Читать интересную книгу Великий магистр - Октавиан Стампас

— Проклятье! — прошептал де Пейн, разомкнув пересохшие губы. Но отчего византийская принцесса так похожа на Катрин де Монморанси, и почему его так влечет к ней? Только ли из-за этого сходства, или потому, что во всем ее облике чувствуется огромная духовная и жизненная сила, превосходящая окружающих?

Неожиданно размышления Гуго де Пейна прервал тихий стук в дверь, после чего она, чуть скрипнув, отворилась. На пороге показалась девушка, закутанная в покрывало, со свечой в руке. Она молча поклонилась рыцарю и стрельнула взглядом по комнате. Потом приложила палец к губам и отступила в коридор. А в комнату осторожно вошла византийская принцесса, одетая в шелковую желтую тунику и пурпуровые башмачки; ее золотистые волосы украшала серебряная диадема с тонкой филигранью, выдержанная в одном стиле с серьгами и браслетами на руках.

— Мой приход сюда кажется вам предосудительным? — тревожно спросила она, сделав два шага вперед. Гуго де Пейн поднялся с кресла, опираясь на подлокотник.

— Я счастлив, что вижу вас, — произнес он, приложив руку к сердцу. Это были первые слова, которыми они обменялись за все время, проведенное в Труа.

— Умоляю вас — садитесь, — сказала Анна Комнин. — Вы нездоровы.

— Если вы покажете мне в этом пример, — Гуго подождал, пока принцесса не сядет в пододвинутое им кресло; забыв о раненом плече, он прикусил губу от запульсировавшей боли. Это не ускользнуло от внимательного взгляда Анны.

— Простите мое вторжение, — сказала она. — Из-за глупого женского каприза, я подвергаю ваше здоровье опасности.

— Ничуть, — отозвался рыцарь. — И поверьте, если бы не пришли вы, то у меня бы еще хватило сил взобраться сегодня вечером по стене к вашему окну и бросить в комнату алую розу. Но почему вы называете ваш поступок капризом? Такого ли определения он заслуживает?

— Не знаю, — ответила принцесса. — Я еще не разобралась. Знаю только одно: все-таки судьба мужчины ужасна. Вечно они натыкаются на разные острые, металлические предметы, из-за которых затем приходится долго лечиться.

— Происходит это по большей части из-за вас, прекрасных дам.

— И многим из нас это нравится.

— А вам?

— А мне по душе состязание ума. У нас, в Византии, обычаи менее кровожадны. Хотя именно ум рождает коварство, а сердце отвагу и честь. Скажите, вы не были в Константинополе? Впрочем, тогда бы мы наверняка встретились.

— Возможно, в ближайшее время мой ангел-хранитель приведет меня в ваш славный город, — сказал Гуго. — Мне приятно с вами беседовать. Ваша красота греет взгляд, а речи питают разум. И если первое присуще женщинам, то второе встречается крайне редко.

— Опасный ли вы человек? — произнесла принцесса, словно бы обращаясь сама к себе. Немного прищурившись, она смотрела на де Пейна, чуть наклонив набок золотистую головку. — Вы учтивы, воспитаны, отважны. Природа наделила вас и силой, и внешностью, и разумом, — всем тем, что нравится женщинам и ведет за собой других мужчин. Судьба вложила вам в руки меч и указала путь, по которому надо идти. Так мне кажется. Но добрый ли вы человек? Потому что, если все это, — и принцесса обвела пальчиком в воздухе круг, — будет направлять Зло, то многие сердца будут разбиты от одного лишь соприкосновения с вами.

— Я стараюсь жить по христианским заповедям, — ответил Гуго де Пейн, помолчав. — Но позвольте и мне задать вам вопрос. Приоткрыл ли кто-нибудь из счастливцев калитку к вашей душе и не присутствует ли он сейчас незримо в вашем воображении?

— Нет… — туманно ответила принцесса. — Но в Константинополе меня ждут. Люди и… животные. Которые иногда меняются своими местами.

— Достаточно, — улыбнулся де Пейн. — Не хотелось бы попасть на ваши острые зубки.

— Не беспокойтесь. Но если уж попадетесь — вас я буду прожевывать долго и медленно.

— От вас я терпеливо снесу любую боль. Даже сердечную.

— Хорошо же! — погрозила ему принцесса. — Ловлю Вас на слове. — Она уже освоилась в покоях рыцаря и первый налет отчужденности растаял. Оба они даже не заметили того момента, когда не пересекавшиеся до сего времени их орбиты начали сближаться, притягиваемые двумя планетами. Все чаще серые и вишневые глаза встречались, и все реже взгляд кого-нибудь из них отводился в сторону. За легкой беседой время летело незаметно. Вспыхивавшие на дороге друг к другу огоньки не давали сбиться с пути, по которому испокон веков шли все влюбленные.

— Что это у вас? Табулы? — спросила вдруг Анна. — Давайте сыграем.

Гуго де Пейн расставил на доске фигуры, предложив белый цвет принцессе. Анна взялась за королевскую пешку и выдвинула ее на две клетки вперед. Рыцарь сделал один ход пешкой от королевы. Анна поставила вторую пешку рядом с первой. Гуго ответил слоном, загородив им своего короля.

— А вы осторожны, — заметила принцесса. — Не любите рисковать?

— Нет, не люблю, — ответил Гуго. — Я люблю светлые волосы, цвета солнечных лучей, карие глаза, подобные сверкающим агатам и нежную улыбку, блуждающую на бархатных губах.

— Но говорить такое — тоже риск. Если я обижусь и уйду?

— Жестоко бросить раненого паладина.

— Кстати, раненому паладину я приготовила одну чудодейственную мазь, — Анна достала из кармашка пузырек. — Вот она. Натрите свои раны утром и вечером, и они затянутся через несколько дней. — Принцесса выдвинула ближнего к королю коня на третью горизонталь.

— Благодарю за заботу, — произнес Гуго и повторил ход Анны. Принцесса напала на его коня слоном. Гуго вновь повторил ее маневр.

— Что же вы все время обезьянничаете? — возмутилась принцесса, напев слова из песенки Маркабрюна:

Под шахом я стою,

Но не найдется мата,

И конницу свою

Нашлю на супостата.

— А ты, беспечный враг, — подхватил Гуго де Пейн, —

Бросаешь мне насмешки,

В отчаянье атак

Сшибая только пешки.

— Не пожалел ладью? А я ударю слева! — продолжила Анна.

— А я ее собью. А вот и королева! — улыбнулся де Пейн.

— Настал конец войне, и пленники понуры, — рассмеялась византийская принцесса, показывая белоснежные зубки.

Остались на доске лишь белые фигуры.

Согнали мы с доски последнего уродца.

Чье сердце от тоски теперь не разорвется?

закончил де Пейн песенку игроков. Он посмотрел в просиявшие глаза Анны Комнин и осторожно положил свою ладонь на ее маленькую руку.

— Завтра я уезжаю, — тихо сказала принцесса. — Неужели мы никогда больше не встретимся?

— А могут ли избежать столкновения два мчащихся навстречу друг другу желания? — так же тихо, вопросом на вопрос ответил Гуго де Пейн.

3

В то время, когда в срединной башне замка византийская принцесса играла с рыцарем в табулы, глубоко под ними, в мрачном подземелье творилась черная месса. Не более дюжины человек, ближайших в окружении графа Шампанского, присутствовали на ней, совершая таинственные обряды над новым посвященным. На этот раз им была сама супруга владетельного графа — Мария. Она лежала совершенно обнаженная на длинном, забрызганном кровью столе, а в сложенных на животе руках горела толстая свеча. Глаза ее были широко раскрыты и неподвижны. Недвижимы были и люди, окружавшие ее, в полумасках и черных плащах. Лишь придворный маг Симон Руши колдовал над подобием алтаря, на котором лежала высушенная человеческая голова и дымилась золотая чаша с едким варевом. Содержимое чаши ужаснуло бы даже присутствующих, если бы они знали, какими ингредиентами пользовался Руши для своих заклинаний. Там плавал вытекший мозг ребенка, крестьянского мальчика, тело которого было подвешено в соседней комнате за ноги к металлическому крюку под потолком. В разгар магической церемонии, Руши прикрепил к высушенной голове золотую пластинку с таинственными надписями и бросил в чашу кислоту и щелочь — символы женского и мужского начала. Под пассами чародея Мария Шампанская стала вздрагивать и дергаться всем телом, словно испытывая чудовищное наслаждение. Наконец, изогнувшись в последний раз, она затихла, раскинув руки и ноги.

— Князь наш овладел ею, она приняла его, а он взял ее, — тихо произнес Руши, — и теперь она сестра наша, а мы — ее братья.

Марии Шампанской помогли подняться, набросив на плечи черный плащ. Совершенно обессиленную, ее поддерживали с обеих сторон двое мужчин.

— Вызови голема, — раздался голос графа Шампанского. — Я хочу спросить его об одном человеке.

— Хорошо, — ответил Симон Руши. После вознесенных им заклинаний и брошенного на страшный алтарь порошка, помещение наполнилось могильным запахом и сиреневой дымкой.

— Приди ко мне, кто страждет и изнемогает, и я помогу тебе, о Изис! — выкрикнул Руши. Послышался скрип, напоминающий писк крысы, а у высушенной головы внезапно открылись оба глаза, черные и бездонные, как адская пропасть. Окружавшие стол фигуры отпрянули в ужасе. Словно жаром из топки полыхнуло в помещении.