пролески волнами набегали на снег, пока не превратились в настоящие морские волны. Славик нырнул в них и смотрел, как поверхность воды над его головой опять подергивается цветным геометрическим льдом. Ему было мучительно жарко, лед и вода не спасали, оборачиваясь сухим горячим воздухом. Из моря Славик вынырнул в пыльную, заставленную вещами комнатку, где шила что-то под лампой бабуля, в строгом черном платье под горло, словно сбежавшая со старой фотографии. Отложив в сторону деревянный грибок для штопки — опять грибы, что же такое у Матильды с грибами, — она протянула Славику стакан с водой. Он ухватил непослушными, ватными пальцами прохладное стекло, сделал жадный глоток — и отчаянно закашлялся, запоздало поняв, что вода настоящая и бабуля, кажется, тоже. После схватки с бесомраком ничего хорошего от гражданок пенсионного возраста ждать не приходилось. Славик забился на мягких подушках, пытаясь отползти от бабули подальше и еле слышно хрипя:
— Где я? Где я?..
Смоченное холодной водой полотенце съехало со лба, и Славик заорал уже громче, решив на мгновение, будто это что-то живое и мокрое прильнуло к его плечу.
Бабуля отодвинулась от лампы, оказавшись, в общем-то, не бабулей, а скорее аскетичного вида пожилой дамой, с короткими взлохмаченными волосами и в пенсне. От нее крепко тянуло табаком.
— В Химках, братец, где еще тебе быть, — пожала плечами дама. — Сдвинься-ка, раз в чувство пришел, я простынь переменю на чистую.
Краска стыда залила и без того стянутую болью кожу на щеках. Славик неуклюже откатился к стенке.
— Ты, я смотрю, манерам не обучен. — За спиной у него зашуршала энергично расправляемая ткань, запахло крахмалом. — А меня Варварой Спиридоновной звать, но ты, братец, обращайся как все: товарищ второжительница.
***
— Черта с два я выйду, — сообщил из-за двери приглушенный голос Матильды. — Сначала сделка.
Перед запертым туалетом стояли трое: девочка-подросток с плохо прокрашенными розовыми волосами, благообразный пожилой джентльмен и высокий, очень худой юноша, живо напомнивший Славику Палочника. Они дружно и вопросительно взглянули на Варвару Спиридоновну. На верхней части добротной деревянной двери Славик заметил все ту же каракулю — половинчатую елочку, выцарапанную прямо на лаке.
— Милочка, мне не нужна сделка, — возвысила голос товарищ второжительница, кивая Славику. — Мне нужен свободный доступ в отхожее место. Тебя пустили туда попудрить носик, а не возводить баррикады.
— Матильда! — после секундного колебания позвал Славик.
— Ты живой? — удивились за дверью.
— Выходи, они… — Славик обвел всех четверых неуверенным и заискивающим взглядом. — Они нас не тронут.
За дверью воцарилась краткая тишина, а потом Матильда повторила еще решительнее:
— Черта с два!
— Так ты не ее Хозяин? Что ж ты мне мозги пудрил, братец?
— Я и не говорил, что я… — начал Славик, а Варвара Спиридоновна, уже не обращая на него внимания, махнула троице:
— Адана!
Спустя несколько минут дверь была весьма аккуратно снята с петель, и Славик увидел вскарабкавшуюся на бачок унитаза Матильду. Одной рукой она придерживала рюкзак с вещами не в себе, надетый для надежности спереди. Благообразный пожилой джентльмен молча прыгнул на нее, они сцепились в воздухе и покатились по полу прямо под ноги товарищу второжительнице. Варвара Спиридоновна, брезгливо приподняв длинную юбку, перешагнула через рычащий клубок. Девочка-подросток засучила рукава и с явным удовольствием присоединилась к драке. Юноша, потупив взгляд, оставался на месте.
— Шмидт! — тоном учительницы, вызывающей к доске двоечника, окликнула его Варвара Спиридоновна.
— Женских кадавров бить не полагается… — тихо ответил Шмидт и не шелохнулся.
У Славика кружилась голова, и он, опершись о стену, вяло требовал немедленно все это прекратить. Наконец Матильда оказалась распростерта на полу, с крепко прижатыми к обшарпанному паркету руками и ногами. Она вцепилась в ручку рюкзака зубами и тяжело дышала.
— Где твой Хозяин? — спросила товарищ второжительница.
Матильда молчала. Варвара Спиридоновна неторопливо опустилась на колени и, нащупав под спутанными волосами мочку ее левого уха, с силой вдавила в нее острый, пожелтевший от табака ноготь. Матильда зашипела, потом еле слышно заскулила сквозь стиснутые зубы.
— Где твой Хозяин? Что ты с ним сделала?
— Ничего! — Матильда наконец выплюнула ручку рюкзака, и его тут же забрала девочка-подросток. — Он отпустил меня! Распечатал склянку! Я свободная!
— Свободной ты, милочка, станешь тогда, когда прекратишь эксплоатировать человеческую плоть, — Варвара Спиридоновна, не отпуская ухо, повернулась к Славику: — Это одна из немногих точек, где они хорошо ощущают боль. Еще древние китайцы открыли. Слыхал про акупунктуру, братец?
— Оставьте ее, — морщась от сочувствия, попросил Славик. — Она правду говорит. Матильда хорошая. Она… она мой друг.
Троица захихикала, пенсне Варвары Спиридоновны насмешливо блеснуло.
— Ты представления не имеешь, что она такое на самом деле.
— Имею, и очень даже! Она гахэ, и эти ваши тоже… — Славик махнул рукой в сторону троицы. — Я все знаю, я видел, как она светится…
Все замолчали и уставились на Славика, стихло даже свистящее дыхание поверженной Матильды.
Потом Варвара Спиридоновна встала, положила руку на плечо шарахнувшемуся от нее Славику и вдруг принялась вертеть его в разные стороны, похлопывать и трепать по щекам, как это обычно делают родственники из дальних городов, впервые за несколько лет видящие племянника или внука.
— Ну разумеется, — приговаривала Варвара Спиридоновна, задирая Славиков небритый подбородок, чтобы придирчиво рассмотреть горло. — Живой. Совершенно живой юноша, просто чуток обгоревший. И с чего я взяла, что ты ее Хозяин? Да, братец? Ты ведь у нас живой, из первожителей?
— Вроде да. — У Славика от всех этих вращений и встряхиваний опять закружилась голова.
— Ох, грехи наши тяжкие, — вздохнула Варвара Спиридоновна, как будто совсем не обрадованная тем, что Славик живой. — Пойдем-ка, братец, потолкуем.
Увлекая Славика в пропыленные глубины коридора, она кивнула через плечо ожидающей троице:
— Займитесь коллегой да сообразите нам закусок. И чаю…
— …с вашим лекарством! — звонко закончила девушка с розовыми волосами, все еще сидевшая на ногах извивающейся Матильды.
— Верно, милочка. С коньяком.
***
Имена троицы несведущему человеку могли бы показаться анекдотическими кличками, придуманными в несколько старомодном вкусе. Прыщавую и еще по-детски пухловатую девочку с розовыми волосами, ближе к пробору обнаруживавшими природную пепельность, звали Вéсна, и она настаивала именно на таком ударении. Она ушла соображать закуски для товарища второжительницы. Болезненно тощий, почти двухметровый, конфузливый до слез юноша