Читать интересную книгу Место льва - Чарльз Уильямс

— Правда? — сказал Энтони. — Должно быть, он очень смелый человек.

— Я ему сказал, — продолжал доктор, — что готов посмеяться над мыслью, над идеей, если хотите, но не над фактом. И любой из нас, полагаю, тоже.

Он сделал паузу, но у Энтони пропало желание поддерживать разговор. Упоминание «идеи» вызвало приступ страха. Он вполне осознавал, что оказался меж двух миров. Один — привычный и приятный в общем-то мир, в котором люди обсуждают разные идеи и даже готовы посмеяться над некоторыми, а второй — зыбкий незримый мир, в котором Идеи, живые и ужасные, подавляют умы, разбивают жизни и сеют разрушение там, где появляются. Вот уже показался дом, таинственный и безмолвный, где за границами обычного человеческого знания ждут и формируются возможности. Надо ли ему выходить из машины, открывать калитку, входить в сад? Нельзя ли вернуться под каким-нибудь благовидным предлогом, или даже без него, прежде чем откроется дверь и им придется войти туда, где этот старик, каким он его помнил, лежит в жуткой неподвижности? Какая новая напасть, какой зверь неописуемой силы или красоты, возможно, именно сейчас спускается по лестнице? Какое чудище притаилось в прихожей?

В действительности единственным чудищем в доме оказалась экономка. Да и она едва ли заслуживала такое звание, разве что была весьма склонна к полноте. Она впустила их, переговорила с доктором, проводила к лестнице, где наверху ждал санитар. Энтони пошел следом; сердце его, полное забот о Квентине и Дамарис, стремилось к знанию, которое, может быть, даст наконец измученным людям уверенность и покой. Он вспомнил фразу, над которой размышлял полночи. «Первый круг — это Лев, второй — Змея, третий…» Но что, что же было третьим? Какая греховная судьба столетия назад так исковеркала этот том об ангелах, чтобы препятствовать сейчас его открытию? «Крылья Орла» — ну, если это нужно, тогда он, настолько, насколько возможно, войдет в этот круг Орла, который был — как там говорилось? — «Знанием Небожителей на месте Небожителей».

— И помоги нам всем Господь, — добавил он про себя, входя в спальню.

Он стоял в сторонке, пока доктор, склонившись над кроватью, проводил осмотр. По словам санитара, никаких изменений в состоянии больного не было: наставник лежал перед ними все такой же безмолвный и неподвижный. Энтони прошел к кровати, пока доктор говорил с санитаром, и посмотрел на лежащего. Глаза больного были открыты, но не видели. Энтони всмотрелся. Возможно, именно тут кроется тайна, вот если бы только дотянуться до нее! Энтони наклонился ближе в полусознательной надежде проникнуть за грань беспамятства. На миг ему показалось, что в глазах Берринджера мелькнуло что-то живое, но не обычное человеческое, а что-то бесконечно опасное, какая-то угроза. Но чем могло угрожать тело, лишенное даже признаков движения? Он склонился еще ниже. «Знание Небожителей на месте Небожителей»? Квентин — Дамарис. Он не мог не принять вызов, сверкнувший в этих глазах. Сейчас они снова смотрели безучастно прямо перед собой, но Энтони с нетерпением ждал нового отклика. Он забыл про доктора, забыл про все, кроме этих открытых безучастных глаз, в которых таилось предчувствие поражения или победы. Что за неуловимые тени скользили под неподвижной поверхностью? Что приоткрывалось за этими вратами души?

— Бедняга в коме! — внезапно произнес голос рядом.

— Э-э… да, — сказал Энтони и выпрямился. Он мог поклясться, что тончайшая пелена застила ему взор, и неохотно отвел взгляд. Но зрение по-прежнему было затуманено напряжением, он видел комнату весьма неотчетливо, казалось, что повсюду зияют темные отверстия — горло кувшина на раковине, зеркало на столике, черная ручка выкрашенной в серое двери, — все это было отверстиями, возможно входами и выходами, как кроличьи норы на берегу, из которых могло внезапно что-нибудь выскочить. Он опять услышал невнятный голос: «Спустимся вниз?» — и понял, что осторожно идет по комнате. Когда он подошел к двери, то не удержался и обернулся — голова явно повернулась, а глаза… следили за ним? Нет — голова по-прежнему спокойно лежала на подушке, но над ней на столике чернел овал зеркала. Энтони заглянул в зеркальную глубину и чуть не провалился туда. Если бы его не подергали за рукав, он бы и не заметил, что стоит в дверях прямо на дороге у доктора. Он с извинениями схватился за ручку двери и открыл ее.

— Так неудобно, — сказал доктор Рокботэм, с легким благодарным поклоном проходя в дверь, — когда нельзя просто…

Энтони последовал за ним, закрыв за собой дверь. Но когда он повернулся, чтобы пройти по лестничной площадке, то понял, что хотя он и стоит на площадке, но уже совсем не в том доме, в который входил несколько минут назад. Это был скорее уступ, и хотя под собою он смутно видел очертания лестницы и прихожей, но под ним и за всеми этими декорациями громоздились мрачные утесы, чье подножие скрывала быстро надвигающаяся темнота. Он стоял над бездной, стены которой расходились от него в обе стороны, а позади смыкались, описав огромный круг. Он посмотрел вниз и не ощутил ни малейшего страха глубины. Он взглянул вверх — огромная стена терялась в дымке высоко над головой. Однако не совсем так. Там, на огромной высоте, стена отклонялась, и над ней проступал туманный белый круг, казавшийся небом. Энтони принял его за небо лишь потому, что слабое колебание облачных масс набегало на утесы и отходило, будто бы край земли соскальзывал все ниже в приливном движении, пока не терялся из вида где-то в темноте внизу. Он чуть не протянул руку, чтобы потрогать стену, но раздумал, потому что такая попытка наверняка оказалась бы напрасной. Именно расстояние и пространство привлекали его внимание — как ему казалось, даже больше волю и действие, чем внимание. Постоянная смутная тень лестницы отвлекала, она висела где-то сбоку, а прихожая, в которую она вела, казалась частью утеса. Он не хотел на них смотреть; сосредоточенное восприятие вело его все глубже. Вот родился ветер — он ощутил едва заметное дуновение. Однако уже через несколько мгновений ветер окреп и отчетливо стал подталкивать Энтони к краю уступа. Первым желанием было укрыться, спрятаться в нише утеса, но безопасность перечеркивала возможность узнать больше, проникнуть наконец в самое сердце тайны. Он остался стоять на краю. Ветер очень быстро достиг штормовой силы. У Энтони закружилась голова. Мелькнула мысль — почему бы не сдаться, не броситься вперед в эту силу, кипящую и в нем и вокруг него, остаться с ней наедине, стать ее частью — тогда ничто не сможет устоять против них вместе. Нет, так нельзя. Он подался назад. Мощь вихря можно победить только волевым усилием, именно такое усилие он в себе и искал. Но пока он успокаивал себя, в сознании родилось сомнение: а чего же именно он хочет? Он думал во много раз быстрее, чем обычно, вопросы возникали из ниоткуда и следовали один за другим — чего нужно желать? Воля поможет совершить выбор, но что же выбрать? И какой может быть выбор, если нет предпочтения, а если есть предпочтение, то опять же — нет никакого выбора, потому что нельзя же не выбрать предпочтительную природу, то есть само его существо. И даже если суть этого существа в выборе, то его ведь все равно надо сделать, но сначала надо решить, каков он будет, этот выбор… Вопросы так быстро следовали один за другим, что казалось, будто он парит в бесконечном круге живого разума, больше, чем разума, потому что эти вопросы исходили не только из разума, они беспрестанно змеились по всему его существу.

(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});