Читать интересную книгу Посольство - Лесли Уоллер

– Какая грязь, черт возьми? – Англичанин потягивал свой сухой «Мускадет», все еще холодный, хотя его давно налили. – «Лэм на заклание» грязью не занимается.

– Извини, это что – справочный материал?

– Так, по нескольким педикам, которые привлекли интерес Джилиан.

– А мне говорили, что мисс Лэм интересует только Ройс Коннел.

– Тебя чертовски хорошо информируют, а, Глеб?

Русский отмахнулся от этой реплики, будто это был комплимент. Он и Харгрейвс уже несколько лет регулярно скрещивали шпаги в словесных поединках. Сценарий был одним и тем же. В начале ленча, накачиваясь виски и белым вином, журналист прикидывался твердым орешком, который трудно было расколоть. В середине беседы, сдобренной мягким кларетом или бургундским, из него начинала просачиваться информация, как вода из корабля с пробоиной. Не вся она была правдоподобной, но к коньяку он доходил до таких интимных подробностей, что Глеб из чувства стыда пресекал этот душевный стриптиз. Нет, говорил он себе сейчас, это не стыд, а просто внутренний прием опытного рыболова.

Нельзя брать слишком много рыбы из одного пруда – это может вспугнуть рыбу. Не выуживай слишком много из этого чертова старика Харгрейвса, не то он запомнит… и пожалеет.

В конце концов, ловля рыбы была профессией Глеба или, поправил он себя, чем-то в этом роде. В Первом главном управлении КГБ отдел Глеба занимался животноводством – разводил высокого ранга агентов. Сначала надо было отыскать такие редкие экземпляры. Потом создать такие условия, чтобы они покинули стадо и начали пастись самостоятельно.

Глеб вдруг понял, что слишком пристально смотрит на Харгрейвса. Он сделал знак официанту, чтобы тот наполнил их бокалы. «Мускадет» закончился.

– Еще бутылку?

– Нет, нет. Той бутылки «Фиджеака», которую ты попросил открыть, мне вполне хватит.

Когда появилось горячее, оба обрадовались. Блюда в «Булестине» могли быть лучше или хуже, но сервировали стол всегда красиво. Сейчас подали мясо-шароле, с тонкими, как осенние листья, ломтиками; стебли были сделаны из петрушки. По краям был зеленый салат, а внизу – кубики заливного мяса и крохотные хрустящие и острые корнишоны.

– По правде говоря, – сказал Харгрейвс, начиная выплескивать информацию, – ты никогда не догадаешься, кем больше всего интересуется Джилиан.

– Кроме Коннела?

– Кроме Коннела, с которым уже все ясно. – Русский наморщил лоб. Морщины на его лице появлялись в самых неожиданных местах, выражая готовность принять любую новость, хорошую или дурную, и тут же на нее отреагировать.

– Кто-то незнакомый?

– Один из этих таинственных людей с прикрытыми лицами, которые разгуливают по улицам Лондона, – сказал Харгрейвс выспренне. Современные английские журналисты, вынюхивающие как слухи, так и серьезные новости, предпочитали более динамичные фразы, обращаясь к красивым оборотам родного языка, особенно из викторианской эпохи, разве что из ностальгии.

Морщинки сбежали с лица Пономаренко.

– А, тогда мне жаль эту леди, – сказал он. – Этот город… – Он покачал головой, но оставалось неясно, признак ли это сожаления или удивления.

– Ты знаешь, Харгрейвс, возможно, даже лучше, чем я, что некоторые города в этом мире будто специально предназначены для того, чтобы притягивать определенный тип авантюристов. Сингапур, а? Гонконг. А на Западе – конечно, Вена, и Цюрих, и Лиссабон, и Лондон. Да, да, ваш Лондон. Этот город стал центром интриг. – Он улыбнулся сказанному. – Если напишешь колонку, так и быть, за последнюю красивую фразу я с тебя денег не возьму.

– Интриги? – Харгрейвс, несмотря на выпитое, по-прежнему сохранял отдаленное карикатурное сходство с Пономаренко, хотя был заметно более помятым. – Расскажите мне все, черт возьми. Если об этом кто-нибудь узнает, это будет…

– Э, нет. – Русский предостерегающе поднял вверх указательный палец. – Я знаю, какой гнусный ярлык вы, писаки, приклеили мне, благородному представителю вашей собственной профессии, если в этих словах нет противоречия. Но я уверяю тебя, со мной все ясно, как и с Ройсом Коннелом. Люди, о которых я говорю, не люди, а шифры. Призраки. Они беспрепятственно просачиваются в Лондон и ускользают из него, чтобы участвовать в авантюрах, которые поражают самое богатое воображение. Они крутятся вокруг денег, предпочтительно наличных. Но в этом они мало отличаются от нас, бедных поденщиков, а?

– Ну, рассказывай дальше, черт возьми. У меня уже слюнки потекли.

Лицо Пономаренко выразило полное безразличие.

– Я могу быть уверен, что ты не повернешься резко назад?

– Для чего? Ну конечно нет, черт.

– А теперь медленно и только по моей команде повернись. Вон там, в дальнем углу за лучшим столиком, который я никогда не выбираю, чтобы не быть слишком на виду, сидит мужчина. Приготовься, но пока не поворачивайся. Он слушает своего сотрапезника и оглядывает комнату. Он довольно молод, до сорока, полноват, с очень подвижными глазами и высоким лбом, на который спадают жесткие спутанные волосы. Ну просто копна волос. Давай!

С самым непринужденным видом Харгрейвс поднял палец, показывая на какую-то деталь на потолке, потом устремил взгляд в направлении руки, словно изучал невидимое архитектурное украшение. Посмотрев в сторону, он увидел человека, о котором шла речь.

Он увидел именно то, что описал русский. Мужчина без каких-либо примет, невыразительный, как поношенный пиджак. У него были торчащие усы, как из стальной проволоки, и дебелое лицо, будто никогда не видавшее солнца, что так просто в дождливом Лондоне. Но не это делало его похожим на призрака. Харгрейвс понял, что это не одно лицо, а физическое воплощение нескольких подобий.

Он повернулся к Глебу.

– Чертовски странное лицо. Только что ты видел его – и вот уже не видишь.

– Как проницательно, Харгрейвс. Многие люди сочли бы его лицо вялым, признаком слабого характера. Но ты и я в этом разбираемся лучше. Если можно так выразиться, это лицо на день, которое человек с очень сильным характером решил поносить.

– Говори, говори, проклятый мучитель.

– Но это практически все. Могу добавить очень немногое. Я знаю, что такие люди существуют. Это новая порода, Харгрейвс. Тогда как мы с тобой – неисправимые романтики, работающие и борющиеся ради самого искусства, у этой новой породы вместо сердца – плата с микросхемами, которая оценивает каждое действие в фунтах, пенсах, долларах и центах.

– И никогда в рублях и копейках?

Пономаренко пожал плечами.

– Разве я знаю? Мне известно только, что у них нет сердца, если не иметь в виду простой медицинский смысл этого слова. Они запрограммированы на то, чтобы портить или перехватывать любое прибыльное дело, которое они обнаружат. Берут бразды правления в свои руки, меняют любые первоначальные цели – политические, культурные, военные, экономические – и занимаются только собственной выгодой.

– Будь я проклят, если я тебя понимаю, Глеб.

– Вот. Вот здесь, не более чем в шести ярдах от нас, подтверждение моим словам. – Русский прикрыл глаза, готовясь вывести в рассказе вымышленные имена и личности, чтобы обеспечить личную безопасность. – Так вот. Группа специалистов по конному спорту из Венгрии прибыла в Лондон с самыми благоприятными предварительными отзывами. Все на этом острове, бредящем лошадьми, хотели видеть их. Любители спорта и профессионалы по выездке выстраивались в очередь у касс Альберт-Холла. То же самое, я уверен, было и в Эдинбурге, и в Манчестере, и в Бирмингеме. Они платили по десять фунтов за билет, чтобы посмотреть прославленный венгерский прыжок, выездку. С точки зрения венгерской группы, это было очень полезно для международного обмена. Команда могла собрать в общей сложности около пятидесяти тысяч фунтов за вечер. Скажем, десять выступлений в Великобритании. Полмиллиона фунтов, не форинтов. Венгрия была чрезвычайно довольна. Тут звонит человек, если я правильно помню, Альдо Сгрои – может быть такое имя? – известный итальянский кинопродюсер, предлагает сделать документальный фильм об этом триумфальном турне. Обычный молодой человек, немного безвкусный, но серьезный, здравомыслящий, искренний. И просит всего десять процентов от прибыли. Сделка подписана. Какая блестящая идея увеличить сборы от выступлений команды! К последнему дню турне Сгрои – один из них, почти говорит по-венгерски. Они братья по крови? Igen![33] Могут ли они когда-нибудь предать друг друга? Nem![34]

Русский остановился, медленно отрезал кусочек мяса, словно забыв о том, что говорил. Харгрейвс, не скрывая, нервничал в ожидании продолжения.

– Давайте, давайте! – торопил он.

– Всему свое время. – Пожевал, пожевал, проглотил. – Расписки были помещены в восточноевропейский банк в Лондоне. До сих пор его название неизвестно. В последний день руководитель команды перегружен делами: билеты на самолет, визы, отправка лошадей, не говоря уж о наездниках и конюхах. Надо было собрать эту маленькую венгерскую армию для заключительного броска на родину.