Читать интересную книгу Империя зла - Александр Шакилов

— Умираю… — замогильным голосом прошептал Иван.

Сообразив, очевидно, что произошла накладка, Тарсус мгновенно принял участие в спектакле для двух зрителей минимум. Минимум — если учесть, что действо фиксировалось пятью видеокамерами над входом и на ближайших колоннах.

— Помогите! — взревел он. — Союзник ранен! Родственник Реваза Гриценко! Надо помочь! Ведь самого Гриценко родственник!

Хорошо хоть подпольщик зарядился мультивитаминами, экспроприированными у Сидоровича. Представив, как тот нынче сосал бы через трубочку сок из пачки, разрушая трагизм ситуации, Жуков-младший закатил глаза и часто-часто задышал. Он уже подумывал пустить слюну и задергаться в конвульсиях, когда между охранниками начался раздрай. Один боец принялся усердно чесать шлем на затылке и сомневаться, стоит ли вообще в этой ситуации хоть что-то предпринимать, кроме как сообщить начальству. Второй же контратаковал — мол, ага, некогда ждать, пока командование расчехлится, состыкуется со своим командованием, а то — со своим, а потом появится решение и по цепочке попадет сюда, на пост, за это время пацан сдохнет, а ему, честному киборгу, по этапу хромать желания нет.

— Может, ты, ага, в лагерь хочешь? Или хранить неприступность союзных кордонов?!

— Мечтаю хранить! — Покосившись забралом на камеру у входа, второй киборг рявкнул так громко, как позволяли его динамики, чтобы точно уловили микрофоны, которых тут небось натыкано немало. — Но и мальчишку жалко. Пусть доктора внутри разбираются. Тем более родственник…

Громадины в подрясниках расступились, мощные двери распахнулись, приглашая страждущего и его помощника в храм здравоохранения.

— Спасибо, братья, вам воздастся! — Иван напоследок осенил киборгов крестным знамением, двери закрылись.

Приемный покой поражал своим великолепием. Сплошь расписанный образами и сверкающий позолотой, он мог поспорить роскошью с храмом Председателя-Спасителя. А так как суета у входа четко запечатлелась на пультах слежения, к вновь поступившим уже спешили, гулко грохоча каблуками по полу. Впереди рысил монах-интерн во власянице с подложкой из стекловаты — для пущего умерщвления плоти. Грудь его прикрывал параманд, с которого скалился череп под крестом. Сопровождало монаха без малого отделение обычных милиционеров-персов.

— Что с вами? — бесцветно, чуть ли не зевая, спросил раб божий. — Что случилось?

— Ничего особенного, — опередил Ивана Тарсус. — Мальчик поцарапался. Довольно сильно. Но его батюшка — он, знаете ли, мнительный очень, беспокоится о чадушке… Наказал мне вот сопроводить. — Он подмигнул монаху — мол, вы же понимаете, отказать руководству нельзя, вот и приходится ерундой заниматься, чуть ли не задницу отпрыску подтирать.

— А вот и не царапина! Врет он все! — Жуков-младший решил сыграть обиженного маменькиного сынка, благо среди его знакомых хватало таких, придумывать ужимки не пришлось. — Я на самом деле ранен, у меня же кровь, я умираю!

Монах лениво взмахнул рукой — и милиционеры утопали туда, откуда явились.

— Я провожу вас. — Он столь неспешно зашагал под сводами больницы-храма, что удивительно было, как не заснул вообще на ходу.

Вокруг царили спокойствие и умиротворение, неизменно впечатлявшие Ивана. Было так тихо, что казалось, кроме монаха и парней, во всем здании никого нет.

Иллюзия исчезла без следа, стоило им перебраться из приемного покоя в «деловую» часть больницы, хотя и тут язык не повернулся бы назвать суетой упорядоченное движение людей в рясах и в прочих нарядах. За прозрачными стенами работали у матрикаторов монахи в скафандрах с замкнутой воздушной системой. Туда можно было попасть, лишь миновав систему герметичных шлюзов. Матрикаторы печатают человеческие органы и ткани, и потому в помещениях все должно быть стерильно.

Тут Жуков-младший впервые задумался о том, что разница между мясными и овощными цехами, производящими 99 % всей пищи в Союзе, лишь в том, что в одних клепают свинину, а в других — картофель или, скажем, морковь. Матрикаторы, за которыми круглые сутки посменно трудятся персы, везде одинаковы, в них лишь загружают разный исходный материал и задают программы согласно потребности страны в том или ином продукте. Куриное филе и говяжьи отбивные печатают из сомнительного на вид коктейля стволовых клеток, а в итоге ведь пальчики оближешь, если правильно приготовить. И то, что матрикаторы Поликлиники № 1 печатают куски кожи, хрящи, позвоночные диски, сердца и почки исключительно для лучших людей страны — чтобы те плодотворно трудились ради всеобщего блага, — это неправильно и подло по отношению к остальным гражданам, лишенным возможности жить дольше, потому что элита запрещает пересаживать им нужные органы под предлогом дефицита и сложности технологии.

Как же это мерзко! Неправильно и недостойно!

А ведь еще недавно он мечтал плечом к плечу встать с благородными Героями Революции — и не просто как сын одного из них, но как полноценный и важный член союзного общества. Вот только можно ли назвать благородными тех, кто постоянно лжет согражданам?

Мимо провезли в инвалидной коляске седовласого мужчину. Он гордо задрал подбородок, наслаждаясь уже только тем, что ему позволено здесь быть.

Кстати, а почему пищу производят в матрикаторах, а не выращивают естественным путем? Да, Иван в курсе, что так контролируется качество пищи граждан Союза, которое превыше всего. Но в последнее время он стал критичнее относиться к известным с детства аксиомам. Быть может, естественным путем и вовсе невозможно? Но если так, то почему? Тарсус что-то говорил про радиоактивные пустоши…

Поднялись в лифте на этаж, где под ногами стелилась ковровая дорожка, а стены бледно зеленели. Двери по обе стороны коридора были белыми, с табличками и прямоугольными ЖК-панелями, на которых то и дело возникали надписи.

Вошли без стука туда, где пропечаталось «Свободно».

— Это отец-доктор Серафим, а это больной, историю болезни я уже переслал. — Сказав это, поводырь удалился со скоростью обмена веществ у трупа.

Восьмиконечный наперсный крест на цепи — первое, что привлекло внимание Ивана в докторе Серафиме. Добротный такой крест, червленого золота. Судя по набедреннику, матерчатому прямоугольнику с вышитым крестом в центре, на длинной ленте у бедра справа, врач-священник имел достаточную квалификацию, чтобы работать здесь. Голову его венчал легкий черный клобук. Лицо же отца-доктора было таким гладким, будто кто-то вколол ему слишком много ботекса, не только разгладившего морщины, но и раздувшего все и вся, и теперь нос едва проклевывался сквозь нагромождение щек, а глаза едва открывались, превратившись в щелки.

И щелки эти глядели на Жукова-младшего вовсе не с христианским смирением.

— Родственник Реваза Гриценко? — пророкотал отец Серафим.

В отличие от своего коллеги, говорил он зычно, раскатисто.

Над весьма и весьма просторным кабинетом, в котором принимал врач-священник, потрудился опытный дизайнер. Светло-коричневые тона. В дальнем углу у экрана, имитирующего распахнутое окно в солнечный день, торчат из кадки две пальмы, одна выше, другая раскидистее, и обе, скорее всего, настоящие. Справа — высокий, под потолок, шкаф с непрозрачными дверцами — и то верно, незачем смущать больных видом непонятных и потому пугающих медицинских инструментов. Слева стол, на столе коммуникатор. Возле стола в центре комнаты — кресло вроде гинекологического, но только вроде.

Вот в это обтянутое дерматином кресло Тарсус и усадил Ивана, еще и ноги его на специальные подставки определил. После чего отец-доктор ткнул Тарсуса пальцем в грудь и пророкотал:

— Вам не надо здесь. Подите-ка из кабинета. Там ждите.

«Ждать там» не входило в их планы. Они должны были закрыться в кабинете, вырубить врача, отключить камеры наблюдения, а уж потом… И потому-то Тарсус с места не сдвинулся.

— Я жду. — Отнюдь не тощая лапа отца Серафима коснулась креста, висевшего у него на груди. Только сейчас Иван заметил на распятии небольшую красную кнопку. Очевидно, нажав ее, можно вызвать охрану. — Вы нам мешаете.

Дверь за Тарсусом захлопнулась чуть громче, чем требовалось.

Отец Серафим шагнул к столу — щелкнул замок, управляемый дистанционно, с коммуникатора. Теперь нельзя ни войти в кабинет, ни выйти — без особого на то благоволения доктора.

— Чтобы никто не мешал. Ну-с, чего тут у нас? — Из простеньких зашнурованных поручей с неизменными для священнослужителей крестами-вышивками выглядывали кисти, затянутые в резиновые перчатки. — Раздевайтесь, молодой человек, будем вас лечить.

Прежде чем покинуть квартиру Сидоровичей, Иван расцарапал кожу у ран до крови, чтобы выглядело всерьез, но только выглядело. К тому же гематомы по всему телу… Так что первое впечатление у врача-священника должно было сложиться верное. Но обман вмиг раскроется, когда обнаружится, что раны огнестрельные. О любом подобном случае следует незамедлительно сообщать в милицию, и для Жукова-младшего доктор Серафим вряд ли сделает исключение.