Ветер снова взметнул листья и потревожил ветки деревьев. С неба упало всего несколько капель дождя, но ребра Хадсона заныли с новой силой, он даже поморщился от боли.
Добравшись до амбара, он поднял засов и вошел внутрь.
В полутемном помещении лежали тюки сена и холщовые мешки с овсом для лошадей. Также Хадсон обнаружил стандартный инвентарь, требующийся для ухода за лошадьми. При этом он не увидел здесь ни одного седла. Стойл было всего четыре, и в двух из них стояли понурые лошади, на коже которых виднелись болячки и язвы. Хадсон сомневался, что эти животные смогут тянуть даже телегу или одного седока, не говоря уж о карете с пассажирами внутри.
В задней части амбара виднелись деревянные ворота, которые представляли собой довольно большой проем — через них вполне можно было провести лошадь. Хадсон подошел и отпер их. В нос ударил резкий запах засохшей крови, который было ни с чем не перепутать. Хадсон услышал настойчивое жужжание мух. Помещение, в которое он попал, было намного темнее, чем весь остальной амбар, а между досками виднелись небольшое щели, едва пропускавшие свет. Хадсон сомневался, что это помещение когда-либо хорошо освещалось — оно производило впечатление места, которому нужен мрак. Пришлось немного подождать, чтобы глаза привыкли к темноте. Когда прозвучал новый громовой раскат, одна из больных лошадей издала звук, напоминающий почти человеческий стон.
Хадсон оглядел темное помещение и увидел тяжелую цепь, свисавшую с потолка с чертовски острым крюком на конце. Цепь крепилась к деревянной лебедке, которую приводил в движение механизм, похожий на штурвал парусного корабля.
В лицо Хадсону врезалась муха. За ней прилетела вторая и села ему прямо на нижнюю губу. Хадсон быстро отмахнулся от них и попытался лучше присмотреться к комнате, посреди которой стоял. Похоже, ни Август, ни Леопольда ван Ремм не особенно заботились о поддержании здесь чистоты. Впрочем, какой смысл чистить бойню, которая, очевидно, регулярно используется? Половицы здесь видели целый океан крови. Насилие окрасило их в черный цвет. Мухи кружились здесь, как осенние листья на верту. Всего одна стена могла претендовать на порядок — та, на которой были размещены тяжелые молотки, пилы, топоры и тесаки самых разных форм и размеров. Они лежали на окровавленных полках и ждали часа, когда их снова используют.
В центре помещения стоял стол — тоже черный от засохшей крови. Хадсон заметил, что его поверхность усыпана каким-то белым порошком. Сахар? Соль? Он подошел к столу, осторожно смочил указательный палец слюной и осмелился попробовать порошок на вкус.
Да. Соль.
На столе лежало что-то еще, сваленное в беспорядочную кучу. Хадсон прикоснулся к ней рукой, задаваясь вопросом, сколько старых и немощных лошадей здесь замучили до смерти, разделали на куски и выпотрошили. Он отступил от стола и предусмотрительно обошел цепь, на которой, очевидно, лошадей поднимали, чтобы вспороть им брюхо. Половицы здесь были неровными. Возможно, в них впечатались лошадиные потроха, которые годами сваливались сюда. Эта бойня однозначно организована уже давно и продолжает использоваться в течение многих лет.
Гром прогремел, сотрясая амбар, и обе лошади мучительно застонали.
Итак, ван Реммы покупали у могавков старых лошадей и резали их здесь. Что касается соли… похоже, ее использовали, чтобы засолить мясо. Значит, они любят конину? Что ж, это не новость. И все же то, как поступали с лошадьми ван Реммы, категорически не устраивало Хадсона. Разумеется, они не нанимали для этой работы профессионального мясника. Профессионал не оставлял бы это место в таком жутком состоянии. А то, как ван Реммы сторонились горожан… нет, они определенно проделывали эту работу руками дилетанта — если не собственными. Но кем бы ни был этот дилетант, у него было достаточно времени, чтобы попрактиковаться.
Хадсон был упрям и имел крепкий желудок, но от смрада этого места и вездесущих мух даже ему сделалось дурно, и он поспешил покинуть помещение как можно быстрее. Он закрыл и тщательно запер ворота. На выходе он увидел, как старые лошади забеспокоились в своих стойлах, будто человеческое присутствие заставило их осознать судьбу, которая ждет их впереди. Он отвел взгляд от несчастных животных, и, когда снова сверкнула молния, за которой последовал громовой раскат, похожий на рев великана, Хадсон вышел из амбара и запер его на засов. Борясь с усилившимся ветром, он добрался до дубов, чтобы укрыться под ними и изучить особняк издали.
Большинство ставен в доме были закрыты. В этом не было ничего удивительного, учитывая надвигающуюся непогоду. Но… не померещилось ли Хадсону движение в четырехстворчатом окне верхнего этажа? Он задумался и попытался прикинуть свой следующий шаг. Как поступить: вернуться в свою палатку или пойти к входной двери?
Его пригласили выпить эля. А ему весьма хотелось промочить горло элем после того, как он надышался смрадом засохшей крови. К тому же его любопытство не умолкало и требовало ответов. Он полагал, что Мэтью Корбетт, скорее всего, не раздумывая, направился бы к входной двери и постучал в нее. Значит нельзя спасовать перед тем, чего не испугался бы даже этот слюнтяй. Внутренняя борьба Хадсона быстро разрешилась в пользу гордости и чести.
По пути к дверям особняка Хадсон подумал, что Корбетт с его неуемным любопытством, иногда бывает круглым дураком, не думающим о собственной безопасности. Что ж, похоже, он сам — такой же безудержный дурак. Так тому и быть.
Он поднялся по темным каменным ступеням на просторное крыльцо, за которым возвышалась тяжелая дубовая дверь. Хадсон взялся за простой латунный молоток и дважды постучал с его помощью. Оставалось только ждать.
Молния сверкнула в небе, гром догнал ее почти мгновенно.
Дверь все еще не открывали.
Дождь зашипел в листьях деревьев, а ветер закружил сорванную листву на крыльце. Хадсон подождал несколько минут, а затем снова потянулся к молотку.
Вдруг послышался звук выдвигаемого засова. Дверь приоткрылась, и Хадсон опустил руку.
— Ja? — прозвучал женский голос, низкий и хриплый. Обладательницу голоса пока было не разглядеть.
— Доброе утро, — поздоровался Хадсон. — Вы Леопольда?
— Я — мадам ван Ремм, — ответила женщина.
— Ах… что ж, а я…
— Манеер[15] Грейтхауз, — отрапортовала она. — Мне известно, кто вы. Август рассказывал мне о вас.
— Стало быть, он рассказал вам и о том, что пригласил меня выпить?
— Верно. — Однако она даже не подумала