Внезапное отрезвление лишило сидящих за столом дара речи. Все уставились на Петьку. Он вскочил, опрокинув стул.
– Все слышали? – Петька через стол резко вытянул руку, пролив из рюмки водку. – Идет. Привези мне мотоцикл с коляской. Я уже сейчас тебе благодарен.
Старший механик пожал его руку и, улыбнувшись, сказал:
– Не хвались, идучи на рать...
На следующий день капитан второго ранга вылетел в Североморск. Петька обнаружил «Плейбой» и кассету с порнографическим фильмом у помполита лайнера «Александр Пушкин». Белла Яковлевна принимала в поликлинике и посещала маленьких пациентов на дому. Полковник-летчик вернулся в свою часть.
Старший механик закончил текущий ремонт дизеля перед очередным загранплаванием.
Спустя три недели лесовоз вернулся из Халла, или, как называли его в Советском Союзе, из Гуля. Корабль еще только входил в порт, когда Петр Петрович появился на пирсе в сопровождении двух самых опытных таможенников.
Холодный балтийский дождь не остужал, а подогревал их нетерпение.
Бросили швартовы. На палубе появился старший механик. Не торопясь, он
подошел к поручням и посмотрел вниз на мокнувших таможенников.
– Игорю наш сухопутный привет. С прибытием.
– Здравствуйте. Спасибо.
– Привез?
– Привез.
– Ладушки. Сейчас примем подарочек из туманной Англии.
Старший механик улыбнулся и жестом пригласил таможенников на спускаемый трап.
Осмотр начался с моторного отделения. В ярко освещенном отсеке тихо работал малый дизель. Чистота операционной. Порядок. Все открыто. Все доступно осмотру. Глупо даже заподозрить, что здесь может быть спрятан мотоцикл.
– Да, кстати, ты его, конечно, разобрал?
– Нет, он в таком виде, в каком я его купил.
– Ну, ты даешь!
Последовательно, методично, отсек за отсеком, палуба за палубой, трюм за трюмом таможенники осматривали каждый сантиметр лесовоза.
Старший механик лежал на койке в своей каюте и читал томик Агаты Кристи, купленный в Англии. Вместе с несколькими другими, абсолютно стерильными, не содержащими крамолы, книгами в мягких переплетах он надеялся беспрепятственно пронести их мимо пограничников. Сыновья, несмотря на малолетство, глотали английские детективы.
Прошло чуть больше двух часов. Раздался настойчивый стук в дверь.
Старший механик встал с койки и пригласил в каюту явно смущенного начальника портовой таможни.
– Послушай, Игорь, ты действительно привез мотоцикл?
– Привез.
– Но мотоцикл с коляской – это не иголка...
– Не спичка, – ехидно перебил старший механик.
– Ладно. Его нельзя утаить на корабле.
– Логично.
– Следовательно, ты меня разыграл?
– Нет, я у тебя выиграл.
– Ты хочешь сказать, что мотоцикл на лесовозе?
– Именно.
– Покажи.
– С удовольствием. Спустись со своими ребятами на пирс, и через несколько минут рядом с вами появится новенький «Харлей».
– Ты мне покажи его на корабле.
– Надеюсь, ты понимаешь, что на пирсе он появится не из облаков.
– Не философствуй. Покажи, где ты его запрятал.
– Послушай, Петр. Будь логичным. Мы поспорили с тобой, что, если ты не найдешь мотоцикл на корабле, он мой. Так?
– Так.
– Ты нашел?
– Нет.
– Следовательно, мотоцикл мой.
– При одном условии, если ты покажешь, где он запрятан.
– Но ведь это не было условием пари!
– Или – или. Или ты покажешь и можешь считать, что выиграл спор, или мы его конфискуем... Нет, зачем же. Ведь ты мой друг. Никаких протоколов, никаких пошлин, никаких штрафов. Весь инцидент мы потихонечку спустим на тормозах. Но мотоцикла у тебя не будет
Удушливая волна накатила на старшего механика. Волна беспомощности и гнева. Такая же, как в ночь на второе марта 1953 года.
Его вызвали в Большой дом на Литейном проспекте. Не арестовали.
Вызвали. Ему казалось, что строгий выговор и потерянная Сталинская стипендия – вполне достаточная плата за отказ быть негодяем. Он не предполагал, что у этой истории может быть продолжение. Утром начальник спецчасти института сказал ему, что сегодня, в восемнадцать ноль-ноль он обязан явиться в Большой дом. Игорь ощутил боль во всех рубцах. Не впервые появлялось у него такое ощущение в эту проклятую зиму.
Большой дом на Литейном. Здесь располагались НКВД, сейчас – МГБ, управление министерства государственной безопасности.
Младший лейтенант внимательно перелистал паспорт, выписал пропуск и сдал Игоря на руки старшине. Тот долго водил его по этажам и коридорам.
Наконец, привел в маленькую, тускло освещенную комнату без окон. Конвоир вышел, закрыв за собой дверь на ключ. Впервые в жизни Игорь очутился в такой ситуации. Комната не походила на приемную. Дверь напротив тоже была заперта.
Безропотное ожидание тянулось до полуночи. Наконец, не выдержав, он постучал, а затем начал колотить одну дверь за другой. Никто не откликался.
Игорь снова сел и попытался уснуть. Тщетно. Каждую клетку его существа переполняла тревога.
В третьем часу утра отворилась внутренняя дверь. Огромный старшина с физиономией убийцы жестом велел ему войти. Яркий свет двух мощных ламп в зеркальных рефлекторах, не ламп, а настоящих прожекторов, больно ударил его по глазам.
– Садитесь, – произнес голос за непроницаемой стеной света.
Старшина подвел его, ослепленного, к табуретке в центре комнаты. Голос увещевал его подписать показание, в котором значилось, что генерал-майор медицинской службы связан с ЦРУ и руководит сионистской сетью в Ленинграде.
Игорь пытался рассказать, что лично ему известно о Якове Исааковиче, настоящем коммунисте, патриоте до мозга костей, выдающемся хирурге, вернувшим в строй тысячи раненых воинов Красной армии. Начав говорить, он еще надеялся на то, что произошла ошибка, и его правдивый рассказ исправит ее, поставит все на свои места. Но невидимый следователь быстро убедил его в том, что эти надежды тщетны.
Казалось, матом нельзя удивить человека, прошедшего войну, служившего на флоте. Но в сравнении с грязной бранью, которую следователь обрушил на Игоря, блекли самые изощренные матюги. Трудно было даже предположить, что аппарат, созданный для божественной речи, способен извергать подобное зловоние.
Игорь закрыл глаза. Режущий свет проникал сквозь веки. Следователь прочитал ему приготовленное показание.
– Подпиши, кретин. Карьеру свою ты уже искалечил. Сохрани хотя бы свою засранную жизнь.
Игорь сидел неподвижно.
– Ладно, мы тебе поможем отлучиться от твоей жидовочки. Совсем она лишила тебя даже остатка коммунистической сознательности. Поможем тебе, поможем! По пути из одной тюряги в другую мы ее по ошибочке поместим в «воронок» с десятком урочек. Представляешь себе, как они полакомятся твоей целочкой?
Игорь вскочил с табуретки, но тут же свалился на пол, оглушенный страшным ударом старшины. Он лежал на полу, не понимая, из двух ли прожекторов сыплются в его глаза искры электросварки, или из левого уха, мгновенно распухшего, потерявшего нормальное восприятие звука и ощущения.
Старшина поднял его и швырнул на табуретку. Все, что происходило потом, напоминало состояние там, на снегу, перед тем, как его нашли санитары.
Неизвестно откуда он черпал и собирал воедино песчинки воли, чтобы не подписать показание. Белка, маленькая, изможденная, серьезная, смачивала влажным тампоном его полыхающие губы и взглядом добрых печальных глаз уверяла в том, что все обойдется. Он смутно помнил, что телефонный звонок прервал грязную брань невидимого следователя и пытки старшины.
– Распишись в неразглашении.
Он не собирался разглашать. Но здесь он ничего не подпишет. Каким-то образом он оказался в коридоре. Его сопровождал уже другой старшина. Этажи.
Коридоры. Внизу, кажется, другой младший лейтенант забрал у него пропуск и выдал паспорт.
Падал снег. В сером свете дня белела закованная в лед Нева. Медленно прояснялось сознание. Снежинки таяли на горевшем лице, на ноющих веках, остужали глаза. Он посмотрел на часы. Стрелка стояла на двадцати минутах шестого. Он обратился к прохожему и спросил, который час. Мужчина испуганно посмотрел на него, на Большой дом и быстро перешел на другую сторону проспекта.