Читать интересную книгу Сочинения. Том 1 - Евгений Тарле

Парнель и его товарищи протестовали против билля. Заседание 24 января окончилось ничем, и вопрос был перенесен на 27-е число. Заседание 27-го длилось без перерыва 8, 10, 12, 15 часов, и благодаря Парнелю законопроект был так же далек от вотирования, как и 24-го числа. Наконец, встал Гладстон и в длинной речи, страшно волнуясь, бросил Парнелю в лицо обвинение в том, что он своими словами о бойкотировании в Эннисе воспламенил народные страсти в Ирландии. Парнель начал его прерывать каждую минуту, говоря, что Гладстон подтасовывает его слова[51]. Тогда раздались со всех сторон крики: «К порядку, к порядку!» Спикер обратился к Парнелю со внушением, что прерывать чужую речь нельзя. Но Парнель, не обращая внимания на спикера, продолжал мешать Гладстону. А Гладстон, разгорячаясь все более и более, говорил: «Деятельность земельной лиги стоит в прямом отношении к аграрным преступлениям; в 1879 году митингов лиги было мало и преступлений случилось мало; в 1880 году митингов было много и преступлений произошло много». Тут парнелит О’Гили прервал премьера: «А сколько было в 1880 году изгнаний арендаторов? Тоже много?» По существу парнелиты не спорили с министерством. Парнель полагал, что пока Гладстон отрицательно относится к гомрулю и требованиям земельной лиги, до тех пор они с ним говорят на разных языках и столковаться не могут. Избегая общих исповеданий веры, он только продолжал мешать прохождению билля через парламент. После 22 часов раздраженных дебатов палата разошлась, отложив обсуждение законопроекта Форстера на 31 января [52].

Знаменитое в парламентских летописях заседание 31 января 1881 г. началось с того, что часть либеральной английской партии объявила себя против билля об усмирении. После прений между этими временными союзниками ирландцев и министерством опять явилась обструкция. Парнель изощрял свое остроумие в придумывании новых и новых вопросов и задержек. Он изложил весьма подробно чуть ли не всю историю Ирландии [53], говорил о совершенно посторонних вещах, затевал в шутку маленькие споры с членами своей партии, вмешивался в чужие речи и заставлял еще раз их говорить и, наконец, объявил, что теперь все парнелиты (30 человек) произнесут каждый от имени своего округа по одной речи.

Прошел вечер понедельника (31 января), ночь, вторник, еще одна ночь, и, наконец, в среду, 2 февраля, после заседания, непрерывно длившегося в продолжение 41 часа, поднялся спикер и произвел свое coup d’état[54]. Он заявил, что Парнель и его приверженцы нарочно затягивают заседание, что этим наносится оскорбление парламенту, что большинство стоит за принятие билля, и поэтому он, спикер, прекращает дебаты и предлагает приступить к баллотировке[55]. Гром рукоплесканий консерваторов и либералов встретил это заявление. Ирландцы были поражены: они никак не ожидали такого оборота дел. Предложение спикера было принято. Тогда ирландцы со сжатыми кулаками и горящими глазами [56] стали выкрикивать угрозы по адресу парламента. Явился Гладстон, бледный, как смерть, и сел на министерскую скамью. Неизвестно, на что решились бы ирландцы, если бы не Парнель. Он счел почву для дальнейших протестов слишком невыгодной и убедил всех своих приверженцев удалиться из палаты. Как только они ушли, законопроект Форстера был единогласно принят в первом чтении.

Второе чтение было назначено на следующий день, 3 февраля в четверг. Сильное и смешанное впечатление произвело в Англии известие о заседании 31 января — 2 февраля и о том, что случилось в конце его. Не в английских нравах нарушать законы и обычаи, а поступок спикера был именно нарушением парламентских традиций. Правда, благодаря этому была сломлена обструкция Парнеля, билль, наконец, мог быть пущен на голоса, но все-таки победа весьма многим казалась купленной слишком дорогой ценой. Что касается до Ирландии, по телеграфу узнавшей о происшедшем, то здесь Парнель окончательно превратился в национального героя, а в выходке спикера видели оправдание всяких насилий со стороны фениев и доказательство, что кабинет сам толкает людей на преступления, не давая им пользоваться легальными средствами борьбы. Министерство, со своей стороны, решило не щадить врагов, и вот 3 февраля, как раз за немного времени до начала парламентского заседания, Парнель получил известие, что Михаил Девитт, инициатор земельной лиги, арестован в Ирландии за преступные речи. После обеда (3 февраля) началось заседание и билль Форстера должен был пройти через второе чтение.

Но раньше, чем приступили к законопроекту, Парнель спросил у сэра Вильяма Гаркура [57], правда ли, что Девитт арестован. Сэр Гаркур ответил, что это правда, и прибавил, что Девитт как бывший каторжник освобожден условно и теперь он нарушил условия, на которых был выпущен [58].

Вслед за тем слово было предоставлено премьеру. Гладстон только что начал речь, как вдруг встал Диллон, один из парнелитов, и принялся, со своей стороны, что-то говорить в одно время с Гладстоном. Поднялся страшный шум [59]; палата увидела, что Парнель выдумал нечто совсем новое в ответ на вчерашнее coup d’état. Спикер громко прокричал Диллону, что теперь слово принадлежит Гладстону. Но Диллон отказался сесть на место и продолжал стоять, скрестив руки и крича во весь голос: «Я имею право говорить!» Наступило полное смятение. Раздались крики: «Вон его, прогнать его!» Спикер объявил: «Мистер Диллон, я вас удаляю за неповиновение мне». Затем, согласно с законом, вопрос об удалении Диллона был поставлен на баллотировку, и большинством 395 голосов против 35 было решено предложить Диллону удалиться до конца заседания. Но Диллон при аплодисментах парнелитов заявил, что он «почтительнейше отказывается удалиться». Тогда спикер велел приставу вывести Диллона силой [60]. Пристав подошел к Диллону, положил руку на его плечо и предложил идти с ним. Диллон отказался, и пристав должен был позвать 5 сторожей, чтобы вытащить Диллона в переднюю. Когда служители явились, Диллон, наконец, ушел.

Как только Диллон вышел, встал другой парнелит, Сюлливан (известный автор «Новой Ирландии»), и в самых резких выражениях протестовал против изгнания Диллона. Спикер оправдывался. Сюлливан нападал [61], сравнивал гладстоновский режим с режимом Империи Наполеона III [62], и довольно много времени прошло, пока, наконец, Гладстон получил возможность говорить. Но только что он произнес одну фразу, как встал Парнель и с обычной своей невозмутимостью сказал спикеру: «Я прошу поставить на баллотировку предложение не слушать дальше этого почтенного джентльмена» [63]. При этом он указал на стоявшего Гладстона. На секунду палата остолбенела, но потом раздались яростные крики: «Вон Парнеля! Вон Парнеля!» Шум и смятение продолжались очень долго. Парнель все время стоял и скучающим взором обводил палату. Как только начало воцаряться некоторое спокойствие, спикер провозгласил: «Слово принадлежит г. Гладстону». Тогда Парнель снова заявил: «Я настаиваю на том, чтобы мое предложение было пущено на голоса».

Спикер возразил, что он принужден будет удалить Парнеля, если тот не перестанет мешать Гладстону. Спикеру пришлось еще немного препираться с одним парнелитом (О’Доннохом), и, наконец, он опять-таки объявил, что слово за Гладстоном. Гладстон начал: «Я хочу после тяжелых сцен, бывших только что, продолжать свою мысль, прерванную вначале. Долг, который на мне лежит, весьма важен…» Но тут опять встала громадная фигура Парнеля, и Гладстон умолк. «Я предлагаю не слушать дальше г. первого министра». Теперь уже спикер без дальнейших околичностей предложил палате на голосование вопрос об удалении Парнеля. Громадным большинством голосов было решено удалить Парнеля до конца заседания. Парнель отказался, позвали пристава, тот взял его за плечо, и тогда Парнель ушел [64].

Тут всем стало ясно, что выдумал Парнель в ответ на прекращение спикером дебатов 2 февраля: для того чтобы выгнать из залы депутата, нужно предупреждение, голосование, подсчет голосов, да еще призыв пристава, если изгоняемый не хочет добром уйти; вся эта процедура может занять около получаса (а с прениями и больше). Если всех парнелитов 30 человек, то вот уже на 15 часов заседание оттягивается, и это, если совсем не пытаться говорить, а с произнесением речей можно занять и 20 и 25 часов. Действительно, как только после ухода Парнеля Гладстон начал говорить, та же история повторилась последовательно со всеми парнелитами, бывшими на заседании. Все они предлагали не слушать премьера и все они были выведены [65]. Вслед за тем билль об усмирении прошел во втором чтении.

Министерство решило изменить старые парламентские порядки так, чтобы сделать обструкцию невозможной. Новых правил было выработано 17 [66]; главное нововведение заключалось в том, что спикер получил право собственной властью прервать оратора и немедленно поставить вопрос на баллотировку. Порядок удаления из палаты также значительно упрощался. При таких условиях обструкция, по крайней мере вполне откровенная, становилась весьма трудной, если не совершенно невозможной. Билль об усмирении был принят к в третьем чтении, прошел в палате лордов и 2 марта 1881 г. был подписан королевой.