Именно в кремлевской школе, откуда вышли многие выдающиеся зодчие, Бове и стал тем мастером градостроительного дела, которому Москва обязана своими лучшими ансамблями. По отзывам экзаменаторов, им были показаны «по части архитектуры отличные познания и искусство».
Уже в 1809 году Осип Бове работает в должности помощника архитектора; в Отечественную войну он уходит добровольцем в армию, по возвращении из которой получает в 1813 году звание архитектора. Вскоре после этого Бове подал заявление о зачислении его в Академию художеств, однако стать академиком ему не было суждено: перегруженный множеством дел в комиссии и заказами, он не нашел времени для выполнения конкурсного задания – проекта театра на три тысячи мест.
Добавлю, что женат Осип Бове был на московской аристократке, княжне Трубецкой, в доме которой в Богословском переулке (позже улица Москвина), дошедшем до нас в перестроенном виде, он и прожил жизнь.
Комиссия для строения Москвы руководствовалась в своей работе основным принципом: создать цельный архитектурный облик города. И за три десятилетия своей деятельности – ее упразднили в 1843 году – комиссии удалось сделать многое. Была в основном претворена в жизнь давнишняя цель зодчих древней столицы – разбить вокруг Кремля полукольцо парадных площадей, которые бы служили ему достойным обрамлением. Старые рисунки и акварели Бове и его коллег того времени показывают, насколько они понимали необходимость органического сочетания старой архитектуры с новыми зданиями, задачу совмещения нужд центра обширного города с развитой промышленной и торговой деятельностью, с требованиями эстетики и привязанностями москвичей.
Особенно интересны в этом отношении две акварели Бове: на одной – Красная площадь, с взорванными отступающими французами домами (на первом плане развалины Аптекарского приказа, отданного при Екатерине университету), на другой – предложенный им проект застройки. Бове расширил площадь за счет загораживавших ее прежде лавок и амбаров, выстроившихся вдоль кремлевской стены; он перестроил торговые ряды, убрав выступы и создав в средней части мощный дорический портик и плоский купол, перекликавшийся со зданием Сената, освободил пространство вокруг Покровского собора, и силуэт его, причудливый и живописный, стал как бы вольно парить в небе, являя незабываемый вид гуляющим по проложенной на месте прежних земляных брустверов и крепостного рва эспланаде. Северный конец площади венчали шатры Воскресенских ворот и главы Казанского собора. Здесь Красная площадь смыкалась с вновь созданной Воскресенской площадью (площадь Революции), переходившей в Театральную (площадь Свердлова).
Панорама бывшей Театральной площади в 1830-е годы
Театральная площадь Бове разрешила нелегкую задачу – создание единого архитектурного ансамбля столицы на стыке древней традиционной застройки с современными зданиями, где вдобавок пересекались главные улицы города. Ныне мало что сохранилось от Театральной площади Бове, но еще недавно стоявшие здания позволяли видеть, как цельно и просто было осуществлено им оформление этой важнейшей площади Москвы.
Башням и шатрам Кремля и Китай-города Бове противопоставил величественные и мощные объемы Большого театра. Это здание господствовало над строгим прямоугольником площади, обстроенной невысокими двухэтажными домами с выступами на углах выходящих сюда улиц и непрерывной линией аркад в нижнем этаже. Большой театр сделался средоточием вновь организованного городского пространства. Исчезли топкие берега Неглинной с непросыхающими болотами, площадь была ровно спланирована и замкнута с трех сторон стройной колоннадой с центральным зданием театра. С четвертой стороны, обращенной к Китайгородской стене, Бове разбил «цветочный рынок», служивший переходом от новой архитектуры к архитектуре прежних веков.
Театральную площадь Бове закончил в 1824 году. Она сразу сделалась предметом гордости москвичей. Современники писали: «Много знаменитых городов европейских хвалятся площадями своими, но мы, русские, теперь можем сею перед всеми гордиться…» О Большом театре сохранились отзывы восторженные – открытие его стало славной вехой в истории города. Здание не только поражало своими размерами – уступая в этом отношении только Миланской опере, – но и пропорциями. После старого театра Медокса, сгоревшего в 1805 году, Москва долгое время не имела театрального помещения, и постройка Большого театра явилась долгожданным событием. Проект его был сделан петербургским архитектором А.А. Михайловым, получившим первую премию на конкурсе, но Бове, которому было поручено его осуществление, значительно изменил пропорции и декор здания.
Большой театр в 1830-е годы
Пожалуй, именно на примере этой работы Бове особенно выступает его огромный такт градостроителя и поразительное чувство ансамбля. Так «подогнать» размеры театра к масштабу площади мог только выдающийся мастер. Бове уменьшил высоту здания на три с лишним метра, убрал проемы переднего фасада, изменил пропорции аттика, выдвинул вперед квадригу с Аполлоном и в результате достиг удивительной соразмерности театра и площади. Вертикали могучих колонн портика противопоставились горизонтальному ритму арочных галерей и скромной архитектуре обрамлявших площадь зданий.
Из составлявших Театральную площадь построек уцелели до нас лишь бывший дом купца Варгина – он был перестроен под Малый театр – да сам Большой театр, однако также, после пожара 1857 года, в измененном виде. Здание Сенатской типографии, в котором до недавнего времени помещалось стереокино, было снесено в последние годы.
С Театральной площади – строгой, с четким ритмом архитектурных линий и уравновешенными объемами – открывалась панорама старой Москвы, многокрасочной и живописной, поражающей взгляд разнообразием силуэтов.
Малый театр в 1830-е годы
Чтобы слить Театральную площадь со всей системой городского центра, Вове искусно осуществил переход ее в соседнюю – Воскресенскую. Сохранив аркады углового дома, выходившего на эту площадь, он изменил высоту расположения окон и ввел несколько иную архитектурную обработку. Этим Вове как бы переводил пешехода с одной площади на другую. Воскресенская площадь с казаковским зданием Присутственных мест, уступившим впоследствии место аморфной массе Городской думы, выстроенной в той же ложнорусской манере, что и Исторический музей, эта площадь замыкалась Александровским садом, также распланированным Бове на участке от Собакиной башни до Троицких ворот. Им же установлена решетка, сделанная по рисунку архитектора Евгения Паскаля. В соответствии со вкусами своего времени Бове соорудил в саду грот с могучими дорическими колоннами и деталями в модной тогда манере античных развалин «а ля Юбер Робер». Под кремлевской стеной возникло сооружение, отозвавшееся эхом на дорический портик университета. В павильоне над гротом играла полковая музыка, привлекая москвичей, для которых Александровский сад сделался на длительный период любимым местом гулянья.
Театральная и Манежная площади через Воскресенскую сливались в единое целое с Красной площадью, откуда, после перепланировки территории вокруг Василия Блаженного (Покровского собора), освобожденной от построек Живорыбного ряда и окаймленной новыми Средними и Нижними рядами, открывался вид на Москворецкий мост и Заречье. Так удалось московским градостроителям первой трети XIX века, объединенным в Комиссию для строения Москвы, создать в центре ряд площадей, раскрывающих во всем блеске и величии красоту древнего Кремля, при этом не только не пожертвовав примечательными особенностями традиционной планировки, не потревожив любезный москвичам привычный облик города, но и сохранив чтимые и памятные постройки. Они умело и согласно вписали новые ансамбли в старый город.
Выдающееся значение деятельности Осипа Ивановича Бове в осуществлении градостроительных начинаний тех десятилетий нельзя переоценить. Именно его вмешательству и авторитету Москва обязана тем, что были отвергнуты проекты, предлагавшие рассечь центр города несколькими широкими «першпективами»: одна из них предполагалась от Манежной площади к Кудринской, другая должна была соединить Лубянскую площадь с набережной Москвы-реки. Подобные планы, отражающие непонимание их авторами органической связи между планировкой и естественным развитием старинных городов и пренебрежение к истории нации, выдвигались как в то время, так и позднее. Они, пожалуй, – то как неизбежное зло, а иногда как полезный стимул – сопутствуют градостроительству с его зарождения, с тех пор, как Нерон придумал сжечь Рим, чтобы воздвигнуть на его месте мерещившийся ему новый город. И счастье для народов, если участь дорогих, воплощающих всю их судьбу городов находится в руках таких талантливых, просвещенных и чутких к пониманию национального своеобразия специалистов, как унаследовавшие традиции казаковской школы Осип Бове и его коллеги.