Читать интересную книгу Патриарх Сергий - Михаил Одинцов

По окончании первой сессии ее участники разъехались по своим епархиям на каникулы. Вторая сессия ожидалась в конце января уже нового, 1918 года.

«Церковь отделяется от государства…»

К началу второй сессии, открывающейся 20 января 1918 года, в Москву съехалось чуть более ста делегатов, и среди них — всего лишь 24 епископа. По уставу, принятому на первой сессии, Собор мог принимать обязательные к исполнению решения только при наличии не менее половины своего состава. Выход найден был просто: постановили проводить заседания при любом количестве членов и считать принимаемые решения обязательными для исполнения.

На рассмотрение сессии запланировано было вынести вопросы, относящиеся к епархиальному управлению, приходской жизни и устройству единоверческих приходов. Однако проблемы церковного устройства были отодвинуты на второй план, а на первом оказались вопросы политические — отношение церкви к советской власти, к внешней и внутренней политике правительства и особенно к нормативным правовым актам, касающимся положения православной церкви.

Дело в том, что в течение ноября — декабря 1917 года Совет народных комиссаров (Совнарком) неоднократно обращался к вопросу об отделении церкви от государства. Курс на строительство светского государства подтвержден был в последовавших декретах «О расторжении брака» и «О гражданском браке, о детях и о ведении актов гражданского состояния», которые устанавливали, что отныне церковный брак не имеет юридической силы, а взаимоотношения между супругами регулировались государственными законами. Согласно постановлению «О передаче дела воспитания и образования из духовного ведомства в ведение Народного Комиссариата по просвещению» во всех государственных учебных заведениях упразднялись должности законоучителей. Тогда же в центральной печати опубликована была информация о скором принятии декрета об отделении церкви от государства, в котором будут учтены все положения ранее принятых актов по «религиозному вопросу». С 11 декабря над выработкой проекта декрета об отделении церкви от государства работала образованная Совнаркомом специальная комиссия. В ее состав вошли П. И. Стучка — заместитель наркома юстиции, А. В. Луначарский — нарком просвещения, П. А. Красиков — член коллегии Народного комиссариата юстиции (Наркомюста), М. А. Рейснер — профессор права Петербургского университета, М. В. Галкин — петроградский священник.

Безусловно, и большевики в целом, и комиссия в значительной степени были зависимы от настроения масс, которые настойчиво требовали «полной свободы совести». В адрес центрального правительства, местных органов власти поступали многочисленные петиции от солдатских и крестьянских съездов, от коллективов фабрик и заводов с требованиями отделения церкви от государства и школы от церкви, введения всеобщего обязательного светского образования, объявления религии частным делом каждого гражданина, национализации монастырской и церковной собственности, установления равенства граждан независимо от отношения к религии, обеспечения правового равенства всех религиозных объединений.

В редакции центральных и местных газет во множестве поступали письма из различных регионов России, в которых резко осуждалась политическая позиция церкви не только в прошлом, но и в настоящее время. «Сотни лет, — можно прочитать в одном из них, — кучка дворян и помещиков угнетала миллионы крестьян и рабочих. Сотни лет пили кровь и расхищали труд народный. А вы благословляли тогда этот строй, говорили, что эта власть законная. А теперь, когда у власти встал сам народ, трудящийся народ, который стремится к миру, к братству, равенству, вы, „духовные отцы“, не хотите признать его власти. Народ знает, кому нужны ваши драгоценные митры, золотые кресты и дорогие одежды»[39].

31 декабря 1917 года в газете партии эсеров «Дело народа», чьи представители входили в состав Совнаркома, был опубликован проект разработанного комиссией декрета. В нем религия объявлялась «частным делом каждого гражданина Российской республики», и потому каждый мог исповедовать какую угодно религию или не исповедовать никакой; запрещалось издавать законы, ограничивающие свободу совести; религиозные общества приравнивались к частным обществам и не могли иметь прав юридического лица и прав владения собственностью; имущество «церковных и религиозных обществ» национализировалось; отменялись религиозные клятвы и присяги, а также преподавание «религиозных предметов» в государственных учебных заведениях и т. д.[40]

Полностью или в изложении с соответствующими негативными комментариями проект декрета опубликовала и церковная печать. Таким образом, в вопросах о сущности свободы совести, о характере государственно-церковных отношений в новой России выявилось противостояние власти церковной и власти светской. Каждая из сторон понимала, что ответ и окончательное решение в этом споре за народом, и каждая надеялась, что он будет на ее стороне.

Церковь предполагала, что по-прежнему может опираться на свою многомиллионную паству, которая будет на ее стороне и при обсуждении судьбы ее правового положения в новых политических условиях. Не случайно при открытии второй сессии патриарх Тихон в своем вступительном слове призвал членов Собора обсудить и решить, как относиться к правительственным декретам, «нарушающим положение Церкви» и «как им противоборствовать»[41].

Тогда же было оглашено и личное послание патриарха, в котором излагалась его позиция по «текущему моменту». Ключевой в нем стала следующая фраза, обращенная, как писал патриарх, «к явным и тайным врагам истины Христовой», к тем, кто сеет «семена злобы, ненависти и братоубийственной брани»: «Опомнитесь, безумцы, прекратите ваши кровавые расправы. Ведь то, что творите вы, не только жестокое дело: это — поистине дело сатанинское, за которое подлежите вы огню гееннскому в жизни будущей — загробной и страшному проклятию потомства в жизни настоящей — земной. Властью, данною нам от Бога, запрещаем вам приступать к Тайнам Христовым, анафематствуем вас, если только вы носите еще имена христианские и хотя по рождению своему принадлежите к Церкви Православной. Заклинаем и всех вас, верных чад Православной Церкви Христовой, не вступать с таковыми извергами рода человеческого в какое-либо общение: „измите злаго от вас самех“»[42].

И вступительное слово патриарха, и его послание были присутствующими восприняты как выражение общецерковной политической позиции, как неприятие в целом власти большевиков и как вызов их «церковной политике». Дабы ознакомить приходское духовенство и верующих с точкой зрения патриарха на происходящие в стране события, в спешном порядке текст послания печатался, переписывался и распространялся по московским церквям и монастырям, специальными нарочными развозился по наиболее крупным городам. Духовенство обязывалось читать его во время богослужений и разъяснять пастве.

Политический смысл и направленность послания были столь понятны приходскому духовенству, что далеко не все из них отваживались исполнять приказание, понимая, что вслед за этим может последовать и наказание за антиправительственную пропаганду. В дневниковых записях известного московского литературоведа Н. М. Мендельсона, относящихся к январю 1918 года, отмечалось: «Вчера у Хвостовых спросил батюшку Михайловского: „Что же, вы будете в церкви читать послание Тихона, анафематствующее большевиков?“ — „Нет, боязно, опасно“. А это еще приличный батя!»[43]

Послание патриарха Тихона и проект декрета об отделении церкви от государства оказались в центре внимания Поместного собора. Ораторы признавали своевременность патриаршего послания. Одновременно все они сходились в том, что требуется конкретно указать «врагов Церкви и Родины» («масонов» и «жидов», как выражались некоторые соборные ораторы), назвать поименно тех, кто предан проклятию и с кем православные не должны вступать в общение, и, наконец, довести до сведения верующих, что Собор не признает «слуг антихристовых, завладевших ныне Россией».

…Поздним вечером 20 января 1918 года в кабинет председателя Совнаркома В. И. Ленина в Смольном торопливо и как всегда без доклада вошел В. Д. Бонч-Бруевич — управделами Совнаркома. В руках у него была папка с материалами к заседанию правительства.

— Владимир Ильич, — начал он без вступления, — через полчаса заседание. Почти все уже в сборе. Задерживаются Урицкий, Петерс, Красиков.

Предсовнаркома оторвался от чтения бумаг на столе и приподнял голову. В глазах читались вопрос и настороженность.

— Звонили, — упреждая своего шефа, доложил Бонч-Бруевич. — Плохие новости из Москвы. Там Церковный собор проклял нас и объявил нам войну.