— Не дай Бог, — проговорил Пол.
Линн невольно рассмеялась — очень уж огорченным выглядел ее любовник.
— Но он все-таки тебе нравится? — Пол провел ладонью по ее щеке.
— Ты мне нравишься больше, — ответила Линн с лукавой улыбкой. Она провела коготками по его груди и добавила: — Гораздо больше.
— Очень рад. — Пол сбросил с нее одеяло и принялся ласкать ее груди. — Да, рад, потому что ты мне тоже нравишься. Нравишься так, что это может плохо кончиться для нас обоих.
Скрытые шелком ночной рубашки, ее груди то и дело ускользали из-под его пальцев. У Линн была восхитительная грудь, маленькая и волнующая… Пол склонился над ней и заглянул ей в глаза, прислушиваясь к ее прерывистому дыханию. Затем потрогал указательным пальцем один из набухших сосков и тотчас же услышал тихий стон, вырвавшийся из груди Линн.
— Если я тебе нравлюсь так, как ты говоришь, — пробормотала она, — то перестань тогда играть со мной таким образом. Или по крайней мере дай и мне возможность поиграть с тобой, — добавила Линн, задыхаясь.
Пол улыбнулся; было очевидно, что она действительно сгорает от страсти. Поднявшись с постели, он разделся, а затем снова улегся рядом с Линн. Какое-то время Пол просто любовался ею. Потом, шумно выдохнув, крепко прижался к ней, пытаясь укротить свое желание.
Ему хотелось тотчас же войти в нее, хотелось овладеть ею, но Пол, превозмогая боль желания, принялся ласкать ее груди, бедра, лоно… Затем он развел в стороны ее ноги, и его пальцы осторожно раздвинули мягкие складки. Линн тотчас же вскрикнула и застонала, устремившись навстречу его ласкам. В горле у Пола пересохло, и он хриплым шепотом проговорил:
— Я мог бы заниматься с тобой любовью день и ночь, мог бы заниматься этим вечно…
Линн промолчала, у нее не было сил ответить, и Пол прекрасно это понимал. Боже, как ему нравилось доставлять ей удовольствие, как нравилось ласкать ее и слышать тихие стоны, чувствовать, как ее ногти впиваются ему в ягодицы! Линн требовала все новых и новых ласк. Наконец, содрогнувшись всем телом, она выгнулась дугой — и затихла, прижавшись к его груди. По-прежнему терзаемый желанием, Пол крепко обнял Линн и поцеловал в плечо.
— Пол, я так люблю тебя, — прошептала она. — Ведь ты заставил меня почувствовать трепет… стремление.
— Стремление?
— Как будто я хочу… схватить солнце и заполнить им себя, — пояснила она, целуя его.
— Удалось? — Он положил руку на ее грудь. — Наполнила себя солнцем?
— Нет. — Она покачала головой. — Зато я наполню себя тобой. Это лучше, чем тысячи солнц.
Пол приподнялся и накрыл Линн своим телом — его жажда уже достигла предела. В следующее мгновение он погрузился в нее, и она со стоном устремилась ему навстречу. Излившись в нее на вершине блаженства, Пол понял, что это было нечто большее, чем секс, большее, чем все, что он испытывал прежде.
Вконец обессилев, они долго лежали, думая каждый о своем. И в какой-то момент Пол осознал: если он оставит эту женщину — если сможет оставить ее, — то потом всю жизнь будет презирать себя. Тяжко вздохнув, он закрыл глаза.
На следующее утро Линн накинула халат и направилась в кухню. Поначалу она старалась как можно осторожнее пройти через гостиную, но вдруг поняла, что могла бы не стараться — Киффа в комнате не было. Линн вошла в кухню и нашла на столе записку.
«Полу и Линн.
Мы уехали. Сегодня утром Мишель дьявольски спешила освободить ваши владения. Хотя я мог бы оставаться здесь до конца лета. Знаю, вы будете скучать без меня, но крепитесь. Увидимся в Париже».
Внизу стояла подпись Киффа, а под ней было второе послание, написанное торопливым почерком.
«Линн, я очень сожалею, искренне сожалею. Мне хотелось бы, чтобы вчерашнего разговора не было. Забудь его, если сможешь. Иногда мне хочется, чтобы и меня самой никогда не было».
Приписка заканчивалась заглавной буквой «М».
Линн все смотрела и смотрела на эту записку. И вдруг почувствовала на своих плечах руки Пола.
— Полагаю, это прощальное благодарственное письмо, не так ли? — Он попытался через ее плечо прочитать записку, но Линн скомкала бумагу, не желая портить такое чудесное утро.
— Совершенно верно. — Она повернулась к Полу лицом и, приподнявшись на цыпочки, поцеловала его в щеку. — Как говорят киногерои, мы наконец одни.
— Неужели? Я никогда не слышал такого выражения, но мне оно нравится. — Он похлопал Линн по попке. — А что с завтраком? Мне необходима пища, чтобы восстановить истощенные резервы. Пойми, женщина, еще одна такая ночь — и от меня останется лишь тень.
— «Женщина»? Он называет меня «женщиной» и ожидает, что я буду готовить ему завтрак? — Линн фыркнула и направилась к кофеварке, но Пол ухватил ее за руку и заглянул в глаза.
— У меня есть предложение. Давай выпьем кофе и устроим пикник — позавтракаем на берегу реки. Что скажешь?
— Замечательно. Это гораздо приятнее, чем готовить. — Она опять поцеловала его — ей хотелось беспрестанно целовать Пола — и занялась кофеваркой.
Минуту спустя Линн обернулась — и в изумлении уставилась на Пола, он по-прежнему стоял у стола и смотрел на нее сияющими синими глазами.
— Что?.. — У нее перехватило дыхание, и она потуже затянула пояс на халате.
— Ничего, — произнес он без всякого выражения и помотал головой, как бы выводя себя из состояния транса. — Просто я задумался… Думал о том, как много значит для меня твое присутствие. — В следующее мгновение Пол повернулся и стремительно вышел из кухни.
Прихватив с собой круассаны, баночку персикового джема и апельсиновый сок, они вышли из дома. Полчаса спустя Линн отправила в рот последнюю крошку круассана, а Пол, закрыв глаза, растянулся на одеяле. Собрав тарелки и пустые стаканы, Линн сложила посулу в плетеную корзину с крышкой и повернулась к Полу. Чуть приподнявшись, он схватил ее за руку, привлек к себе и повалил на одеяло. Она не сопротивлялась — такое окончание завтрака вполне ее устраивало. Какое-то время они лежали молча, глядя на кроны деревьев, раскинувшиеся над ними.
— Так о чем же Мишель просит тебя забыть? — неожиданно спросил Пол — он все-таки прочитал записку.
Линн не хотелось говорить на эту тему, и она не торопилась с ответом.
— Мишель не оскорбила тебя? — Пол приподнял голову и испытующе посмотрел на Линн.
— Оскорбила? Как тебе пришло такое в голову? — ответила она вопросом на вопрос.
— Временами Мишель бывает не в меру болтлива. Так что же она все-таки сказала?
— Она не сказала ничего особенного. Во всяком случае, ничего обидного.