- На смерть за Даала! В пекло!
- На смерть за Даала!
И еще несколько рук … и еще. А у меня кость в горле превращается в горький ком, от которого глаза жжет и желваки на скулах туда-сюда двигаются. Все! Чтоб я сдох! ВСЕ! Никто не остался! Им иммадан! Я поверить не мог. И гордость крыльями за спиной вспорхнула, удесятеряя силы.
Заорал, поднимаясь на стременах с мечом, направленным в черное небо:
- За Валлас! За Амира дас Даала! За нашу землю – смерть врагам!
- За нашего велиара – смерть врагам!
Мы обливались ледяной грязью, чтобы дать одежде намокнуть, чтоб пламя не сразу начало пожирать нас. Прятали волосы под шлемами и капюшонами, обматывали руки мокрыми тряпками.
И ринулись в самое пекло, за астраном, который вел нас вперед, такой же черный и страшный, как и каждый из нас. Казалось, мы попали в самый ад. Огонь словно учуял нас, он вспыхивал возле отряда с разных сторон, иногда посередине, прямо под ногами, камни шатались из стороны в сторону, готовые сбросить нас вниз, в вонючую жижу. Первым загорелся Фарнан. Мы облили его грязью, сбивая пламя, но следом за ним, словно факелы, вспыхнули ещё двое, а затем под ними проваливались камни. Дорога превратилась в бойню со стихией. И я был бессилен что-либо сделать, я лишь скрежетал зубами, когда кто-то из них с всплеском падал в грязь и с диким воплем и невыносимо жалостливым конским ржанием шел на дно вместе со своим верным скакуном. Впереди виднелся берег, но, казалось, до него не несколько метров, а целые сотни миль, без конца и без края. Огонь, самая страшная стихия из всех, не оставляет ни малейшего шанса.
Я смотрел, как астран ловко объезжает вспыхивающие огни, и к восхищению примешивалась едкая валлассакая ненависть к лассару. Он оставался жив, а мои люди гибли, и я не мог им помочь, не мог ничего изменить. Только считать свои потери про себя и болезненно морщиться. И опять ради нее. Они ведь сейчас умирали не за победу над Нахадасом, ее можно было добыть и через три дня, идя другой дорогой, они гибли сейчас ради того, чтобы я успел вырвать из лап Даната Одейю дес Вийяр. Дочь того, кто отнял у них отцов, матерей, сыновей, отнял свободу на долгие годы. Вот ради чего я вел их на смерть, и я ненавидел себя за это намного сильнее, чем ее. Я ненавидел себя за эту губительную страсть, за эту одержимость и невозможность сказать этой суке «НЕТ»!
Когда лошадь Алса оступилась и шагнула прямо в языки пламени, а его плащ занялся огнем, я даже не пошевелился. Это были секунды, когда мне ужасно хотелось, чтобы он сгорел живьем. На моих и на их глазах. Корчился проклятый бастард, чтоб пылала Одовская кровь, чтоб послать подлому мерзавцу голову еще одного сына.
«Девочка-смерть просит жизни для своего брата». И перед глазами фигурка ее во всем белом стоит на подоконнике, руки, как птичка, раскинула, чтоб вслед за братом своим старшим лететь…а я тогда понял – не станет ее, и никого не станет. Валласс рухнет. Потому что в эту секунду не станет меня. Обречен я любить ее, женщину-смерть с волосами цвета крови, а она обречена принадлежать мне до самой смерти.
Набросил на плечи Алса свой плащ, сбивая пламя, и молча принял благодарность, но мы оба знали, что мне она не нужна. Будь это при иных обстоятельствах я бы с него кожу срезал валласским кинжалом, как с сырой картошки кожуру.
Отряд выбрался на берег, и я с дикой болью в груди пересчитал, сколько нас осталось – мы потеряли почти половину. Все молча сидели на своих конях и смотрели друг на друга, кто-то стонал от ожогов, и я кивнул на клетку Сивар:
- Эй, старая, нужна мазь от ожогов.
- Лучше б ты спросил у Сивар, прежде чем идти дорогой огненной смерти.
- Сивар – последняя, у кого я что-то спрошу. Давай, выполняй свои обязанности, лечи их. И не болтай много, а то сброшу, как мешок, в болото и смотреть буду, как ко дну пойдёшь.
- Не сбросииишь, нужна я тебе.
Сука старая испытывает меня. А мне сейчас не до испытаний, меня на клочки раздирает от боли и от понимания, что в очередной раз людей своих потерял. Воинов верных. Они на смерть за меня, а я…а я на смерть за нее.
Сгреб баордку в охапку и к воде потащил. Над самыми языками пламени, как мешок, поднял.
- Ну что? Баорды молятся или они дохнут молча?
- Ннннне…нененене. Не надооо. Сивар все сделает. Сивар молчать будет. Сивар… Сивар мериду Дасу даст. Много мериды. Чтоб Ниаду трогать мог как наяву. Бесплатно даст.
Я тряхнул ее несколько раз, с презрением глядя, как вращает глазами, омерзительно, словно насекомое, ногами дергает и руками.
- Дашь, когда надо будет. А пока свое дело делай. Чтоб на ноги их подняла за считанные минуты. Нам идти надо.
- Поздно уже, - пробормотала, а я пальцы чуть не разжал.
- Что поздно, им иммадан?
- Лечить поздно - ожоги от мерцающего пламени сами пройдут через время.
- Лечи. У нас этого времени нет.
Швырнул ее на землю и дамас к губам прижал, сильными глотками осушил флягу так, что горло перехватило. Астран со мной поравнялся.
- Идти надо. Рассвет скоро.
- Где ее держат?
- В темнице под крепостью. На рассвете поведут на казнь. Вчера приговор оглашали и сутки дали на очищение. С первыми петухами сначала в ледяную воду опустят, а потом на костер.
Я смотрел на грязное, покрытое налипшими комьями и сажей лицо астрана и думал о том, что не будь он лассаром я бы сейчас пожал ему руку. Он вел нас через это пекло один и ни разу не свернул и не остановился.
- А где ее старший брат?
- Где-то в окрестностях бродит, но … но мне кажется, все происходит с его молчаливого согласия.
- У вас не семейка, а змеиное гнездо.
- Возможно. Но не у всех.
- Возможно, не у всех.
Он смотрел мне в глаза, а потом вдруг сказал:
- А она говорила, что вы меня казните на месте…
- Да? Что еще она говорила?
- Ничего больше…она не разговорчивая. Да и не знаем мы друг друга почти. Когда я ее ребен…
- Рейн! Впереди отряд дозорных. Нападаем или…
- Нападаем! Отберем еду и лошадей, наши выбились из сил. – повернулся к астрану, - Я бы казнил, если бы она не попросила не убивать тебя. Но я убью тебя позже, лассар. В честном бою. А сейчас ты либо беги отсюда, либо тебе придётся бить своих.
- Алс дас Гаран никогда не бежит с поля боя. И вам без меня не взять площадь, полную астранов и охраны. Что до своих, пока моей сестре угрожает опасность и исходит она от них, они для меня враги.
- Ты точно лассар и сын Ода?
Расхохотался и пришпорил коня:
- Вперед! Надерем задницы ублюдкам! Снимем с них шкуру!
- Валлассары напали! Беги в Нахадас! Валлассары! Пусть в горн трубят!
Один из дозорных спрыгнул с коня и побежал в сторону города. Я выхватил лук из-за спины и хотел выстрелить, но на меня надвигался здоровенный верзила с мечом наголо.
С дозором мы разделались довольно быстро, сменили лошадей и, переодевшись в форму лассарских воинов, двинулись на Нахадас. Остальные пошли окружной дорогой, чтобы выскочить нам на помощь со стороны центра города. Когда мы въехали на площадь, там уже тлели угли, и полностью сгорел хворост. Я расширенными глазами осматривал толпу, потом повернулся к Алсу, меня затрясло, как в мгновенной сильнейшей лихорадке. Я даже голос на несколько секунд потерял:
- Где? – сипло, почти не слыша себя самого, - ГДЕ, ИМ ИММАДАН! ГДЕ ОНА?!
Спешился и бросился к костру, с ужасом различая в золе человеческие останки. Упал на колени, ероша пепел и обугленные кости. Дрожа всем телом и чувствуя, как оно немеет. Как паника охватывает с ног до головы, лишая на какие-то мгновения рассудка.
- Казнили шеану, туда ей, сучке, и дорога, - сказал кто-то из лассаров, и я, резко поднявшись с колена, свернул ему голову с тихим хрустом. Повернулся из стороны в сторону, не понимая, что происходит и куда идти, где и кого искать. Растерянный, размазанный по земле:
- ГДЕ?! – рев разнесся эхом по площади, и люди начали показывать на меня пальцами. Пятиться назад. Ветер сорвал с меня капюшон, и некоторые в ужасе принялись осенять себя звездами.