Читать интересную книгу Просто металл - Борис Некрасов

Иван жестом попросил подвинуться Серегу-сапера и присел рядом с ним на койку. Карташев продолжал:

— А вы что, думали, раз ветер южный, то это уже и благо? Куда там! Южак, и верно, с материка задувает, с юга значит, как полагается. Только при этом южном ветерке лучше носа из дома не показывать — унесет.

— Человека-то? — усомнился кто-то.

— Так то человек всего-навсего, а тут стихия. Север, он шуток не любит, к нему серьезный подход нужен. Помню, в пятьдесят первом южак обрушился — силища! Склады у нас были — промтоварные, продовольственные. Кровля железная, стены тоже из гофрированного железа сделаны. И что вы думаете? Сорвало с одного склада крышу, да не по частям, а сразу всю целиком. И отбросило ее, как перышко, метров на полста, а то и на все шестьдесят, как полагается. Ну, а крышу сорвало, тут уже ветру и делать нечего. Стены вроде как сами развалились. Карточный домик — и только! В складе этом мануфактура хранилась, в рулонах, ясное дело. Так расшвыряло эти рулоны ветром, как пустые спичечные коробки, размотало и подняло в воздух. Все одно что змеи гигантские или эти, китайские драконы, взвились и этаким косяком разноцветным — в океан.

— В-во, красотища-то! — прищелкнул языком Витька Прохоров.

Карташев метнул в его сторону суровый и осуждающий взгляд.

— Эта красотища, дурья твоя голова, не один миллион стоила. И тарный склад пострадал к тому же. Тот, правда, под открытым небом был. Бочки железные, из-под горючего которые, на двести килограммов, так они, как пустые ведра под гору, по центральной улице грохотали.

— И жертвы были?

— Обошлось, как полагается. Женщину, правда, одну в бухту укатило. Чего ей на дворе надо было, не знаю. Только сбило ее ветром с ног и поволокло прямо в море. Повезло — в торосах застряла. Через несколько часов южак стих — разыскали полуживую. Помяло, конечно, но больше со страху обмякла. Хорошо, одета тепло была, да и холод невеликий был, а то бы померзла, как полагается:

— Перепугаешь ты молодежь, Семен Павлович, — покачал головой Гладких. — Начнут отбой бить.

— А испугаются — значит, и делать им там нечего, — строго возразил старик. — А потом, я им все, как есть, рассказываю: южак так южак, северное сияние так северное сияние, а главное, что жизнь там как жизнь. Живут люди, работают, влюбляются, детей рожают, как полагается.

Генка подтвердил:

— Палыч правильную линию ведет. Каждый солдат должен знать свой маневр. Так, кажется, генералиссимус Суворов говорил? В общем, как полагается, — улыбнулся он. — Продолжай, Семен Павлович. Мы не из пугливых.

Что-то похожее на ревность кольнуло Ивана. Подумал, вот ты уже вроде и не нужен им, товарищ Гладких. Всеми мыслями своими ребята эти там, на неведомой им Чукотке. И в этих мыслях тебя там рядом с ними нет. Подумал так и не удержался:

— И то верно. Воронцов прав. Все мы должны быть хорошо осведомлены, куда едем.

Это «мы» не осталось незамеченным. Совсем коротенькая пауза изумления тут же разверзлась ликующими возгласами:

— С нами?

— И вы, Иван Михайлович?

— Вместе, значит! Вот это да!

Генка в одних трусах вскочил на табуретку, крикнул «ура!» и продекламировал:

— «Их ведет, грозя очами, генерал седой!»

Рванулся с места и исчез за дверью Серега-сапер.

Гладких, продолжая улыбаться, возразил Геннадию:

— Насчет «седой», это ты, дорогой товарищ, лишку хватил. И никакой я не генерал. И еще: не я вас веду, а вы, черти полосатые, меня соблазнили.

В коридоре послышался шум, дверь распахнулась, и в комнату ворвались девчата. За их спинами маячила коренастая фигура Сереги.

— Ой, Иван Михайлович, правда?

— Ой, правда, — смеясь, передразнил Гладких.

К нему подскочила Клава, неловко чмокнула его в щеку, и, как маленькая, закружилась на одной ноге.

— Вот здорово! Вот здорово!

Несколько сконфуженный Генка слез с табурета.

— Пардон, мадам, я без фрака. И, вообще, надо стучаться.

— Ничего, вообрази, что ты на ринге, — давясь от смеха, посоветовал Прохоров.

— А бить мне кого? Тебя? — беззлобно огрызнулся Геннадий, стаскивая с койки одеяло и набрасывая его, как плащ, на плечи. — Буду лучше изображать испанского гранда. Синьоры и синьориты! — провозгласил он. — Качнем Ивана де Сааведра Михалыча Гомеца дон Гладких!

Предложение было принято с шумным восторгом, и Иван не успел рта открыть, как взлетел под потолок.

— И р-ра-раз!.. И два!.. И три!.. — командовал Генка.

А вечером Ивана ждал еще один сюрприз. К нему пришел Карташев.

— Думал я весь день, думал, Иван Михайлович, и до такого, понимаешь, дела додумался, что не знаю, как и сказать. Да чего там! Ты же меня и надоумил. Решил я с тобой и ребятами ехать, как полагается. Видно, не зря участок вместе ставили. Года, понятное дело, у меня не те, не комсомольские. Но на новом месте пригожусь, может быть, а?

— Семен Павлович! Человечище ты дорогой! — Иван обнял старика за плечи. — Какие тут могут быть сомнения? Возраст? Да твоя душа рабочая, должно быть, помоложе, чем у иного школяра будет. О чем спрашивать? Конечно же, едем!

— Так-то оно так, — согласился старик, — но насильно-то мил не будешь. Ребята-то, как считаешь, не будут против?

— Да ты что? — засмеялся Иван. — Если они меня за это решение до потолка подбрасывали, то тобой и вовсе крышу продырявят. Да что они не понимают, что ли, что мужик ты бесценный и для дела нужный?

Сказал и поймал себя на слове. Действительно, нужный человек Карташев — горняк опытный, на все руки мастер. Так что же тогда по поводу его отъезда Павел Федорович скажет? Может подумать, чего доброго, что это он, Иван Гладких, с участка людей сманивает. Неудобное, черт возьми, положение…

Карташев словно прочел его беспокойные мысли.

— И я так думаю, — простодушно сказал он. — Жили дружно, как полагается, и возраст помехой не был, и, не злобясь, уму-разуму друг друга учили. Я к Павлу Федоровичу заходил. Он тоже говорит: если надумал ехать, не сомневайся. Нужным, говорит, для Ивана Михалыча, для тебя значит, человеком будешь. А мне, говорит, хоть и жаль расставаться, но все одно на старом месте полегче.

Ну, что за народ! У Ивана отлегло от сердца. Пустяк, кажется, а сколько настоящего человеческого понимания и участия в этом пустяке, чуткость какая! Ведь и Карташев мог к нему, к Ивану, не посоветовавшись с Проценко, прийти, и начальника участка никто никогда не упрекнул бы, если бы он старого мастера у себя удержал. Но нет, оба не о себе думали, а друг о друге и о нем, о Иване. И снова потеплело на душе у Ивана.

Понеслись под уклон хлопотливые, полные больших и малых предотъездных забот дни. А накануне отъезда чукотцев, как их называли теперь на участке, и уезжающие и остающиеся собрались в последний раз вместе. Это не было заранее намеченным официальным мероприятием. Не было президиума, предварительно записанных на бумажку речей, регламента и повестки дня. Просто закончился киносеанс, и не успел зажечься в зале свет, как послышались звуки гитары и всем знакомый голос Геннадия выплеснул в темноту первые слова задорной частушки:

Не посетуйте, что мыУдираем с Колымы…

Сидевшие рядом с ним чукотцы дружно подхватили:

Ведь не к теще на блины —На Чукотку едем мы.

Генка продолжал:

Топни, топни, нога,Выбивай чечетку…

И — снова дружный хор:

Не страшна нам пурга,Берегись, Чукотка!

Кто-то, смеясь, стал пробираться поближе к певцам, кто-то, предвкушая веселое продолжение этого импровизированного концерта, снова сел на свое место.

Покидаем дивный крайИ грустим от этого, —

выводил между тем Генка с невозмутимым спокойствием, а кругом подхватывали:

Выйдешь замуж — вспоминайИ про нас, Просветова.

Ойкнула, смеясь и закрывая лицо руками, Катя. А Воронцов, переждав хохот, уже вгонял в краску Сергея и Клаву:

Только нам отстать негоже,Из того же теста мы.Мы от вас увозим тожеЖениха с невестою.

Хохот нарастал, и Генке все труднее было перекричать с трудом утихавший зал.

Не пора ли нам прощаться?Завтра утром едем мы.Будем, братцы, там брататьсяС белыми медведями.

Теперь уже припев подхватили все:

Топни, топни, нога,Выбивай чечетку.Не страшна нам пурга,Берегись, Чукотка!

Иссякли частушки, но никто не расходился. Все вместе спели любимую: «…Меня мое сердце в тревожную даль зовет…»

Были и речи, прощальные и напутственные, тоже с шутками, с взаимными подковырками.