Читать интересную книгу Хадасса - Мириам Бодуэн

Часть III

1

Чтобы ее грехи были прощены, Ривка не ела целый день. Дожидаясь наступления ночи, она крутилась перед зеркалом, и ей это было неприятно. Сгрудившись вокруг белого атласа, сестры, тети, мама и свекровь болтали, поглаживали вышивку вуали и жемчуга диадемы. Причесывая тонкие волосы Ривки, мать несколько раз напомнила ей о завтрашней стрижке. Накануне Ривка впервые ходила в микву, ритуальную баню, где ее очищали тремя погружениями в воду. Теперь она, «дочь Израиля», была чиста и готова стать окончательно взрослой. Вернувшись, она кончиками пальцев коснулась новенького атласа, поплакала на коленях сестры, которая попыталась успокоить ее, показав фотографии жениха. Звонил телефон, это были кузины, двоюродные бабушки, приглашенные отсюда и издалека. Затем на ночном столике, где лежал новый парик, будильник показал семнадцать часов три минуты, и свекровь нервно объявила, что пора.

Это происходило во вторник майским вечером, почки красовались своей нежной зеленью. Пахло жареным мясом, я обула легкие туфли, надела тонкое платье и повязала на талии шарф, стянув его на бедре большой петлей. Разделив волосы на пробор посередине, побрызгала их лаком и закрутила пшеничную косу в шиньон. Проходя мимо Лавки, я задержалась, увидев Яна и Шарля, которые, как многие торговцы, беседовали, сидя на табуретах, выставленных на тротуар. Я рассказала им, куда иду, Ян чрезвычайно заинтересовался этим, пошел за мною в магазин, где угостил водой из источника, вид которого, а также гибискус были изображены на наклейке. Затем я прошла по Сен-Виатер и в западном квартале сделала небольшой крюк в сторону улицы Блумфилд, очень глубоко задумавшись о девочке. Чуть подальше я повстречала Дину, которая, прячась, уткнулась лицом в куртку матери. За пределами школы лучше было не улыбаться мне, не останавливаться, не спрашивать, как дела, а также не представлять меня миссис Вольф, которая учила ее сторониться нас, неевреев, чтобы сохранить неприкосновенность и чистоту своей духовной жизни. Поскольку ее не пригласили на церемонию, то завтра утром, едва сев в автобус, она тут же спросит у Хадассы и Нехамы, кузин новобрачной: «А как вела себя мадам, она танцевала, смеялась, была ли штатци?»

В одной из комнат бального зала королева ночи томилась под вуалью в ожидании, сидя на высоком стуле. Ей много раз объясняли, что ее короля поднесут к ней мужчины и он тихо, сидя рядом, опустив голову и закрыв глаза, будет долго рассказывать о долге и обязанностях будущей супруги. Услышав, что мужчины приближаются, Ривка вцепилась в ткань рукой; матери хотелось подойти к ней, но она не сдвинулась с места, и жениха опустили рядом с невестой. В течение всей его речи королева думала об ужине, который разделит с ним одним, в стороне от гостей, и разволновалась до слез. Когда мужчины ушли, невеста смогла поднять вуаль, и ее старшая сестра подбежала к ней, чтобы крепко обнять, шепнуть, как молод ее жених и какие у него длинные светлые пейсы. А в это время преподавательницы французского, которых ожидали лишь к свадебному ужину, заранее собрались в школе, чтобы упаковать вазу из польского хрусталя. Мы были одеты в темное, потому что никто, особенно гои, как повторяли нам, не должны были затмить своим блеском новобрачную. Одни в комнате отдыха, мои коллеги, маниакальные блюстительницы порядка, убирали предметы, валявшиеся на стульях и под ними. Мадам Лабрек попутно пришло в голову разделить два стола: один для них, другой для нас, и этот план был принят и осуществлен. Я не осмелилась возразить ей, но огорчилась, сделав вывод, что диалог между миссис и мадам был утрачен навсегда.

Вскоре после шести в квартале Кот-Сен-Люк, на синем ковре холла я поприветствовала и похвалила некоторых своих учениц: одетые, как принцессы, они играли на четвереньках. Я искала Хадассу, но не нашла ее ни в вестибюле, ни на глубоких лестницах, ведших в полуподвал, где я повстречала Нехаму. «Ты пришла, мадам! Ты красивая, хочешь увидеть Ривку?» Ее расположение покорило меня, и я пошла за девочкой по длинным коридорам под пристальными взглядами женщин. В ярко освещенной комнате я увидела своих коллег и Ривку, позировавшую в окружении пожилых дам. Королева кашляла, вскакивала, чихала, садилась опять, улыбалась снова и снова, и на той же сцене, затянутой парчовой тканью, гости, одна группа за другой, выполняли указания фотографа. Когда пришла очередь гоев, мы поднялись на сцену, следя за тем, чтобы, окружив невесту, не дотронуться до нее. Стоя позади Ривки, я почувствовала, как мое колено коснулось ее вуали, и вдохнула аромат волос новобрачной. Взгляды были прикованы к нам, и у меня возникло ощущение, что гости осуждают одежды гоев, да и само наше присутствие, и мгновение съемки показалось мне вечностью. Наша секретарша, должно быть измученная голодом, усталостью и загадкой предстоящей ночи, выглядела бледной и скованной. Она поблагодарила нас за то, что пришли, и повела туда, где угощали аперитивом. Молодые люди, мужья, вдовцы уже толпились в саду вокруг хупы, под которой соединятся жених и невеста.

— Ты любишь фотографии? — спросила меня Нехама, смакуя колу.

И рядом с нею, сбоку, я вдруг увидела моего ангела в сером платье с ожерельем из искусственных топазов, ровненько висящих вокруг воротничка. Увидела маленькие белые щиколотки и неизменные лаковые туфельки.

— Да, очень люблю, — ответила я рассеянно.

Хадасса болтала с изящной женщиной, склонившей к ней свою хрупкую фигурку, чтобы лучше слышать истории малышки. Узкая черная юбка ниже колен, укороченный жакет, а под ним — блестящий воротник изумрудного цвета. Увидев ее глаза, я узнала их, такие огромные, незабываемые, но не смогла вспомнить, почему они были мне так знакомы. Долго рассматривая ее, я позавидовала красоте женщины, так ярко проявившейся на фоне бирюзового с черным платка, покрывавшего ее волосы.

— Пойдем, мадам, — вмешалась Малка, понимавшая, в чем дело. — Теперь надо выйти отсюда.

Я послушно пошла за ней.

Раввин только что закончил молитву освящения, и верующие стояли, благоговейно склонив головы. Малка, пробираясь между женщинами, знаком позвала меня за собой. Нам передали свечи, и мы держали их, стоя рядом, напротив навеса, образующего бархатный прямоугольник на четырех кольях с резьбой. Под шепот женщин и молитвы мужчин в блестящих лапсердаках появился жених под руку с отцом. На голове его уже не было шляпы, полученной в день бар мицва, он впервые надел штраймл, меховую шапку, которая была вручена ему накануне. Начиная с этого торжества он, как все мужья, будет надевать ее по субботам в честь шабата и каждый праздничный день. После того как они заняли свое место около раввина, пришла очередь Ривки. Толпа повернулась к бальному залу, и невеста, которую поддерживали и вели мать и свекровь, точно вслепую, пошла вперед. Было видно, как нерешительно она шагает, как цепляется за руки женщин, как шествуют за нею подружки, держась каждая за краешек ее платья. Привстав на цыпочки, я наблюдала за всем тем, что могла увидеть, и прежде всего за Ривкой, занявшей место рядом со своим нареченным. Раввин с длинной седой бородой подошел и приподнял ее вуаль — символический жест, напоминающий о тех временах, когда муж впервые видел свою будущую супругу на свадьбе. Опустив вуаль, раввин приступил к чтению ктубы, договора, предусматривающего уважение супругом физической, нравственной, общественной жизни жены, а также неотчуждаемость ее собственности. Закончив чтение, раввин во второй раз приподнял вуаль, после чего муж поставил свою подпись и протянул перо Ривке, чтобы она написала свое имя, а затем фамилию супруга — Цинкович. Наконец Ривка Цинкович нервно протянула ему руку, слушая слова, официально закрепляющие договор: «Видишь, ты мне вручена по Закону Моисея и Израиля».

Брак был узаконен. Толпа стала разбрасывать хлебные зерна, желая плодовитости, и семь благословений были пропеты хазаном. Под звездой Давида, вышитой на навесе, раввин преподнес сначала мужчине, а затем его молодой жене чашу вина, вознося благодарственную молитву: «Возрадуйся, да, возрадуйся этой паре, которая объята любовью, как Ты радовался Твоему первому созданию, когда-то в саду Эдема. Будь благословен, Господь наш, Царь вселенной, сотворивший радость и блаженство, супруга и супругу, веселье и ликование…» Вокруг меня женщины заливались обильными слезами из уважения к трогательному свадебному обычаю, в соответствии с которым гости должны быть готовы смеяться или рыдать. Наблюдая за Хадассой, стоявшей в нескольких метрах рядом с миссис Горовиц и сосавшей большой палец, я подскочила, когда чаша разбилась на тысячу кусочков, ударившись о цемент. Чтобы народ Израиля никогда не забывал о разрушении Второго Храма, новобрачный разбил ее у своих ног. И когда осколки стекла разлетелись, Ривка в сопровождении подруг невесты семь раз обошла новобрачного, что метафорически означало время ожидания между обручением и свадебной ночью. И прежде чем король и королева покинули нас перед своим ужином наедине, с обеих сторон навеса раздались Мазлтов. Женщины расцеловались, обнялись, мужчины сделали то же самое между собой. Среди свечей, праздничных одежд, шапочек, вуалей и драгоценностей я увидела Ривку, которая шла об руку со своим молодым мужем сквозь толпу.