Байрон был членом комитета, который вносил в указ поправки о замене смертной казни штрафом или тюремным заключением, но они были отклонены в палате общин. Байрон отомстил своим оппонентам, «создателям указа о преследовании луддитов», в сатирической оде, которую анонимно опубликовал в «Морнинг крониклс», более дерзкой, чем его речь. Несколько дней спустя он отослал в ту же газету стихи, еще больше оскорбляющие монарха, поскольку в них говорилось о предательстве принцем-регентом своих друзей-вигов: «Плачь, дочь несчастных королей, Бог покарал твою страну!»
Ощущая шаткость своего положения в парламенте, Байрон искал более свободных путей для самовыражения, которые бы возместили его провал как политика. Его раздражало «парламентское фиглярство», мешавшее работе правительства. Если бы не убеждение, проистекавшее частью из гордости, а частью из традиций того времени, что литература не может быть основным занятием человека, Байрон бы тут же занялся поэзией или журналистикой. Но обстоятельства вынуждали его отказываться от самой естественной для него формы самовыражения, а именно – от гражданственной поэзии, от сатиры.
В начале своей парламентской карьеры Байрон оказался на перепутье. Симпатии и убеждения влекли его к радикалам, но в то же время он мечтал об обществе аристократов из лагеря умеренных вигов, в центре которого стоял лорд Холланд. Исходя из этого, нельзя обвинять Байрона в снобизме, поскольку, став светским львом в лондонском обществе, он ни на минуту не забывал своих старых друзей, Хобхауса и Дэвиса, которых Мур, истинный сноб, заклеймил «собутыльниками». Байрон всегда подсознательно стремился быть принятым в высшем свете, чему причиной было его высокое происхождение. Гордость и врожденный ум не позволяли ему становиться карьеристом, но ему льстила симпатия лорда Холланда, и он со времени их первой встречи не переставал относиться к нему с величайшим почтением.
Неудивительно, что, когда Роджерс намекнул, будто лорд и леди Холланд не расстроятся, если Байрон удержиться от дальнейших изданий «Английских бардов и шотландских обозревателей», он немедленно бросил работу над пятым изданием и сборниками «Подражания Горацию» и «Проклятие Минервы», которые намеревался издать одновременно. Он был рад избавиться от своих ранних сатир по многим причинам. После того как Роджерс и Мур ввели Байрона в высшие литературные круги, он понял, что его суждения были дилетантскими, поспешными и несправедливыми.
Теперь поэтическая звезда Байрона должна была вспыхнуть или закатиться с «Чайльд Гарольдом». Поэма должна была выйти в свет 1 марта, но Меррей удерживал ее до 10-го, а тем временем разогревал любопытство публики, демонстрируя выдержки из поэмы людям, которые рассказывали об этом повсюду. Три дня спустя после официальной даты издания Меррей продал все пятьсот экземпляров форматом в четверть листа. В середине месяца автор «проснулся знаменитым».
Глава 10
Слава «Чайльд Гарольда»
1812
Еще до того как первое издание «Чайльд Гарольда» исчезло с книжных полок лавки Меррея, Байрон стал предметом любопытства и интереса в аристократических гостиных вигов. Тогда самое изысканное общество было сконцентрировано в доме Холланда, в кенсингтонском особняке третьего лорда Холланда и его жены Элизабет, на которой он женился в 1797 году, через два дня после того, как она развелась со своим первым мужем, сэром Годфреем Уэбстером, который попросил лорда Холланда стать его соответчиком в деле о расторжении брака. В обществе, где такое вызывающее поведение считалось допустимым – как преимущество свободного от предрассудков высшего класса, – не было ничего предосудительного в том, чтобы обедать с лучшими представителями этих кругов в Лондоне. На обедах собирались не только самые утонченные аристократы, но и лучшие умы эпохи. Частыми гостями были Роджерс и Мур, а вскоре их примеру последовал и Байрон. Радушный и искренний хозяин гостеприимно встретил его.
Однако не одна чета Холландов имела честь лицезреть у себя поэта. Байрон стал светским персонажем и вскоре сумел войти в другое, не менее изысканное общество. В доме Мельбурнов в Уайтхолле жизнерадостная и сумасбродная молодая дама была восхищена романтическим паломничеством Гарольда и горела желанием встретиться с автором. Леди Каролина Лэм была замужем семь лет и родила сына своему мужу, Уильяму Лэму, второму сыну лорда и леди Мельбурн. Женщина зажигательного темперамента, энергичная и чрезвычайно чувствительная, она сумела сохранить детскую непосредственность и открытость, на которые не повлияли замужество и рождение ребенка. В детстве она была сорванцом. Урожденной Каролине Понсонби, дочери графа Бессборо и Генриетты Понсонби, сестры прекрасной герцогини Девоншир, многое позволялось в открытой атмосфере в доме Девонширов, Четсворте и Хардвике. Не имея школьного образования, она в подростковом возрасте едва умела читать, но зато обладала талантом к рисованию и написанию стихов.
Однажды Роджерс, часто гостивший в доме Мельбур-нов, сказал: «Вы должны почитать нового поэта» – и дал ей экземпляр «Чайльд Гарольда». Роджерс сказал Каролине, что «автор хромает и грызет ногти», но она, прочитав поэму, ответила: «Даже если он безобразен, как Эзоп, я должна встретиться с ним». Она написала Байрону анонимное письмо: «Я прочла вашу книгу и думаю, что она прекрасна. Вы заслуживаете счастья и будете счастливы. Не хороните свой дар, предаваясь унынию и воспоминаниям о прошлом, и, кроме того, оставайтесь у себя на родине, которая будет гордиться вами и которая требует от вас новых трудов». Леди Уэстморленд предложила ей представить Байрона, но Каролина отказалась, не желая соперничать с другими женщинами. В дневнике она написала: «Он безумен, порочен и опасен». Это означало, что Каролина была готова встретиться, но на своих условиях. Самолюбие Байрона было уязвлено ее отказом. Наконец леди Холланд представила их друг другу, возможно по просьбе Каролины. Байрон не сразу влюбился в Каролину, согласно тому равнодушному отчету, который он дал Медвину: «Эта леди едва ли обладает какими-либо внешними достоинствами. Хотя она изящно сложена, но слишком худа…»
Но вскоре Байрон обнаружил, что недостаток внешней красоты компенсировался живостью и непредсказуемостью характера. Романтическая привязанность к женщине, равной ему по уму и положению, была внове для Байрона. Он всегда чувствовал себя увереннее с девушками более низкого положения, с теми, кто льстил его самолюбию и с обожанием относился к его титулу. На Востоке он приучился смотреть на женщин с некоторым презрением, как на существ, неспособных разделять чувства и мысли мужчин. Среди женщин, которых он встречал в модном обществе вигов, застенчивость вынуждала его держаться независимо и высокомерно, изображая томного и одинокого Чайльд Гарольда. Женщины не догадывались, что изысканная вежливость и утонченный цинизм скрывали робость в аристократическом обществе, которому он был чужд большую часть жизни. Грубое и разгульное поведение студенческих дней, которое пришлось бы по вкусу Скроупу Дэвису, не было оценено в высшем обществе.
Когда Байрон впервые увидел Каролину, ей было двадцать семь лет, она была похожа на мальчишку со светлыми вьющимися волосами и невинным выражением темно-карих глаз. Она обожала пажей и часто наряжалась в их алые и коричневые ливреи. Типичные для Девонширов растягивания слов и легкая шепелявость придавали еще больше привлекательности ее высказываниям. Несдержанность Каролины и ее презрение к мнению света часто поражали Байрона. Возможно, Каролина и влюбилась в Байрона, но она была вдвойне счастлива, что ей удалось заполучить признанного литературного гения Лондона, человека, который отвечал ее самым сокровенным романтическим мечтаниям. Вскоре после их знакомства она писала в своем дневнике: «Это красивое бледное лицо – моя судьба». Байрон был очарован и снова и снова наведывался в дом Мельбурнов. Но он не сразу попал под власть Каролины, потому что его отвращали ее многочисленные легкомысленные знакомые.
Во время второго утреннего визита 25 марта Байрон впервые увидел кузину Уильяма Лэма, Анну Изабеллу (Аннабеллу) Милбэнк, единственную дочь сэра Ральфа Милбэнка, брата леди Мельбурн. Она воспитывалась в сельской глуши в Сихэме, в доме, из окон которого были видны серые утесы Северного моря. Она была избалованным, но очень развитым ребенком, училась дома и интересовалась математикой, классической литературой и философией. Много читала[12], но почти ничего не знала о светском обществе, когда в 1811 году приехала в Лондон, чтобы освоиться в аристократических кругах и неназойливо присмотреть себе будущего мужа. Но ее ждало разочарование. О браке у нее были возвышенно-романтические представления, и из писем и дневника видно, что она была несколько самодовольна.