Он чувствовал, что долго так не выдержит. Тело стало совершенно деревянным и непослушным, дыхание поверхностным. Воздуха не хватало, и открытый рот постоянно хватал его жадно и ненасытно. В глазах появились цветные круги. Пришлось выглянуть снова. Ничего не было видно. Корма судна была пустынна. Гардан подождал, когда волна подбросит его повыше, и страшным усилием бросил все тело на транец. Он повис грудью, заболтал ногами и помаленьку стал перебираться внутрь шлюпки.
Наконец он оказался на дне, залитом водой. Но это было уже не так страшно. Он отдохнул с минуту и пополз к носу, где воды было поменьше.
Гардан лежал на животе, уперев голову в кулаки, стараясь не глотнуть бултыхающуюся воду. Было страшно холодно, но спина уже не мокла и помаленьку начинала отходить.
Он был уже в состоянии заметить, что волнение понемногу успокаивается, сгущаются сумерки. Наступала ночь, но еще долго будет хорошо видно, особенно если небо очистится от туч.
Наконец Гардан отдохнул настолько, что почувствовал в себе силы что-то предпринять. Волны уже не перехлестывали через борт, можно было подумать о том, как вычерпать воду из лодки. Маленькая шлюпка была двухвесельная, но весел здесь не было. Видно, их убрали из боязни, что они будут смыты в море волной, да и опасность захвата шлюпки кем-нибудь из отчаявшихся матросов вынуждала шкипера не рисковать.
Оглянувшись по сторонам, Гардан не заметил ничего пригодного для осуществления своей затеи. Оглядев судно, которое уже маячило в сгущающихся сумерках неясным пятном, то поднимаясь, то опускаясь на волне, Гардан решил сесть на банку. Это оказалось не таким уж легким делом. Все тело ныло, внутри что-то сильно болело, он весь превратился в сгусток страдания. В голове гудело, ссадины сильно пекло от соленой воды, но ничего сухого найти было невозможно.
Гардан разделся, разложил одежду по банкам, сам съежился в комок и стал лениво выплескивать воду за борт озябшей пригоршней. Это было дело неблагодарное, но ничего другого придумать было нельзя.
Когда ночь опустилась окончательно, Гардан упал на колени и стал отчаянно работать руками, пытаясь побыстрее осушить лодку и одновременно согреться. Первое постепенно ему удавалось, но вот согреться не получалось никак. Его била крупная дрожь, зубы лязгали, все тело сотрясалось и стонало. Парень решил, что ему не дотянуть до утра, и обратил свой взор к небесам, взывая к Аллаху.
Ветер стихал, но был пронзительно холодным. Гардан все больше и больше стал думать, что его конец близок. Однако тело боролось за жизнь. Он натянул на себя одежду, которая была еще очень сырой, нащупал в кармане штанов кусок забытой колбасы и с жадностью впился в нее зубами, не обращая внимания на боль в скулах и деснах. Понемногу он стал согреваться. Дрожь и озноб не прекращались, но стало как-то легче. Да и еда, хоть ее было и немного, подкрепила его силы.
Шлюпку качало нещадно, но к этому Гардан уже привык, а морская болезнь его не беспокоила. Он продолжал выплескивать воду, ее стало уже только по щиколотку. Его босые ноги окоченели, и он старался поджать их под себя. Это мало помогало. Усталость наваливалась на него, глаза сами собой закрывались, но Гардану казалось, что этого допустить нельзя. Заснуть – значит погибнуть от холода. Он крепился, покачиваясь из стороны в сторону, вскакивал, опять принимался вычерпывать воду, но это длилось недолго – снова наваливалась мутная усталость и сон.
В конце концов он перестал бороться, перебрался на нос шлюпки, где воды уже не было совсем, и устроился, сжавшись комочком и подогнув под себя ноги.
Сон одолел его сразу. Он словно провалился в бездну, и это было так приятно, что сопротивляться было невозможно.
Ему снились странные сны. Он слышал какие-то голоса, понять которые вроде и не мог, но они все продолжали и продолжали звучать, и мозг сам отлично усваивал смысл всего сказанного.
Глава 11
Благосклонность судьбы
Петька всю ночь не мог сомкнуть глаз. Мысли о смерти Гардана преследовали его, а глаза друга, которые он увидел в последний момент, постоянно стояли перед ним. Он не плакал, стараясь не привлекать к себе внимания остальных матросов. К тому же все тело так ныло и болело от побоев, что он с трудом мог повернуться с боку на бок. Страшно хотелось пить, но не было сил добраться до бачка с водой, а матросы мало обращали на него внимания. Для них это было обычным делом.
Лишь под утро его сморил сон, и только пинки пробудили парня – надо было заступать на вахту. Петька с трудом поднялся, но устоять на ногах не смог и повалился на палубу. Боцман недовольно рыкнул из полумрака. Петька жалобно глянул в яростные глаза рыжего и попытался вновь подняться. Это ему удалось, и, держась за стенку, он добрался до трапа, но тут сил у него совсем не стало. Только голос Эрика, сказавшего что-то боцману, спас юношу от расправы. Он не понял, что именно было сказано, но сообразил, что Эрик здорово помог ему, избавил от дальнейших мучений.
Петька опустился у трапа и прислонился к стене спиной. Эрик не спеша спустился к нему:
– Что, так худо тебе, юноша? Да, досталось тебе вчера. Однако до свадьбы заживет, так, кажется, у вас говорят?
Петька не мог ему ничего ответить – рот его был опухшим, а запекшиеся струпья залепили губы. Эрик оглядел парня внимательными глазами, вздохнул, молча поднялся и вскоре поднес к губам Петьки ковшик с водой. Морщась от боли, Петька жадно осушил его, глазами поблагодарил Эрика, но тот и так видел, что мальчишка растроган. Благодетель присел на последнюю ступеньку трапа и спросил:
– О Гардане думаешь? Утешь свою душу, Питер, все в руках Божьих. Теперь уже лучше будет о себе подумать. Сегодня Рыжий мне обещал тебя не трогать, но уж завтра ты меня не подведи, Питер. Завтра я уже ничего не смогу для тебя сделать.
Петька со слезами на глазах прошептал что-то, чего Эрик не мог разобрать. Тот похлопал парня по спине, помог добраться до места и уложил на подстилку. Потом ушел, но вскоре вернулся с баночкой какой-то мази, смазал ею губы Петру, струпья на лице, сунул в руку ломоть мягкого хлеба.
– Поешь малость, а я принесу воды, жар у тебя.
Петька осторожно жевал мякиш, наслаждаясь хоть этим. Потом запил хлеб водой и почувствовал себя гораздо лучше.
– Полегчало? Вот и хорошо, – сказал Эрик, видя, что Петька утвердительно кивнул. – Я все эти две недели все хотел поговорить с вами.
– Спрашивай, – с трудом ответил Петька. – Теперь я могу говорить.
– Это хорошо, Питер. Скажи, от чего вы бежали и от кого спасались?
– Это длинная история. Меня Гарданка спас из темницы. В подвале я сидел, украденный ливонцами.
– С чего такое приключилось?