Полковник остолбенел от изумления: перед ним стоял Питер Блад — чисто выбритый и, казалось, помолодевший, хотя фактически он выглядел так, как это соответствовало его тридцатитрехлетнему возрасту.
— Питер Блад! — удивлённо воскликнул Бишоп. — Значит, это ты…
— Вы не ошиблись. А вот это мои и ваши друзья. — И Блад, небрежным жестом откинув манжету из тонких кружев, указал рукой на застывшую шеренгу.
Полковник вгляделся внимательно.
— Чёрт меня побери! — с идиотским ликованием закричал он. — И с этими ребятами ты захватил испанский корабль и поменялся ролями с испанцами! Это изумительно! Это героизм!
— Героизм? Нет, скорее это эпический подвиг. Вы, кажется, начинаете признавать мои таланты, полковник?
Бишоп сел на крышку люка, снял свою широкополую шляпу и вытер пот со лба.
— Ты меня удивляешь! — всё ещё не оправившись от изумления, продолжал он. — Клянусь спасением души, это поразительно! Вернуть все деньги, захватить такой прекрасный корабль со всеми находящимися на нём богатствами! Это хотя бы частично возместит другие наши потери. Чёрт меня побери, но ты заслуживаешь хорошей награды за это.
— Полностью разделяю ваше мнение, полковник.
— Будь я проклят! Вы все заслуживаете хорошей награды и моей признательности.
— Разумеется, — заметил Блад. — Вопрос заключается в том, какую награду мы, по-вашему, заслужили и в чём будет заключаться ваша признательность.
Полковник Бишоп удивлённо взглянул на него:
— Но это же ясно. Его превосходительство губернатор Стид сообщит в Англию о вашем подвиге, и, возможно, вам снизят сроки заключения.
— О, великодушие короля нам хорошо известно! — насмешливо заметил Натаниэль Хагторп, стоявший рядом, а в шеренге ссыльных повстанцев раздался смех.
Полковник Бишоп слегка поёжился, впервые ощутив некоторое беспокойство. Ему пришло в голову, что дело может повернуться совсем не так гладко.
— Кроме того, есть ещё один вопрос, — продолжал Блад. — Это вопрос о вашем обещании меня выпороть. В этих делах, полковник, вы держите своё слово, чего нельзя сказать о других. Насколько я помню, вы заявили, что не оставите и дюйма целой кожи на моей спине.
Плантатор слабо махнул рукой с таким видом, будто слова Блада обидели его:
— Ну как можно вспоминать о таких пустяках после того, что вы совершили, дорогой доктор!
— Рад, что вы настроены так миролюбиво. Но я думаю, мне очень повезло. Ведь если бы испанцы появились не вчера, а сегодня, то сейчас я находился бы в таком же состоянии, как бедный Джереми Питт…
— Ну, к чему об этом сейчас говорить?
— Приходится, дорогой полковник. Вы причинили людям столько зла и столько жестокостей, что ради тех, кто может здесь оказаться после нас, я хочу, чтобы вы получили хороший урок, который остался бы у вас в памяти. В кормовой рубке лежит сейчас Джереми, чью спину вы разукрасили во все цвета радуги. Бедняга проболеет не меньше месяца. И если бы не испанцы, то сейчас он, может быть, был бы уже на том свете, и там же мог бы оказаться и я…
Но тут выступил вперёд Хагторп, высокий, энергичный человек с резкими чертами привлекательного лица.
— Зачем вы тратите время на эту жирную свинью? — удивлённо спросил бывший офицер королевского военно-морского флота. — Выбросите его за борт, и дело с концом.
Глаза полковника вылезли из орбит.
— Что за чушь вы мелете?! — заревел он.
— Должен вам сказать, полковник, — перебил его Питер Блад, — что вы очень счастливый человек, хотя даже и не догадываетесь, чему вы обязаны своим счастьем.
Вмешался ещё один человек — загорелый, одноглазый Волверстон, настроенный более воинственно, нежели его товарищ.
— Повесить его на нок-рее![33] — сердито крикнул он, и несколько бывших невольников, стоявших в шеренге, охотно поддержали его предложение.
Полковник Бишоп задрожал. Блад повернулся. Лицо его было совершенно невозмутимо.
— Позволь, Волверстон, но командуешь судном всё-таки не ты, а я, и я поступлю так, как найду нужным. Так мы договаривались, и прошу об этом не забывать, — сказал он громко, как бы обращаясь ко всей команде. — Я хочу, чтобы полковнику Бишопу была сохранена жизнь. Он нужен нам как заложник. Если же вы будете настаивать на том, чтобы его повесить, то вам придётся повесить вместе с ним и меня.
Никто ему не ответил. Хагторп пожал плечами и криво улыбнулся. Блад продолжал:
— Помните, друзья, что на борту корабля может быть только один капитан. — И, обернувшись к полковнику, он сказал — Хотя вам обещано сохранить жизнь, но я должен впредь до нашего выхода в открытое море задержать вас на борту как заложника, который обеспечит порядочное поведение со стороны губернатора Стида и тех, кто остался в форте.
— Впредь до вашего выхо… — Ужас, охвативший полковника, помешал ему закончить свою речь.
— Совершенно верно, — сказал Блад и повернулся к офицерам, сопровождавшим Бишопа: — Господа, вы слышали, что я сказал. Прошу передать это его превосходительству вместе с моими наилучшими пожеланиями.
— Но сэр… — начал было один из них.
— Больше говорить не о чём, господа. Моя фамилия Блад, я — капитан «Синко Льягас», захваченного мною у дона Диего де Эспиноса-и-Вальдес, который находится здесь же на борту в роли пленника. Вот трап, господа офицеры. Я полагаю, что вам удобнее воспользоваться им, нежели быть вышвырнутыми за борт, как это и произойдёт, если вы задержитесь.
Невзирая на истошные вопли полковника Бишопа, офицеры сочли за лучшее ретироваться — правда, после того, как их слегка подтолкнули мушкетами. Однако бешенство полковника усилилось, после того как он остался один на милость своих бывших рабов, которые имели все основания смертельно его ненавидеть.
Только человек шесть повстанцев обладали кое-какими скудными познаниями в морском деле. К ним, разумеется, относился и Джереми Питт. Однако сейчас он был ни к чему не пригоден.
Хагторп немало времени провёл в прошлом на кораблях, но искусства навигации никогда не изучал. Всё же он имел некоторое представление, как управлять судном, и под его командой вчерашние невольники начали готовиться к отплытию.
Убрав якорь и подняв парус на грот-мачте, они при лёгком бризе направились к выходу в открытое море. Форт молчал. Поведение губернатора не вызывало нареканий.
Корабль проходил уже неподалёку от мыса в восточной части бухты, когда Питер Блад подошёл к полковнику, уныло сидевшему на крышке главного люка.
— Скажите, полковник, вы умеете плавать?