– Ну, например, я нашел несколько маленьких отполированных костей, которые, очевидно, служили фишками в какой-то игре.
– Но никаких следов письменности?
Кейн покачал головой.
– Скорее всего у них была богатая устная традиция, – сказал он, с минуту помолчав. – Похожая на верования индейцев пуэбло, сохранившиеся до наших дней. Тайные знания.
– Целители?
– Целительницы.
Кристи мечтательно улыбнулась.
– Матриархат, – с наслаждением сказала она. – А эти анасази были не дураки.
– Не уверен насчет матриархата. Скорее, в их представлении мир был поделен поровну: одной его половиной управляли женщины, другой – мужчины.
– Тоже неплохо. А у пуэбло встречается нечто подобное?
– У пуэбло до сих пор каждый пол выполняет свою часть работы, чтобы жизнь клана и всего мира продолжалась.
– Инь и ян, – сказала Кристи. – Самый изящный символ из всех придуманных человечеством». Но поскольку его придумали китайцы, женщинам в нем все-таки досталась подчиненная роль.
Кейн рассмеялся.
– Этот символ так понимают только на Западе, – возразил он. – На самом же деле он означает: «мужское в сердцевине всего женского, женское в сердцевине всего мужского».
Кристи снова удивленно посмотрела на него.
– Да, анасази были мудры, – продолжал Кейн. – Их империя простиралась по всему бассейну Сан-Хуан. Мы едем сейчас по их земле.
Кристи смотрела в окно, пытаясь представить себе великую империю, когда-то существовавшую в этих местах. Плато, расстилавшееся перед ними, поросло кедровыми и сосновыми лесами. Там, где не было лесов, колыхались под ветром густые заросли шалфея. Попадались озера со склоненными над ними ивами и ольхами. А вдалеке возвышались горные пики.
Когда-то эти места были заселены анасазями. Теперь о древнем народе напоминали лишь вырубленные в скалах жилища, сохранившиеся на южной и западной сторонах плато.
Там, где плато спускалось в долину, ущелья делили его на множество малых плато. И над всем этим – лишь бескрайнее небо…
– Трудно поверить, что когда-то здесь была великая империя, – задумчиво проговорила Кристи.
– Если быть точным, это была не империя в обычном смысле этого слова. Слово «империя» предполагает, что во главе ее стоит некто, называемый императором. Здесь же ничего подобного не было.
Кристи жадно слушала человека, который с каждой минутой становился ей все более и более интересен. Как правило, люди, поначалу показавшиеся необычными, на поверку оказывались так же скучны и заурядны, как все.
– Скорее, – продолжал он, – это было объединение достаточно независимых общин с центром в каньоне Чако.
– Это где?
– К северо-западу от Нью-Мексико. Мы сейчас находимся на северной границе империи ана-сазей. Или, скорее, не границе, а рубеже, дальше которого не распространялось их влияние.
Кристи наморщила лоб, вспоминая школьный учебник.
– Я думала, что северная граница страны анасазей – это Меса Верде, – наконец сказала она.
– Все эти академики тоже так думали. Нд местные жители знают лучше. Здесь что ни копнешь – то черепок от какого-нибудь горшка.
Кейн сбавил скорость – дорога впереди начиналась неровная.
– Тогда почему же академикам это было неизвестно?
– Нельзя найти того, чего не ищешь, – сухо ответил Кейн.
– А почему мы сейчас что-то ищем?
– Несколько лет назад Дядя Сэм вдруг решил, что территория не может быть затоплена, застроена или заасфальтирована, если она может представлять интерес для археологов.
– Что?
– И теперь каждый раз, когда кто-нибудь хочет построить дорогу или дамбу, он должен дождаться, пока приедут археологи и досконально исследуют это место. И иногда находят или древние стены, или горшки. В бассейне Сан-Хуан тысячи раскопок. Черт возьми, семь тысяч лет назад здесь жило больше людей, чем живет сейчас!
– Значит, прощай и дороги, и дамбы.
Кейн искоса посмотрел на нее:
– Неужели ты так наивна?
– Разумеется, нет. Но как они обходят законы?
– На то, чтобы обходить законы, есть другие законы.
Фургон подпрыгнул на ухабе, и когти Моки царапнули по полу кабины, ища опору. Кристи придержала собаку.
– Поэтому археологи стараются спасти все, что успеют, прежде чем появятся строители.
– И часто это получается? – спросила Кристи.
– Настолько часто, что этому даже есть название. Спасательная археология.
– Звучит мрачно.
– Это лучше, чем вообще никакой археологии. Сейчас в бассейне Сан-Хуан работают около пятисот профессионалов. И чем дольше они копают, тем больше находят.
Машина выехала на узкую, но ровную дорогу. Кейн прибавил скорость.
– И что же им удалось найти? – продолжала спрашивать Кристи.
– Они обнаружили целую сеть дорог, которые простираются по всему Колорадо и доходят до штата Юта.
– Дороги? Настоящие дороги, такие, как строили римляне в Англии?
– Самые настоящие. Шириной в двадцать футов и прямые, словно солнечный луч, вне зависимости от рельефа местности – будь на пути яма, глубокая, как сама преисподняя, или высочайшая гора. Там, где был спуск или подъем, они строили ступени.
– Очевидно, дороги строили мужчины, – засмеялась Кристи. – У женщин хватило бы ума обогнуть препятствие.
Кейн улыбнулся. Улыбка его казалась особенно белозубой на фоне густой черной бороды. Кристи вдруг поняла, что ей хочется видеть улыбку снова и снова.
– Анасази строили свои дороги задолго до того, как сюда пришли испанцы. Они не знали ни колес, ни лошадей, так что для них не составляло труда спуститься по ступенькам.
– Как же им удалось построить такие дороги?
– Возможно, это был рабский труд, – пожал плечами Кейн, – хотя не один университетский профессор бросит в тебя камень, если ты ему это скажешь. Они предпочитают думать, что рабство придумали белые люди.
Кристи рассмеялась:
– Я надеюсь, ты получил свой диплом заочно?
Кейн кивнул.
– Анасази вовсе не были простыми благородными дикарями, этакими первобытными коммунистами, – продолжал он. – Несмотря на отсутствие письменности и металлургии, они создали уникальную, ни на что не похожую цивилизацию. Астрономы даже нашли свидетельства, что каньон Чако мог быть гигантской лунной и солнечной обсерваторией.
– Как Стоунхендж?
– Тот же принцип, но другое назначение.
– Какое?
– Для выживания. Когда летний сезон очень короток, посадить бобы или овощи в нужное время – вопрос жизни и смерти.
Кристи кивнула, по-прежнему глядя скорее на Кейна, чем на расстилавшуюся равнину. Восхищение, с которым Кейн говорил о своем любимом предмете, напоминало ей ее собственный восторг при виде нового, необычного покроя одежды.
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});