочки, что для меня. Не знаю, для кого сильнее. Зато мы весь вечер были с Верой вдвоем. И если бы я захотел...

Нет, ерунда, это я уже сочиняю: если бы я даже захотел, если бы смог разом переключиться с Натальи Васильевны, то и тогда ничего бы не вышло, потому что для Веры по-прежнему существовал только он, единственный и незаменимый. Поэтому и танцевали мы с ней просто как хорошие друзья. И хотя во время медленного танца она обнимала меня, и голову печальную клала мне не плечо, и прижималась тесно, почти так же тесно, как некогда Наталья Васильевна, оба мы одинаково хорошо чувствовали и нам незачем было друг другу говорить, что ровным счетом ничего мы при этом не ощущаем и ни к чему не стремимся.

Разумеется, мне пришлось после вечера бедную Веру провожать, и поскольку настроение у нас было хуже некуда, и не было никого у нее дома, кто мог бы нам помочь или помешать, мы решили с горя по-братски по-сестрински, уточнила она, - напиться вдрабадан, и к нашему огромному счастью - которое, конечно, было не настоящим счастьем, а лишь суррогатом оного, но суррогатом огромного, как наше общее горе, размера, - к нашему огромному суррогату счастья, нашлась в серванте у Марьи Андреевны бутылка грузинского коньяка и целый мешок грузинских же зеленовато-оранжевых мандаринов. И почти весь мешок этих мандаринов мы за ночь под коньяк незаметно уговорили - и дошли при этом до такого состояния, что и курили одну сигарету на двоих, и целовали друг друга - строго утешительно целовали, не подумайте чего, и плакали вместе, а когда под утро Вера неожиданно враз опьянела и уснула у меня на плече, я застелил диван пледом, уложил ее, не раздевая, сняв только обувь, и сам лег рядом, под одним одеялом, и так мы и спали, обнявшись нежно, но совершенно невинно, и так же невинно несколько часов спустя проснулись и снова обнялись, не испытывая ни малейшей неловкости или стыда.

8

А теперь - подвиг.

Не ждите кавычек. Можно по-разному посмотреть на то, что я тогда натворил. Если смотреть с позиций тогдашней морали, получится, что я Нину предал. А если с позиций сегодняшнего дня: выбрал самый выгодный вариант. Всегда в конечном счете оказывается, что люди преследуют собственную выгоду. Исключений не бывает. И я не исключение. Я даже и не хочу быть исключением. Тогда, двадцать лет назад, хотел. А теперь не хочу. Права ли, не права была Наталья Васильевна, однако доблести в том, чтобы любой ценой быть не таким как все, не нахожу. А вот быть лучшим среди равных - это и достойно, и выгодно. И я не осуждаю себя семнадцатилетнего. Даже наоборот. Почаще бы я так разумно и к собственной выгоде поступал - глядишь, не было бы сейчас надобности вспоминать за десять тысяч долларов. Была бы мне другая цена.

Но - не дано нам изменить прошлое, и потому цена нам такая, какую готовы за нас дать. А нам остается решать: продаваться или нет. И если решил - продавайся с улыбкой. Как улыбается партнерше танцор на паркете. Кому какое дело, что твоя партнерша сегодня не в форме и портит все дело, что ты чувствуешь себя на голову выше ее и с другой партнершей давно был бы чемпионом страны, Европы, мира, но... улыбайся ей, все равно улыбайся, потому что побеждает тот, кто выглядит победителем. Мрачных и унылых победителей не бывает.

И я улыбался Нине, когда мы в очередной раз проигрывали городские соревнования - и даже не второе место нам светило, как обычно, а третье. Я улыбался ей - еще более неповоротливой и рассеянной, чем обычно, словно ее мысли были заняты не танцами и не моей персоной (в ее отношении ко мне я тогда все еще был слишком уверен), а чем-то или кем-то посторонним. Я улыбался ей, не зная, к счастью, что улыбаюсь еще и другой женщине, внимательно следившей за нами с трибун Дворца спорта. Улыбался, не зная, что, чем очевиднее для этих внимательных и понимающих глаз ошибки моей партнерши, тем безукоризненнее выглядит мой танец, тем более я кажусь подходящим для нее.

Для кого?

Для моей новой партнерши, международного класса танцовщицы, чемпионки страны и серебряного призера Европы Валентины С. Так ее назову - имя настоящее, а фамилии даже придумывать не буду, обойдемся инициалом. Так уж вышло, что Валентина С. тогда лишилась неожиданно своего партнера автомобильная катастрофа, deus ex machina ХХ века, изъяла партнера и мужа из жизненного оборота, будто кто-то там, наверху, решил дать мне неожиданный шанс.

В наш город Валентина приехала не случайно. Во-первых, она сама была отсюда родом и не успела или не захотела забыть об этом навсегда - не в пример многим иным выходцам; во-вторых, наш с Ниной тренер был ее первым партнером и любовником. И когда ей срочно понадобился хоть какой-то, хоть завалященький, как она говорила, партнер на одно выступление (первенство Союза), она обратилась к нему. Но он отказался - и рад бы помочь, но повредил колено, врачи рекомендуют операцию, не до танцев.

- А вот ученика своего могу предложить, - сказал он ей по телефону. Тебе ведь только на один раз?

- Конечно. Там, на Союзе, я себе кого-нибудь подыщу, не сомневайся. А сейчас хоть убейся - ни одного свободного мужичка.

- Приезжай, посмотришь...

И она приехала.

Вечером у нас состоялся разговор втроем, а через неделю я уехал из родного города: думал, что на три недели, а получилось - на полтора года. Только на выпускные экзамены отпустила меня ненасытная Валентина, понимала, что без аттестата зрелости мне никуда. А потом опять подхватил меня блестящий танцевальный вихрь: тренировки, выступления, переезды... И взрослая (на шесть лет старше меня) зрелая, красивая женщина в моих руках, в моих объятиях и, в конечном счете, в моей постели.

Подробностей не будет.

Никаких подробностей. Даже за десять тысяч долларов никто не убедит меня, что наши с Валентиной упражнения на паркете и в постели имеют какое-то отношение к моим школьным друзьям. Это было чисто мое, отдельное и поскольку мне было ясно сказано, что не я - главный интерес, что нужна информация, касающаяся кого-то из пятерых, то будем считать, что мой отъезд из родного города создал лишь некоторую лакуну в доступной мне информации, лишив меня каких-то мелких подробностей из жизни одноклассников с марта по июнь. А после выпускного вечера это уже не имело значения, потому что Андрей, Боря и Сашка разъехались поступать в разные институты, училища и семинарии и встретились снова только через год, когда Нина и Вера в свою очередь окончили школу.

К тому времени Валентина меня бросила: нашла нового, более сильного партнера и более подходящего мужа в одном лице. Так ей казалось по крайней мере. Я ее не разубеждал. Как танцор я ее избраннику в подметки не годился. А то, что он предпочитает мальчиков, - об этом тогда мало кто догадывался.

4. День пятый. Среда, 17 июля

1

Не помню, как я сумел очнуться во вторник, как отдал папку с воспоминаниями шоферу Наташе, - ничего не помню.

Зато прекрасно помню, что сегодня утром проснулся с ощущением, что во сне открыл важную для всего человечества истину. Я ждал, прислушиваясь к себе: не раз уже случалось, что мысль или чувство, возникшие во время сна и казавшиеся такими важными и такими живыми, что явь выглядела рядом с ними присыпанной пылью бумажной копией, в момент пробуждения растворялись почти бесследно, оставляя на дне души еле заметный осадок сожаления. Но на сей раз истина раствориться не спешила. Это была нерастворимая истина. Как кофе, который я теперь пил по утрам. Возможно, причина прежних неудач была именно в кофе.