в рот, на грудь, вымазав спермой, и снова трахать.
Плюнув в ладонь, размазал слюну по головке, вхожу в нее сразу глубоко, но медленно, сжав зубы, наклонившись вперед, собрав ее распущенные волосы, наматываю их на кулак.
–А теперь кричи… кричи громче, девочка…
Жесткие, глубокие толчки. Один… второй… еще… еще…
Она слишком узкая, уже мокрая, дрожит, цепляется за бумаги на столе, бокал с пепельницей летят на пол, звон стекла. А у меня в голове лишь ее сдавленные стоны, переходящие в крики, и собственный хрип.
Звериный.
Голодный.
Глава 21
Даже не хочу смотреть на себя в зеркало, но приходится.
Провожу по влажным волосам руками, губы искусанные, на груди несколько засосов, еще на шее и ключице. Мужчина в первый раз прикоснулся ко мне губами, это было неожиданно, я была не готова.
У него жесткие требовательные губы.
Вчера, после того как он, разорвав на мне домашнее платье, уложил животом на стол, начал трахать, так по-животному дико. Сжимал до боли кожу, шлепал по ягодицам, проникая глубоко огромным членом, а я лишь скулила от удовольствия, вновь проклиная себя за эту слабость.
Первый раз кончила через пару минут, потекла, растворяясь в своем оргазме, бедра затряслись, я хрипела, цепляясь за край стола, а перед глазами были лишь яркие вспышки.
Может, я ненормальная? Больная? От такого нельзя получать удовольствие.
Вновь посмотрела на себя, потом на ножницы, что лежали у раковины. Взяла рано утром из кухни, такими отрезают плавники рыбе. Надо уже закончить все это.
Он брал потом меня снова, пока не кончил сам, все-таки поставил на колени, а я сама, добровольно взяла его член в рот. Я поняла, ему больше всего нравилось наматывать мои длинные волосы на кулак, управлять с помощью них мною, руководить, зафиксировать в нужной ему позе и снова трахать до судорог моего тела.
Голая, коленями на кафельном полу, слюна стекала с подбородка, член входил максимально глубоко, до самой гортани, вызывая рвотный рефлекс. Единственное, чего не было, – агрессии, хотя он так же насиловал мой рот, но уже по моей доброй воле.
Безумие.
Остановился, резко поднял с пола, вновь обхватывая лицо пальцами, заглядывая в глаза. Саид все еще изучал меня, как диковинного зверька, непонятно, что со мной делать: придавить или еще поиграть. О том, чтобы просто отпустить, речи не было.
Легко подхватил на руки, сразу опуская на член, продолжая прожигать взглядом. Он трахал меня на весу, как куклу, насаживая на себя, заполняя, а я цеплялась за его плечи, царапая ногтями.
Собрала в кулак часть волос, одно движение – и большая их часть летит в раковину. Так лучше, больше не будет наматывать их на кулак. К черту. Не жалко. То же самое проделала с остальной частью волос, теперь их стало гораздо меньше – и даже легче, что ли.
Убрала ножницы, вновь провела по волосам руками, теперь они чуть выше плеч. Теперь я совсем другая. Я уже не та беззаботная Дарина Царева, которая думала, что ее жизнь будет всегда праздником.
Надо бы, конечно, подровнять, но пусть будет так, по большому счету мне все равно, как я выгляжу сейчас. В комнате надела белье, черную футболку, черные джинсы, теперь в моем гардеробе только мрачные тона.
Ночью было слишком много секса, Саид неутомим и голоден, он не торопился меня отпускать и кончать сам. Каждый раз, думая, что мой оргазм будет последним, я ошибалась. Потом он разделся полностью, в гостиной на пол полетела ваза с пионами, аромат и вид которых меня раздражал.
Стеклянная поверхность охлаждала кожу, а мужчина, обхватив мою грудь, облизывая сосок, засосал его до боли и отпустил. Он делал это с таким голодом, оставляя засосы, терзая и без того воспаленную плоть, при этом проникал пальцами, а я вновь выгибала спину, просила еще, готовая умереть на этом импровизированном алтаре.
Моя душа там и умирала, а еще остатки гордости.
Сменив несколько поз, Саид стал кончать сам, застыв, запрокинув голову, с гортанным стоном на выдохе, изливаясь потоками теплой спермы в меня.
Выйдя в гостиную, уже не удивилась идеальной чистоте, на кухне Саид вновь сидел ко мне спиной с голым торсом, пахло кофе и вишневым дымом. Обойдя стол, встала напротив него, мужчина затянулся, поднял глаза на меня и несколько секунд не выпускал дым.
–Ты понимаешь, что за это последует наказание?
–За что?
Мы оба знали, о чем он, но я включила «дуру», пусть скажет хоть что-то, кроме приказов встать на колени.
–Теперь меня не возьмут ни в один бордель Стамбула? Какая жалость.
Села за стол, сама налила себе кофе, если честно, есть хотелось больше, чем умереть в расцвете лет и сил. Намазала на булку масло, положила сверху три куска сыра, откусила, прикрывая глаза от удовольствия.
Саид молчал. Одному дьяволу известно, что у него на уме, да мне и неинтересно, пусть думает что хочет, плевать, надо будет – побреюсь наголо.
–Почему в черном?
–У меня траур по своей бывшей жизни.
–Бывшей жизни дочери губернатора, которая оказалась ненужной?
Медленно прожевала, глядя в одну точку, потом повернулась, Саид сделал глоток кофе, вновь изучая меня.
–По тому, как один говнюк возомнил себя всевышним. А еще решил, что ему все позволено, и вырвал ни в чем, заметь, ни в чем не виноватую девушку из привычной жизни. Из ее привычной жизни, какой бы она ни была. Как ты считаешь, это нормально?
Если сейчас мне откусят голову, это будет вполне нормально. А после того как я назвала Сида говнюком, мне должны дать в руки лопату и отвести копать себе могилу. Но таких ситуаций было достаточно, а я все еще жива.
–Что ты помнишь из своего детства?
Вопрос был не по теме, он удивил.
–Дарина, напрягись, что ты помнишь из своего детства?
–Зачем это?
–Думай.
Саид ничего не объяснял, вновь закурил, я не понимала, зачем ему это, что это ему даст.
–Ничего необычного, мама, папа, они часто говорили, что у них долго не было детей, им меня послал сам ангел.
–А сам дьявол забрал?
Напряглась, Саид смотрел внимательно, отодвинул пустую чашку, провел ладонью по бороде, сверкая бриллиантом на мизинце.
–Если ты хочешь что-то мне сказать, то говори.
Сердце забилось чаще, адреналин в крови подскочил, стало страшно, как перед прыжком с тарзанки.
–Знаешь, почему они так легко отказались от тебя? Уже догадалась? Девочка Дарина не глупая.
Кажется, целую вечность не